А она даже не пыталась, не пыталась подняться до тех пор, пока ее силой не заставили.

«А может Снегг наврал Темному Лорду о пророчестве… — рассуждала она, мучительно задыхаясь от кашля. Дождь хлестал ее по лодыжкам, которые обнажал ветер. — Может он специально сказал ему о нем, чтобы стать Пожирателем Смерти. Чтобы было удобнее делиться различными сведениями с Дамблдором и скорее свергнуть Темного Лорда.»

Отчего-то с каждым шагом, Беллатрисе казалось, что рядом с ней кто-то шел, внушая ей на ухо, что мысли эти совершенно правдивы. И что в самом деле Снегг виноват в исчезновении Темного Лорда.

Она чувствовала подозрительную опустошенность мыслей. В ней рос бессознательный и невнятный страх чего-то незнакомого. Сделав очередной мучительный шаг, Беллатриса почувствовала влагу в ботинках, видимо, слепо шагая, она случайно наступила в особо глубокую лужу. Вновь это возродило в ее голове воспоминания о своей затопленной клетке, среди которой лежит ее лишенное сознания тело. Загадкой было, как ей удалось не погибнуть тогда.

Их тащили через какой-то внутренний водоем, или затопленную тюремную пещеру, где водица была ей почти по живот и она, испугавшись, подумала, что вот оно — исполнение приговора. Их утопят, как беспомощных котят, точнее они сами, как безвольные машины зайдут в воду настолько глубоко, что не смогут выплыть. Кашляя и брыкаясь, она волочилась на цепи, но она не могла сменить направление, даже остановиться.

-Мой Повелитель…

Как часто в последние годы она представляла собственную смерть, не важно, от чего она вдруг воображала себе картины своей кончины, она не помнила ни одной причины и ни помнила, ни одного мгновения своей жизни, которое давало ей почву для фантазии о смерти. Ей воображалось множество вариантов, самых разных и самых зверских, но все кончалось одинаково.

Перед смертью она всегда падала на колени только перед своим Господином. Перед своим Хозяином, которого один раз в жизни назвала по имени.

Другого исхода своей жизни она не видела, возможно, и не хотела видеть.

Барахтаться было бесполезно, она не умела плавать. Вода достигла подбородка и теперь Белла уже не шла, а тащилась по поверхности, как тряпичная кукла, потому что холодная водица парализовала ее конечности.

Порывы бури где-то высоко ломили стены крепости и будили далеко не безмятежно спавших заключенных. Те стенали, будто прося у ветра хоть минуточку сна, но тот бесновался, хохоча с визгом обливал их дождем со снегом.

И вот, когда Белла уже была в мгновение от обморока, влага резко исчезла, а ее одежда стала сухой. Цепь резко потянула ее вверх, по крутым ступеням, покорно Беллатриса пошла вверх на цепи, даже не ужасаясь странной силе, вновь вырвавшей ее из объятий смерти.

А когда с ее головы сняли мешок и впустили в свою камеру, Беллатриса направилась в ближайший угол, отвернувшись туда лицом. Дементор уплыл, оставив ее одну.

Две стены, смыкаясь друг с другом, образовывали сжимающееся пространство. В нем сидела Беллатриса, забравшись в самую глубь угла, уткнувшись в него носом, тихо дышала. Пальцами, прикасаясь и поглаживая росшую на стене плесень, проводя по ней рукой бездумно и молча, кажется, видя в ней узоры, видя даже силуэты каких-то людей.

Косой дождь, который, казалось бы, шел уже целую вечность крупными каплями падал на нее. Она на это не обращала нисколько внимания.

Пронзительный стук заставил ее замереть на месте с расширенными от ужаса или пустой задумчивости глазами, ни то, ни другое в этом месте друг о друга не сильно отличалось. Ее ладонь, покрытая царапинами, рефлекторно сжалась в кулак, она обернулась.

Поржавевшая решетка ее камеры была, как всегда плотно заперта, Дементор проплывая не задевал ее своими пытливыми пальцами. Беллатриса насторожилась и прислушалась. Вдруг ей показалось.

Когда стук повторился, Беллатриса сдвинулась с места и подползла к стене, ответив тем же приветливым стуком.

Безмолвный собеседник молчал, и Белла отвернулась, забиваясь в тот угол своей камеры, где дождь не смог бы ее достать. Опустившись на колени, Беллатриса потянулась рукой в карман платья, где достала скудную тюремную вкуснятину — хлебный сухарь. Который, практически не разжевывая она проглотила и забыла.

А дождь, беспрестанно падавший с небес, постепенно превратился в слабые и хрупкие снежинки. Они, хаотично планируя в воздухе, приземлялись в лужи, где тут же и таяли. Беллатриса начала наблюдать за внезапным снегопадом, сыпавшимся через оконную решетку. Через нее залетали снежинки, в нее дул ветер.

Белле повезло в том, что ужасные раны от холода перестали болезненно зудеть. Жаль, что только от голода холод не спасал.

Безжалостно пожирая маленькие, светлые и очень редкие облачка, по небосклону плыла громадная черная туча. Казалось бы, она заполонила все существующее небо, оно задыхалось под тяжестью этой жуткой громадины. Кряхтело, судорожно выбрасывая на горизонте сияющие молнии. И с замиранием сердце ожидая дождя, который очистит небеса.

Распахнулась решетка, от которой Белла даже не отскочила. Цепи плотно сжали ее запястья, как и всегда. Дементор проплыл в камеру поставил поднос и вновь запер ее. Вдруг за окном небо полностью закрыло темной пеленой, словно голову Беллатрисы и в камере нарядили в черный мешок.

Черная туча, на которую она так долго смотрела привлекла явно не только ее внимание. Под ней, будто бы мотыльки вокруг гигантской горящей лампады, кружились Дементоры. Их было больше тысячи, а может и миллионы. Они подпитывались тучами, грелись под облаками, что гонял леденящий ветер.

В полумраке слепо рыская по полу, Беллатриса искала то, что мог принести Дементор. Долго поиски не длились, она наступила на содержимое подноса и перевернула почти все, что было в кружке, водой размочив засохшие куски хлеба и газетный лист, с каким-то особо заметным даже в темноте заголовком. На фотографии в газете кто-то беспокойно ерзал, размахивал руками, но узнать, кто это был, Белла не могла. Ей казалось, что от этой фигуры веяло негодованием, но все же она решила приступить к чтению газеты в тот миг, когда станет намного светлее, чем сейчас.

Она начала свой скромный ужин, достала зачерствевший кусок хлеба из кармана, прибавив его к тому ломтю, который принес ей Дементор. Два скромных кусочка хлеба и пол стакана воды очень быстро были уничтожены, без всякого чувства насыщения. Через некоторое время тарелка с подносом и кружкой исчезли.

Обессиленная морально колдунья завалилась на пол, сжимаясь в клубок. Чихая сотню раз подряд, она задумалась о доме своего супруга Родольфуса. Вспоминала о единственном месте, которое было родным ей хоть немного в этом доме: о собственной спальне, где она переживала все свои моменты одиночества, выплакивала слезы, пережила все свои обиды, где с трепетом в сердце ожидала каждого свидания с Волан-де-мортом.

Ей никогда не было там хорошо. Хотя там и было всегда тепло из-за горящего в камине пламени, шкафа, забитого мантиями, теплых одеял на постели. А эльфиха Клякса приносила ей любые вкусности, а не только кружку воды. Там можно было жить. А ведь она за что-то ненавидела это место!

«По крайне мере пока я была там, я знала, что с Милордом все в порядке. То, что он жив, пусть даже и не желает меня знать… а тут я не знаю ничего, ничего и никого»

Ей неспокойно было лежать пластом на полу и потому-то ноги сами понесли Беллу мерить шагами свою клетку. И как ни странно, ходьба принесла ей пользу. Она наткнулась на лежащее возле решетки скомканное, тонкое как хлопок одеяло, не рваное, целое, пусть и противного тюремного цвета.

Пропустив его между пальцами, она укутала им свое тело, и на мгновение ей почудилось, будто от него веяло совсем слабым теплом ее рук.

За окном ощущалось время ночи. Совсем немного похожее на то время суток, которое называлось ночью за решетками этой тюрьмы. Дементоры разошлись, а темно было даже не из-за туч. Звезды не проглядывались за окном, но было видно что-то другое, совсем слабое, напоминавшее лунный свет. Он лился, просвечивая сквозь в самую прозрачную тучу и вскоре пропал. Не смотря на его помирающую живость, Белла зачарованно глядела, и расстроилась, когда дарящее надежду серебро пропало во мраке.