Гюрза согнулся, задрав к голове культи. Стянул повязку с лица. Она упала ему на шею, а на Цири блеснули кошачьи глаза.

— Ты не слепой!

Гюрза улыбнулся, и гладкое лицо за секунду изрезали морщины. Неожиданно Цири увидела перед собой старика. Будто и не он сидел здесь мгновение назад — прежде даже отбеленные сединой волосы не выдавали его, но теперь всё стало на места.

— А ты выше, чем я представлял.

И всё-таки что-то было не так с его глазами. Узкие зрачки слишком медленно расширялись; слишком странно, будто проваливаясь в них, отражался свет.

Цири выдохнула, случайно свистнув.

— Угадала! Как и ты. Зираэль собственной персоной, — она хлопнула себя по груди.

— Забавно, не думал встретить ту самую Ласточку.

— Откуда ты меня знаешь?

— Цири, цири. Вот где мы сейчас?

— У костра?

— Глобальней.

— Под Баккано, в Нильфгаарде, на земле…

— В Нильфгаарде. А кто сидит рядом с тобой?

— Я что на уроке? Учитель какой-то!

— Ведьмак. Пусть и бывший. А какие ведьмаки бродят по Нильфгаарду?

— Змеи.

— Молодец, Цири. А Змеи знают всё. А когда дело касается Дикой Охоты и Волчьей Пурги — даже больше, чем всё. Как же не знать о маленькой птичке, что за свою короткую жизнь сделала для мира больше, чем сотня учёных гадюк за века?

Стоило улыбке сойти с его лица, оно снова разгладилось.

— Простите. Я не специально.

Гюрза вдруг рассмеялся. Почти беззвучно, немного в нос.

— Эй, я правду говорю. Я не выбирала путь Старшей Крови, спасительницы, блин, мира.

— Но выбрала Путь Ведьмака?

— Да! Я заслужила заниматься чем хочу на пенсии!

— Рановато тебе на пенсию.

— А я говорю, в самый раз. Всё равно подвигов масштабней за моей душой не предвидится. Куда масштабней уже?

— Может, и твоя правда.

Они с Цири сидели и рассматривали друг друга уже безо всякой неловкости. Ведьмачка поймала себя на мысли, что у Койона были похожие глаза, только менее красные, и зрачки его двигались охотней. Ведьмак снова стёр с лица выражение и возраст, и только старческие пятна на щеках и висках остались намёками на последний. Или артист пропустил кляксы грима, когда отмывался?

— Знаешь, Гюрза, ты проиграл мне слишком много вопросов…

— Нападай.

— Почему ты притворяешься слепым? Разве не хватает отсутствия рук, чтобы быть Призраком?

— Конечно, хватает. И они знают, что я не слепой. Я не для Призраков притворяюсь.

— Для зрителей?

— Да, и для себя. Видишь ли, даже отложив меч, ведьмак остаётся ведьмаком. А вот без глаз всё — людь. По крайней мере со стороны.

— Значит, больше ты не ведьмак?

— Забавно слышать сомнение в этом от человека, который говорит об инвалиде без рук.

— Извини…

— Нет, что ты. Две эти мелочи нисколько не мешали мне заниматься ведьмачьей работой. Мешало всё остальное. Но об этом не здесь и не сейчас.

— Я понимаю, почему многие хотят сойти с Пути, хотя ты первый, кого я вижу и правда сошедшим. Но я не могу понять, как можно отказаться от зрения? Это же главный инструмент и не только ведьмака.

— Может поэтому я и решил… Закрыть на него глаза?

Гюрза притих, и только еле-заметные морщины в уголках век выдали в нём какую-то эмоцию.

— Уф, ха-ха… Нет, прости, я притворяться не буду, твои шутки из десятого века.

— Ну, что поделать, я тоже не вчера родился. Терпи старика, раз заявилась в его дом, — Гюрза зацепил культями ленту, висящую на шее и натянул обратно на лицо. — Я не отказывался от глаз, Цири, видишь, они всё ещё при мне.

— Но ты ими не пользуешься на сцене. И на репетициях, соответственно, тоже. И при людях в деревнях наверняка?

— Верно.

— То есть, ты можешь видеть только наедине с собой и Призраками. Это мало, это почти отказ.

— Было бы от чего отказываться. Но не буду лукавить. Человек, нелюдь, мутант — кто угодно многое теряет без зрения. В каком-то смысле, мне многое и нужно было потерять. Или отдать. Чтобы начать с начала. С того начала, где я не ведьмак, и никогда им и не был.

— Звучит ритуально.

— Люблю ритуалы.

— Твои глаза испортились из-за этого? Они немного странные.

— Они всегда такими были. Впрочем, не совсем. Хм. Хочу ли я говорить об этом?

— Не надо, если не хочешь!

— А почему бы и нет. Это добрые воспоминания, как и все они. Я расскажу тебе об этом, а ты о том, как было всё на самом деле, идёт?

— Не знаю, о чём ты, но мне скрывать нечего!

— О Дикой Охоте. Когда-то я спать не мог, думая о ней. К сожалению, не в романтическом смысле. К счастью, в прошлой жизни.

— Идёт! Но без эротических подробностей с моей стороны.

— Ого, ладно. Кажется, Змеи ничего не знают, — Гюрза провёл по ленте обрубком. — Мои глаза подавали надежды после мутаций. На то, что они стерпят ещё несколько. Однажды такие смог пройти основатель Школы Змеи Ивар, но никто после. И я не стал исключением. А потом каждая попытка восстановления кончалась ещё большими ухудшениями. И меня оставили, чтобы не убить зрение, да и меня тоже, окончательно. Даже усадили под крыло одного слепого ведьмака, что научился видеть знаками. Варрит его звали. Да, вот настолько я стар.

— А мне это ни о чём не говорит.

— Может и к лучшему. Он с горем пополам обучил меня своему искусству, но я его не принял. Я был тогда в глупом, граничащем с идиотией ужасе от Варрита, от его идей и знаков, от того, что я должен пойти по этой дороге. Дороге отказа от, пускай и жалких, но сокровищ. И я сбежал от его покровительства, потому что он позволил. Потому что, вероятно, слишком разочаровался во мне. С тех пор всю ведьмачью жизнь я посвящал поиску лекарств, способов хоть немного подправить своё положение.

— Я поняла. Гюрза смог отпустить самое ценное, что было у того ведьмака.

Гюрза постучал друг об друга культями — похлопал.

— Все мы что-то отпустили, чтобы оказаться здесь, Цири. Отпустили свои прошлые жизни, чтобы быть Призраками. И здесь хорошо, ведь самое страшное осталось там, в момент смерти.

— Вы кажетесь потрясающим коллективом.

— Мы и есть.

Цири заулыбалась, Гюрза тоже. Чуть позже, посидев немного в тёплой, несмотря на ночной холод, тишине, Цири рассказала Гюрзе всё, что он хотел узнать. Немного, потому что его больше интересовала сторона Цири в вопросе Дикой Охоты. Её эмоции, реакции и мысли. Он задавал странные вопросы для незнакомца и ещё более странные для ведьмака. В конце концов, он не был ведьмаком.

…Мы проболтали всю ночь. Обо всём на свете, хотя всё на свете кружило вокруг Предназначения. Гюрза как-то сказал: «Мёртвые никому ничего не обязаны. Им ничего больше не предназначено. Они свободны». Призраки свободны. И я поняла, что и правда не видела существ свободнее. А ведь я послушала только одну историю — впереди ещё семь! Ну, когда Тварь научится говорить на всеобщем, конечно.

Знаешь, я не фанатка всех этих культур вокруг смерти, но мне нравится выбранная Призраками тематика. Чужая любовь заразительна. Я только утром поймала случайно несостыковку. Спросила, как бы они оправдались насчёт того, что настоящие фантомы, вообще-то, зациклены на прошлом?

Они разулыбались, а Риифа говорит (читать с тяжёлым нильфгаардским акцентом): «Так и мы зациклены. Я вот совсем помешалась: ни о чём думать не могу, кроме как о чёртовом драконе, который за пятки меня покусал. Декая, Виной, когда вы уже его голову доклеите?! Хочу её в представление!»

В общем, вчера мы с Гюрзой засиделись до рассвета. И мне так не хотелось уходить… А он будто мысли прочёл и говорит: «Да уж, Цири, я должен был сладко спать сегодня, а не трещать с тобой. Теперь у меня нет сил собираться в дорогу». Так я предложила свою помощь.

— Что с твоими руками, Цири? — спросил Гюрза, засыпая ногами костёр.

— Немного ранили. Железом.

— Всё нормально?

— Да, но посмотреть я не дам. Мои раны — мои.

— Твои, твои. Но от мази не отвертишься. Если, конечно, хочешь, чтобы я научил тебя крутиться на ленте.