Хитроумная улыбка не покидала ее лица, пока она выходила из своей комнаты и спускалась в гостиную, назло сильнее стуча ногами по полу. Глупые картины от этого затыкали уши и умоляли прекратить балаган. Однако она вовсе не про себя смеялась, воображая, как Родольфус является уставший домой, заходит в комнату занятую… для ужина!

Еда все не кончалась и не кончалась, Клякса принесла ее будто на целое войско, а не на одну молодую девицу, но та не жаловалась. В рот, словно в топку дрова, летели все вкусности, какие только попадались под ее руку. А тарелочки с шоколадом, с печеньем и с различными бутербродами заняли всю прозрачную поверхность журнального стола. Сытость с таким насыщенным меню не заставила себя долго ждать, но обожаемая жадность по еде не отступала. И когда она взяла в руку очередную конфету, швырнув фантик в холмик оберток возле стола, то ее язык не думая произнес звонко:

-Какой хороший корм для гипогрифа!

Брякнув эти слова, Белла выронила конфету, которой следующей приговор был бы так же - корм для гипогрифа. Улыбка с лица исчезла. Слова эти пробудили вовсе не забытые, но тщательно запрятанные в сознании эмоции.

Счастье дружбы? Предательство? Жизнь, способная поменяться, но оставшаяся прежней?

И эти противоречивые мысли мучили ее весь тот самый год после заявления матери: ты станешь Родольфуса Лестрейнджа. И потом каждую секунду существования. Ей исполнилось четырнадцать лет. Наступало то, к чему готовила ее жизнь.

Беллатриса, застыв как статуя в кресле, и, побледнев, невольно, с головой, погрузилась в воспоминания…

***

Туман и клубы дыма от огромного паровоза Хогвартс-экспресса заволокли просторное помещение вокзала и лишили всех уезжавших и провожавших возможности что-либо видеть. Не сказать, что это было чрезвычайной ситуацией, способной взволновать обычного четырнадцатилетнего подростка, но очутившись на платформе девять и три четверти Белла почувствовала себя не в своей тарелке. Толкнув свою тяжелую тележку вперед, она столкнулась в тумане с невидимой преградой, бывшей точно хуже разгневанного ее неловкостью незнакомца.

-Ты когда-нибудь способна, хоть один день не портить мне настроение? – Рыкнул этот кто-то в тумане.

Сначала показался тяжелый носок черных, тяжелых туфель, а после дымка рассеялась в одну секунду, и силуэт ее матери - Друэллы Блэк - возник пред ней.

-Не удивлюсь, если именно ты опозоришь наш род, - продолжила она, с ненавистью смотря на дочь.

Девушка съежилась, когда Друэлла схватила ее за локоть и потащила вместе с тележкой поближе к поезду. Лик всеобщего позора пожирал ее. Идя со своей злобной матерью, она ощущала на себе взгляды, несуществующие насмешки окружающих, дружные злобные шутки знакомых и однокашников, молясь про себя, чтобы дым не рассеивался.

-Кингус, она, наконец, пришла. - Сообщила Друэлла, когда они подошли к небольшой группе людей - отцу Беллатрисы и ее двум младшим сестрам Нарциссе и Андромеде.

Нарцисса уже приоделась в новую мантию ученицы второго курса, а вот Андромеда – девочка с короткими каштановыми волосами, держа отца за руку, даже и не думала об учебе, зачарованно рассматривая только большие клубы дыма - облаками, парившими над поездом.

-Где же ты была? - строго воскликнул Кингус Блэк, доставая сигару.

-Я отстала от вас, случайно застряла в толпе. - Оправдывалась девушка, растеряно смотря на родителей. – Глупые магглы устроили толкучку и преградили мне всю дорогу!

-Это ложь! – Стервозно прошипела Друэлла. - Ты хотела убежать и не ехать в школу! Всегда ты пытаешься идти против нас своим обманом! Магглы слишком тупы, чтобы преградить дорогу чистокровной колдунье! И прекрати дымить прямо мне в лицо, Кингус!

Мистер Блэк даже не отвернулся, распространяя не самые приятные зловония.

-Я не вру, я, говорю вам правду! - отчаянно прокричала Беллатриса, инстинктивно сжимаясь.

Родители со злой гримасой оглядели дочь, Друэлла вскинула зачем-то ладонь в черной перчатке как тут внезапно прогудел спасительный свисток - без пяти одиннадцать. Поезд готовился отходить и призывал учеников занять свои места.

-Нарцисса, смотри за тем, как ведет себя твоя сестра. - Сказала на прощание Друэлла, обращаясь к низенькой, светловолосой девочке, обнимая ее. - Рассказывай мне обо всем и учись прилежно.

-Хорошо, мамочка, я буду делать все, как ты говоришь. – Миловидно и послушно проговорила сестра, целуя наклонившуюся женщину в щеку.

Выпустив младшую дочь из объятий, она отправила ее в объятия к отцу, а сама злобно проговорила, обращаясь к старшей дочери:

-Надеюсь, что ты нас не опозоришь.

Андромеда подскочила к своим сестрам и, обняв их обоих до хруста в ребрах, отошла к родителям. Беллатриса, когда, наконец, все эти прощания закончились бросилась в поезд. Он тронулся, когда она, спешно петляя мимо ребят, высовывавшихся в окна прошла почти половину вагона. Они кричали нежные слова в прощание близкими и родными, пока поезд петляя не разлучил их на полгода.

-Белла, подожди меня!

Резко обернувшись, она увидела свою сестру Нарциссу. С ее красного лица каплями стекал пот, а говорила она хриплым голосом.

-Ищи себе отдельное купе. - Холодно бросила Беллатриса, не собираясь услышать никакой ответ. Развернувшись на каблуках, она бросилась вперед. Она искала себе угол где бы не было, ни одной живой души, где бы она могла бы предаться одиночеству, раздумьям и печали в тишине. Расталкивая болтливых школьников и таща свой чемодан, который верно отбил ей уже все пятки она, и злилась, и недоумевала, отчего все рады Хогвартсу, почему в и коридоре, и в купе слышатся только веселые крики и смешки, а не отчаянные протесты или тоскливые вздохи. Те самые, что были на ее душе, с самого начала лета.

Наконец, найдя свободное купе, дверь которого она забаррикадировала чемоданом, Белла села на кожаный, узкий диван и закрыла глаза.

А пока она расторопно проталкивалась по коридору, поезд уже успел приблизиться к окраинам, пересекая длинные пространства фермерских полей. Моросил дождь, окно запотело. В вагоне потемнело до какого-то вечернего сумрака. В ее купе было тихо, внешние звуки, кроме грохота ударов колес поезда о рельсы, ей не слышались. Но эти удары были так похожи на стук ее обеспокоенного сердца, что не беспокоили ее совсем. Хотелось выйти в туалет и умыть лицо, но она сидела неподвижно. Потому что боялась, что, покинув место, она лишит себя заветного одиночества и в ее отсутствие сюда нагрянет толпа.

Беллатриса с равнодушием разглядывала свою мантию, прошлогоднюю, но не слишком уж потершуюся, рассматривала туфли и рукава своей блузки, чемодан. Внешне она выглядела точно так же, как та девица, что сошла с поезда и поспешила домой на встречу лету два месяца назад, но внутренне изменилась. Жизнь ее - третьекурсницы и будущей четверокурсницы будто принадлежала разным людям. Она думала о свадьбе, о настроении своем и собственных близких, которое было так далеко от ее личного. Их разделяла непроницаемая ткань, мутная как туманный смог. Фата ее будущего платья. И непонимание, на которое она не могла закрыть глаза.

Она извлекла из своей дорожной сумки бутерброд, который она получила от матери в дорогу (предварительно та пригрозила тем, что произойдет, если Белла ослушается ее запрета и купит еду в поезде) и прожевала без аппетита. После короткой трапезы достала из той же сумки небольшой пенал, расстегнув визжащую молнию.

В испачканной чернилами небольшой сумочке лежало три старых пера и пузырек с чернилами. Выхватив одно перо из пенала Беллатриса начала водить им по одному из предварительно распахнутых ей учебников. Книга была старой, каждая страница на ней была испачкана кляксами самых причудливых форм и размеров, которые при тщательном рассмотрении приобретали отдаленное сходство с разными животными, лицами людей, вокруг которых отплясывали рисованные танцы разные узоры и орнаменты.

Во всем этом своеобразном скетчбуке не было никакого намека на художественную ценность, ни один штрих этих рисунков не мог претендовать на звание искусства, не намекал на присутствие таланта у их автора. Однако живость и печаль, которая в них дышала, заставляла затаиться мысли об уродливости и даже небрежности этих рисунков.