Сегодня же ее рассеянный дух не желал вдыхать свежий воздух и запирал ее в доме. Сидя в жестком кресле возле окна в зале сбора Пожирателей Смерти, Белла разглядывала небо, ожидая ненужного ей заката. Судя по часам он будет нескоро, но она терпеливо ждала, разглядывая живые краски неба и увядавшие кусты роз.
-Твой супруг желает тебя видеть. — Произнёс кто-то твердо.
Беллатриса не оторвала сонный взгляд от пейзажа за окном, даже не смотря на изумление, которое комом застряло в ее горле. Цисси. Сестра не разговаривала с ней уже так давно, а тут она сама явилась к ней…
Приняв в кресле более удобную позу, Белла спросила, смотря на сестру краем глаза:
-Зачем я ему понадобилась сейчас?
-Он мне не сказал. — Отчеканила сестра и вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой.
Не смутившись холодности сестры, Беллатриса сжала волшебную палочку и задумалась. Дрожь в руках не помешала ей сжать свое оружие крепче. И даже не смотря на ее отличное знание о смертельной болезни супруга, что-то мешало ей здраво мыслить, рисуя в голове его слабое состояние как смертельную для нее самой ловушку.
Ковер скользил под ее ногами, когда она поднималась по мраморной лестнице на второй этаж. Дверь в покои Лестрейнджа оказалась перед ней слишком скоро.
Самое страшное было постучать в дверь и оповестить о своем появлении, она замахнулась кулаком довольно резко.
-Это Белла. — Тихо проговорила колдунья после негромкого стука.
К несчастью, ее услышали. Хриплый голос Лестрейнджа позволил ей войти. Она сделала это после того, как убедилась что палочка при ней.
-Ты можешь не промышлять убить меня тайком. — Хрипло проговорил Родольфус, стоило ей появится в дверях. — Смерть скоро сделает это сама.
Лицо Лестрейнджа болезненно сжалось после произнесенной им реплики. Он присел на постели и, скуля, выпил какую-то жидкость. Почерневшее его от болезни лицо было изрыто жуткими нарывами, а синяки под глазами очертили его глаза так ярко, что смутный свет глаз напоминал горящий фонарик во мраке ночи.
-После того, что ты сделал со мной, я не могу думать иначе. — Злобно прошипела Белла. И вытащила спрятанную в рукаве платья палочку.
Темное лицо Лестрейнджа исказила кривая усмешка, кивая, он проговорил:
-А ты ожидала иного? — проговорил он уже без всякого изумления и вовсе не испугавшись ее агрессивного жеста. — Ты считала, что жена имеет право изменять мужу…
-Можно было и не трогать меня. — Горько проговорила она, сверкая глазами. Из-под век невольно норовили выкатится слезы.
Уйти из комнаты Белла не могла. Но все же она боялась показать слабость перед своим супругом и сжав в кулак ладонь случайно прожгла дыру в ковре волшебством.
Никогда, за всю супружескую жизнь с этим человеком Белла не видела и не слышала, чтобы он усмехался, чтобы он смеялся, да еще и до слез. Мертвый, напоминающий хруст смех мужа напугал ее до полусмерти, напомнил отчего-то тот страшный момент, когда Родольфус Лестрейндж склонился над ней в безумии, прижимая к стене и требуя поцелуев. Ее палочка взмыла вверх, на уровень глаз и косой луч заклинания был готов вырваться на свободу, чтобы вместе со смертью обнять свою жертву.
-Я не прикоснулся к тебе тогда. — промолвил Лестрейндж уже спокойно, видимо разглядев вскинутую в воздух волшебную палочку.
Серьезный угрюмый голос, уже более напоминавший реального Родольфуса Лестрейнджа, заставил Беллу сдаться, будто тот нокаутировал ее магией в ответ. Она взглянула на изменившееся, изрытое лицо мужа, на котором тенью бежала серьезность, перемешанная с болью, зиявшая в его усталых, больных глазах с правдой, сходившей с его языка.
-Разорванная мантия… — тихо возразила Беллатриса.
-Ты провалилась в обморок, а я наклонился над тобой и в ярости порвал твою мантию, думал, что ты притворяешься. Пытался так тебя пробудить. — Мрачно бормотал Родольфус, сжимая свои пальцы у подбородка. — Но тут пришли Дементоры и отвели нас в карцер. А потом мы больше в тюрьме не виделись… Не приписывай мне не мои грехи. — мрачно попросил Родольфус.
Руки Родольфуса, которые теребили его сбившуюся в колтуны седую бороду, беспомощно опустились на подушку. Небритого Лестрейнджа было сложно узнать — ведь обычно его кожа была гладкая, без рубцов и хоть малейшего намека на щетину. Вздохнув, он покосился на темную, закрытую пологом стену. И отчего-то снова вздохнул.
Пока Лестрейндж болел, Беллатриса не заходила в эту комнату, и, заметив, какие изменения ее коснулись, поразилась немало. Занавески, которые обычно не прятали своей тканью чудесный вид на сад, теперь были плотно закрыты, в комнате царил сумрак. Ночью, наверное, тут едва можно было увидеть самого себя. Постель, которая ранее стояла у правой стены ровно посредине стены теперь была придвинута вплотную к закрытому окну напротив. Единственная картина, висевшая тут раньше — бесхитростный натюрморт, изображавший фрукты в маленькой вазе, был снят с петель и задней стенкой повешен на единственном стоявшем в комнате шкафу с бесцеремонно распахнутыми дверцами. Зеркало было закрыто тканью, а камин давно забит золой, пылью и обгоревшими дровами. Вид у спальни был такой, будто люди, жившие тут хотели переезжать, но какие-то мистические обстоятельства лишили их возможности осуществить задуманное. Словно их настигла смерть, которая подстерегала и смиренно ожидавшего ее Родольфуса.
Вид спальни немало поразил Беллу не в самом лучшем смысле этого слова. Зная любовь к порядку и чистоплотность своего супруга, она очень удивилась, как он позволял не убирать в своей спальне и не взбунтовал против уничижительного бардака.
Что-то внутри Беллы заставило ее поверить словам Родольфуса. Самой ничтожной и неосуществимой ее мечтой было знать то, что Лестрейндж не совершил того, чего она так боялась. И тут ее ничтожная мечта сбылась, когда это потеряло всякий смысл…
Судя по всему ее доверие отразилось на лице и Родольфус поник в подушку, прикрыв треугольные глаза тонкими как пергамент веками, норовившими как сухие осенние листья треснуть. Расслабленно положил руки под голову.
И только тогда Беллатриса поняла, какова была глубина изменений, которые осуществила тюрьма с Родольфусом, ее страшащие коридоры и слепящая комната. Она не знала, как он жил в тюрьме, но она видела это, словно в живую. Будто бы сидела вместе с ним второй раз в тюрьме, пила ту же воду из гнилого стакана, ощущала близость и холод Дементоров. Страшные годы в Азкабане вернулись в ее сознание с прежней четкостью, как будто бы она снова тряслась там в этой узкой комнатенке от холода…
Шрам пересекал лицо Лестрейнджа по диагонали от левого виска до правой щеки, трещинами криво разрезал его лицо, переплетаясь с бесчисленными морщинами, но Беллатрисе эти морщины и шрамы казались прутьями решетки, которые душили ее, накладывались на ее собственное лицо с того самого дня, как она появилась на свет…
И она ощущала ненависть к этому умиравшему старику, ее мужу. Жаждала его смерти и тряслась от злости, стоя перед ним, напряженно от агонии сжавшемуся в своей постели. И в то же время беспомощно опускала руки, косилась на дощечки паркета. Лестрейндж наблюдал за ней из-под прикрытых век, она чувствовала это и еще больше ненавидела его. Тот кажется чувствовал это, приближавшаяся смерть сделала его внимательным к деталям, словно жертву загнанную в угол, которая ищет любой, даже самый невозможный способ вырваться из когтей уничтожающей кончины.
Беллатриса разглядывала закрытые занавески, через которые просачивался свет неяркого солнца. Приближался закат, надвигались стеной ночные тени, прятавшиеся за лучами вечного, живого солнца. Тусклый свет исчезал, таял, прятался в занавесках и в комнате становилось все мрачнее и мрачнее.
-Зажги свечу на моей тумбочке, Беллатриса. — прохрипел Лестрейндж. Его голос стал почти беззвучным, его сухие губы едва шевелились. Дрожащая рука указывала на маленький огарок свечи, стоявший на прикроватной тумбочке.
Как бы это не было странно, она выполнила его просьбу. Преодолев кучи хлама сложенного вдоль постели мужа, Белла приблизила палочку к фитилю свечи. Загоревшееся пламя заплясало от нетвердого дыхания Лестрейнджа, лежавшего рядом. Свет свечи едва озарил лицо Родольфуса Лестрейнджа, которое теперь и того казалось чернотой, из которой выглядывали едва поблескивающие, маленькие глаза.
