Утреннее тепло сменилось резкой прохладой. Солнце мягко ложилось на камень, но сталкивалось с холодом земли и грело только затылки. После нескольких поворотов путников окружали только скалы да клочки сухой земли в низких кустарниках — деревья, как и внешний мир, скрылся за горными выступами позади.

Торби остановил процессию.

— Не знаю я, откуда у Махакама глаза растут. Пора бы вам, наверно, ныкаться.

Марек облизнулся. Лайка сыграла будто финальный аккорд и поклонилась. Все, включая раздевающегося ведьмака, с интересом на неё уставились, ожидая превращения. Но она засмеялась кокетливо и закрылась руками.

— Не буду при вас!

— Да ладно, голой мы тебя уже видели, чего стесняться!

— Голая я красивая!

Краснолюды согласно закивали, Коген особенно усердно.

— Я вернусь к вам, когда перейдёте, ладно?

Лайка спряталась за валуном. Не будь в компании её «муженька», дректагцы полезли бы на камень подглядеть, но при ведьмаке наглеть не стали.

— Когда ведьмин из бочки выпрыгнет, тогда и я прилечу, — донеслось тихо вместе со струнами.

— Эх, хорошо.

— Попутного тебе ветра.

Никто не услышал и шороха, а из-за камня вдруг вспорхнула сорока. Обычного сорочьего размера.

— Ва!

Птица не дала себя рассмотреть — устремилась к небу и исчезла через секунду за ближайшим утёсом.

— Ну баба… Запряги её, ведьмарик, на охоте монстрам глаза клевать!

— Вот это дуэт, — протянул мечтательно Коген. — Кот и сорока!

Марек хмыкнул, кидая в бочку ножны и арбалет. Смотрел, как тонут они, будто в крови. Показалось на секунду, что всё это ему снится. Когда он успел заснуть? В Туссенте, пригретый солнышком за игрой в карты? В канаве Каэдвена, перебрав пыли? А может в Юхерн Бане, лёжа в железной бабе с иголками в венах? Просыпаться не хотелось, хотелось досмотреть сон до конца.

Ведьмак выпил последний оставшийся эликсир, чтобы сердце билось быстрее, и утопил в вине сумку вместе с одеждой. Попрыгал на месте, повертел конечностями, размялся. И залез в бочку сам.

Хоть он и набрал по дороге полых стеблей всяких соломин, в них не было нужды: вместе с незаконным грузом в бочке оставался кармашек воздуха.

— Ух, надеюсь прокатит, — сказал Коген, подавая Яру крышку.

— Если не прокатит, побежишь с Горы с голой арсе — пока все расхуеют, уже смоешься, — добавил важное указание Торби.

Марек нервно заскрежетал.

— Если что — постучусь.

— Обязательно. Мы постучим вот так, — тук-тук-тук, тук-тук—тук, — когда можно будет вылезать.

Порешали. Марек занырнул, а краснолюды вставили днище на место, натянули обручи и скомандовали ведьмаку колдовать. Яр, к этому моменту уже жавшийся щекой к воздуху и крышке, положил на неё ладонь. Выдохнул. Вспыхнул сиреневый свет. Ослепил — лицо ведьмака было в сантиметре от руки. Краснолюды снаружи изменений не заметили.

— Ну, чего ты там, намагичил? — раздалось глухо снаружи.

— Да! — хрипнул Марек, слишком широко разинув рот, глотнув случайно вина.

— Отлично, — невнятные бормотания. — Задержи дыхалку, ща переворачивать тебя будем.

Марек задержал. Без проблем переждал, пока не закончит трясти и крутить, пока кто-то снаружи не даст добро дышать.

Мрак разбавлялся пульсацией печати. Хотя жидкость была не прозрачной, тусклый свет знака продирался через вино, и ведьмаку его хватало, чтобы увидеть хоть что-то: скользкие деревяшки под щекой и чёрную «воду» под второй — больше видеть нечего. Что-то успокаивающее таилось в том, как холодное вино обнимает тело, как лижет спину сиреневый огонёк. Даже в том, как уткнулись в маслянистые стенки колени, что-то скрывалось уютное.

Голову затуманило сразу — слишком терпкий дух стоял в кармане. Марек надеялся медитировать всю дорогу, но уже понял, что план нерабочий. Придётся, видимо, ловить пузырь воздуха, бороться с забвением. Благо, ножны неприятно царапают лопатки, а в задницу впился плечами арбалет — раздражители не дадут заснуть.

Как только теснота пришла в движение, опасения подтвердились. Вино заплескалось, ведьмак подавился. Мир заходил ходуном. Спустя пару непроизвольных глотков, Яр кое-как поймал воздух и ритм, с которым тот бродил по бочке. Откашлялся. Поездочка обещала быть весёлой.

***

— Эй, Торби, — позвал Коген, дуя щёки. — Я ток нынче, — хых, — понял…

— А?

— Везём мы в Махакам, — ы-хых, — наливочку… на ведьмаке!

Коген ударился в хохот. Торби соображал с секунду и присоединился.

— Ой, главное, чтобы он туда не напердел!

— Не, ну мать я этим в любом случае поить не буду!

— После него там вряд-ли чё останется!

— Да-а, печень у ведьмариков явно краснолюдская…

Шли, смеясь и истошно высвистывали последние лёгкие. Мягкий бриз за новым поворотом принёс навстречу родным лицам снежинок, чем несказанно обрадовал. Коген постоянно задирал голову, надеясь увидеть в небе птицу, но не видел. Торби прислушивался к контрабанде, но она не стучала и не ругалась, только тихо поплёскивала.

Прохлада превращалась в холод, начинала покусывать голую кожу. Влажный снег то тут, то там набегал на камни и зелень, а потом и вовсе накрыл всё вокруг. Толщина его постепенно росла, а тракт перестал виться. Дректаг входил в коридор заледенелых скал, смягчённый белоснежными сугробами. На конце дороги, а может это было начало, из одной вершины в другую аркой тянулся каменный мост. Засвистел по перевалу ветер, закружил не успевшие прилипнуть к сугробам снежинки. Любой человек поёжился бы, укутался, но краснолюды только глубже вдохнули, упиваясь ещё не крепким холодком.

На одном из утёсов вспыхнул сигнальный огонь, первым приветствуя сынов Махакама. Они не видели, но вдали, на соседней вершине ему вторил другой, тому третий… Так вся граница Гор вскоре узнала о прибытии нового дректага.

На белоснежной дороге выросли фигуры, большие (по краснолюдским меркам) и пушистые. Одна под медвежьим мехом, вторая под бородой до земли, третья в собственной шерсти. Это стражи южного перехода: два краснолюда и боболак, вышли путникам навстречу.

— Ху-ха! — пробасила краснолюдка, сама похожая на гору в многочисленных слоях одежды.

— Здавова! — проурчал пушащийся светло-серым мехом боболак.

— Ху-ха! — отвечали Коген с Торби.

— Никак молодняк спешит домой? — подал голос третий караульный, самый старый и коренастый.

— Да! В деревню Ротертаг!

Коген затормозил перед стражами, и они с Торби слезли с сиденья.

— Знамо, знамо, куда, — хихикнул боболак, оглядывая телегу. — Вас уже все гваницы ждут, а достались нам, хе-хе.

— Это когда мы прославиться-то успели?

— А как ж не прославиться… Где эт видано, чтоб дректаг шёл с гостинцами! — воскликнула краснолюдка. — Мы б сами не поверили, да грамотку с подписью самого Гоога получили.

— Да, мы за разрешением этим от старосты пол года носились… — пробурчал Коген.

— Во-во, ну, добро. Давайте, по стандарту — представьтесь. Нам для крестика в бумажках.

— Торби Борг!

— Коген Грант.

Старый краснолюд закопался в длинном до самого снега тулупе. Достал свиток и прищурился.

— Так, второго Борга Махакам, как понимаю, потерял?

Торби кивнул и потупился. Старик шагнул к нему и положил ладонь на плечо.

— Нос не роняем, печали оставляем под Горой, да?

— Д-да!

Боболак засеменил вокруг воза, заглянул под сиденье, на четвереньках пролез под кузовом, осматривая, простукивая дно.

— Давайте, малышня, хватаем пожитки и в нору, а то задует, — скомандовала краснолюдка.

— А… а телега?

— Телегу не задует. Её пока Тоффи осмотрит. А вас нам надо описать.

— Да и Виха Зигрин не вернулся ещё, — кивнул старик. — Он вчера ночью дректаг провожал. Не на холоде же его ждать.

Торби и Коген переглянулись. Взяли с воза сумки и пошли за стражами в сторону укрытия — одного из многочисленных углублений, которые высечены были в скале вдоль всего коридора. Коген обернулся: боболак уже скакал по бочкам, к каждой внимательно принюхиваясь.