Тишина струилась как воздух по комнате. Белла и Родольфус замерли на месте и не двигались, почти не дышали. Если бы раньше Белла ушла бы из комнаты мужа, не в силах терпеть его общества не только из-за напряженного молчания… сейчас она стояла прикованная к месту в задумчивости, с которую погрузилась с головой. Мысленно она вспоминала годы прошлого, своей старой жизни, вспоминала прежнего супруга до тюрьмы, которому у алтаря сухо клалась в вечной любви и согласии, когда сама ждала от него лишь только подвоха и подлости, предательства и зла. За годы их супружеской жизни ничего не изменилось, даже не смотря на то, что они оба уже никогда не будут прежними. Люди меняются, а жизнь нет, вот это и было парадоксом в их семейной жизни, в которой никогда не было семьи.

-Скажи мне, когда ты начала изменять мне, Беллатриса. Скажи мне, я имею право это знать.

В ее горле застрял комок и она сглотнула, ощущая жар, чувствуя, как ее голова ставшая невыносимо чугунной от воспоминаний о прошлом, стала еще тяжелее. Вопрос Лестрейнджа не застал ее врасплох, она знала и чувствовала, что рано или поздно этот вопрос прозвучит из его уст. Но голос супруга, тон с которым он задал вопрос ввел ее в ступор. Воображение всегда рисовало ей эту ситуацию в ярких криках злости и угроз… а все вышло совершенно наоборот.

-В тот день, … когда он поставил мне черную метку…

Она хотела сказать это холодно и уверенно, будто бросая вызов, а вышло все совсем иначе. Прибитая, загнанная судьбой в угол Белла говорила об этом будто бы моля пощады.

Лестрейндж хмыкнул и пробурчал что-то себе под нос. И тут она узнала своего мужа, каким он был прежде — сварливым, чванливым и завистливым, жаждавшим первенства. Он словно говорил ей, что так и знал и бесполезно было ему врать все те годы. Бесполезно…

Приблизив свечу ближе к себе, Лестрейндж осторожно присел на кровати, не поправляясь. Его лицо было пустым, можно сказать, что у него не было лица… лишь пустые черточки, изображавшие едва заметные глаза и рот.

-Дай мне сюда свою руку. — Потребовал он тихо.

Удивительно ей самой было то, что она послушалась. Почти на автомате, даже не думая, к чему это может привести и что может изменится. Ей было все равно, все равно на все. Равнодушие завладело ей.

Грубыми руками он касался ее шершавой кожи. Она думала, что он сожмет ее ладонь и потянет на себя, уже была готова сопротивляться. Но тут она ощутила, как безымянный палец охватила непривычная легкость. Лестрейндж отпустил ее руку, отклонив голову на подушку.

-Теперь ты свободна. — Проговорил Лестрейндж сухо.

Сжав пальцы в привычной своей душащей жестикуляции, Родольфус отвернулся к стене и замолк. Замерев в темноте, он исчез в ней и невозможно было разглядеть даже силуэта Родольфуса Лестрейнджа, даже его тусклых глаз… свеча потухла и все погрузилось во мрак, даже солнце уже исчезло с небосвода и не могло проникать через плотные шторы.

Безрезультатно вглядываясь в темноту, где лежал ее муж, Белла осознала, что он снял с ее пальца обручальное кольцо.

****

Утром ее разбудили опиравшейся на прикроватную тумбочку головой. Над ней стояло все семейство Малфоев, кроме Драко, который никак не мог бы оказаться дома во время учебного года. И первое, что они сообщили ей, с явно читавшимся осуждением на глазах, что Родольфус Лестрейндж покинул белый свет этой ночью. Судя по всему боль сожрала в нем остатки жизни. И смерть пришла за ним, наконец.

Смог и туман затмевали действительность. Силуэты деревьев и садовых дорожек расплывались от сероватой, мокрой дымки. Тяжело дышалось, погода угнетала, а шорох слетавших с деревьев последних черных от холода листьев напоминал шелест мантии умиравшего, который делал свои последние шаги по тяжелой и узловатой дороге имя которой жизнь.

Вечно спешивший по бренной земле ветер расшвырял сухие листья, скошенную траву, которую плотно прижали к земле. Вдалеке слышался стук лошадиных копыт, печальная и вечная песня одинокого ворона, куда-то державшего свой путь.

Эхо от карканья ворона слышалось и здесь на заднем дворе поместья, где когда-то давно жили Беллатриса и Родольфус Лестрейндж. Впрочем тут они уже не появлялись уже несколько лет. Величавое родовое поместье одичало, стены обросли плющом, трещинами покрылся фасад. Дом смутно напоминал своего умершего хозяина. Садовые дорожки за шестнадцать лет заросли травой и сорняками, давно нестриженные деревья угрожающе скрипели своими кривыми ветвями, а плотный покров из засохших листьев хрустел под ногами. Лесные голуби кружили над деревьями, над крышей, черепица которой давно обвалилась. По крыше гулял сварливый ветер, бесцеремонно прогуливавшийся по коридорам поместья, распахивая одним лишь своим вздохом старые ставни окон и дверей.

За могилками, которые тут стояли, тоже не ухаживали. Надписи стерлись, а давно принесенные последние цветы давно разнес ветер и никто больше их не видел. Одинокие надгробья, треснувшие плиты и серое небо, которое своей тяжестью задавили тучи. А под ним, над самой свежей могилой стояла кучка людей в однотонных черных одеяниях. Все склонили головы, почитая память умершего, но никто из них не плакал, все стояли смирно, как на каком-то особенно официальном правительственном мероприятии.

Беллатриса краем глаза разглядывала всех присутствовавших на похоронах. Тут были почти все Пожиратели Смерти, включая Малфоев, но не было самого главного человека, которому они обязались служить верно все без исключения — Волан-де-морта. Он не пришел и хотя Белла знала, что он не явится не расстроится не смогла. Ощущая одиночество она чуть ли не плакала, стоя ближе всех к свежевырытой могиле. И никто не смотрел на нее с удивлением, думая что она скорбит по супругу. Редкие слезы выкатывались из-под ее век, но она тут же стирала их. Когда гроб с ее мужем опустили во влажную землю пошел снег. Самый первый снег в этом году. И грязные комья земли скрывали тело ее супруга навсегда, присыпая белоснежными, пушистыми хлопьями словно саваном.

За все время похорон никто не сказал ни слова и это тугое молчание превратилось в единое поминальное слово всей толпы.

Пока все возлагали по очереди цветы к надгробью и бормотали ей свои слова соболезнования, Беллатриса смотрела в одну точку, вверх по облупившейся кладке дома — в окно своей комнаты, в которой она жила, когда-то давно еще до тюрьмы. Она сразу узнала его очертания и почти как в реальности увидела там свой собственный силуэт: девушки, смотревшей в окно с заплаканными глазами и встрепанными волосами. Она вспомнила, как с болью в душе она ждала боли в черной метке, которая для нее была так редка. Как невыносимы были эти минуты одиночества, а еще более невыносимыми они были, когда Родольфус приходил к ней бормоча под нос что-то про правила приличия или про то, как ему надоели ее капризы…

Вздохнув, она понурила голову и пошла вместе с остальными трансгрессировать в поместье Малфоев на поминальный обед. Стараясь не смотреть ни на кого из присутствовавших, она шла вперед, запахивая мантию сильнее, чтобы не замерзнуть. Однако она не могла не почувствовать на себе враждебный взгляд собственной сестры, которая шла под руку с мужем, не отличавшимся в отношении Беллы сильной приветливостью. Почти через каждый шаг Беллатриса оборачивалась к дому Лестрейнджа, ощущая тоску и грусть. Никогда, никогда она бы не подумала, что будет скучать по этому дому.

Хотя скорее она скучала по прошлому, которое прятал в себе этот дом. По кратким минутам счастья, когда она сбегала по лестнице, счастливо напевая себе под нос, спеша на очередное свидание с Темным Лордом, будоража мирный дрем Родольфуса в кресле гостиной. По тем временам, когда для нее эти свидания были реальностью, истинным счастьем, а для Родольфуса — тайной покрытой мраком.

Впрочем, он забрал собой в могилу знание этой тайны, как и лживые клятвы любви и верности, которые они давали друг другу у алтаря. Его последние слова были о ее свободе… свободе.

Кольца на ее пальце больше нет, зато вокруг сердца свились тугие обручи одиночества, тоски и безнадежности, которые снять не сможет уже никто…