-Он не мог умереть. — Сказала Белла твердо, будто общаясь с туповатым оппонентом. — Он не мог умереть, я не могла убить его, когда он сам научил меня убивать. Никто не может его убить. Возможно кто-то ранил его! Он вытащит нас отсюда! Надо ждать! Ждать!

Ей послышался звук захлопывающейся решетки, стенающей, ржавой ударяющейся о стену. Запирающей ее в тесном помещении, откуда постепенно выкачивали воздух.

-Азкабан. Азкабан…. За что… за что…

Она прекрасно знала ответ и не сожалела, что знала. В ушах отдавался эхом отчаянный крик Волан-де-морта, которого она в жизни не слышала срывавшимся с его губ, но растерзанное ее воображение было так реалистично, что Белла была уверена — ей приходилось стать не единожды свидетельницей его страданий.

-Милорд, не надо, не надо. — Всхлипывала Белла, успокаивая человека в собственном воображении. — Тише… не надо…

Она кажется страдала даже сильнее, чем он сам, и эта трогательная сцена из ее внутреннего мира могла бы длиться целую вечность, если бы не успокоился ливень. Стало тихо, осторожный ветер прогуливался по азкабанским коридорам. И вдруг раздался негромкий скрип, напоминавший стук колес по мостовой. Беллатриса ощетинилась, жуткие картины пропали из ее головы, и она спешно подбежала к решётке, запиравшей ее в камере.

С правой стороны она увидела тупик, глухую стену, а слева — извивался вдаль коридор, в конце которого, в сторону ее клетки плыли Дементоры, с едва различимым устройством на колесиках.

Один только вид дементоров привел ее в панику. Она как ошпаренная бросилась от решетки, вжимаясь в стену своей камеры.

«Неужели они опять пришли? Опять хотят…»

-НЕТ! — шептала она сама себе. — Нет!

И со всей дури зарядила себе по лицу, как злейшему врагу. Это хоть сколько-то, но привело ее в чувство, и вместо того, чтобы скулить в углу она просто прижала колени к груди и спрятала в них лицо.

Решетка ее камеры распахнулась сама по себе, с медленным стенанием, действовавшим ей не нервы. Дверной проем отчего-то мгновение стоял пустым. Колдунью невольно стали посещать мысли, что это — приглашение выйти за дверь. Выйти, на свободу… ведь она сделала все правильно и не заслуживает наказания. Так и рассуждала она про себя.

Душа трусливо подсказывала, что разум ошибается. Как только она подумала о том, что может это — шанс на побег, так в самом углу мелькнула отрицающая все доводы тень. Темная полоска увеличивалась с каждым тревожным вздохом Беллы, накрывая собой, казалось бы, несуществующий свет. Ждать долго, чтобы увидеть полностью фигуру Дементора не пришлось. Рука, покрытая волдырями и шрамами, показалась раньше, чем колдунья смогла увидеть клочья его драного до самых пят плаща.

-Оставь меня… — замолила Беллатриса, как только Дементор приблизился к ней, совсем не собираясь причинить ей вред.

Беллатриса прекрасно осознавала, что Дементор ее не слышит, так что скорее говорила это собственным страхам, чем жуткому стражу Азкабана.

Уши пронзил такой бытовой звук, который ими, казалось бы, уже не будет услышан никогда — грохот посуды.

Дементор исчез так же мгновенно, как и появился, и только оставшись наедине с собой Белла увидела, что звук из ее прежней жизни произвел грязный стакан, да потрескавшаяся от времени миска. На тарелке скромно теснился зачерствевший кусок белого хлеба, а в кружке была налита до краев полупрозрачная жидкость, которая вряд ли была чем-то иным, кроме как водой.

Беллатриса долго не могла поверить своим глазам. Еда, неужели тут еще дают поесть?

А она уже было подумала, что будет питаться лишь скудными полуобгоревшими кусками своей плоти.

Она протянула руку для того, чтобы в секунду проглотить кусок этого гнилого, но от безумного голода, вкуснейшего хлеба. Как тут же ее остановила одна очень осторожная, но и имевшая право заявить о себе мысль:

«А насколько тут часто дарят такой драгоценный подарок как еда?»

Она сама не осознавала того, насколько сильно ее напугала эта мысль.

-А с какой стати ее вдруг не будет? — горделиво спросила Беллатриса у самой себя, задрав подбородок. — С чего это мне ее не дадут?

Тяжело дыша, она спорила сама с собой, то смотря на еду, то отворачиваясь от нее. Иногда она вслух ругала саму себя, бывало, слова защиты слетали с языка лишь мысленно.

-Надо поесть хоть, что-нибудь, — приказала сама себе, — надо… надо.

Самовнушение помогло. Рука решительно потянулась к пище, но как только она приблизилась к цели, еда исчезла, так, будто ее и не было. Беллатриса в удивлении отпрянула от места, где недавно стояла миска и кружка, ошарашено оглядывая камеру.

-Куда ты дел еду? — прошептала она в ужасе. — Куда ты дел еду?

Ее тихий шепот сорвался на визг, который она могла слушать со стороны из-за загудевшего в ее ушах эха. Он сообщал ей о том отчаянии, которое рвалось из нее наружу с диким воплем раненого зверя.

Ее страдания отдавались болью по всему телу. Это было похоже на негаснущий пожар, сначала в боли горела лишь голова, потом пламя агонии перешло на шею, грудь, живот, задевая ноги. Протестуя громче всех о себе заявлял безумный голод, сухая убивающая жажда, которых она не в силах была победить.

Душевная боль, окончательно победившая ее, пришла к самая последняя.

-О нет… — шептала Белла. — Нет… нет, прошу, скажи мне, что это неправда… умоляю…

Закрыв лицо в ладонях, она дала волю слезам. И ей стало по-настоящему страшно. Как долго она сможет прожить тут? Надо быть честной с самой собой. Она вся покрыта ужасными ранами, кроме Дементоров и заключенных тут никого нет. А никто, никто из них не способен даже не сочувствие, не говоря уж о помощи.

Ей не нужно отсчитывать дни до момента, как силы начнут покидать ее, не нужно судорожно ожидать этого. Этот момент уже настал. Сейчас она лежит, вся в ожогах шрамах и порезах. В полнейшей антисанитарии в ее раны попадет зараза, в итоге тело сгниет заживо. Смерть ее будет мучительной, а главное неизбежной.

-Аа, помогите! Я тону! Спасите! Мерлин! Прекрати топить меня в собственной крови!

Куда-то потащили еще какого-то несчастного. Голос казался ей знакомым, но Белла не хотела, ни думать, не знать о том, кому он принадлежит. Как она хотела не слышать больше криков этого несчастного, вообще ничего не слышать. Но тот заключенный упоенно продолжал кричать, море продолжало выть. Это тревожило ее сильнее.

-Прекратите! Прекратите топить меня в собственной крови! — крики того заключенного пусть и раздавались где-то вдалеке, но были отлично слышны. — Прошу!

Беллатриса вдруг почувствовала, что перестала быть собой. Она, преодолев боль, вскочила и, подойдя к выходу из своей камеры, заорала не своим голосом:

-Прекрати орать! Думаешь, кому-то из нас лучше, чем тебе? Не напоминай нам лишний раз о нашем горе!

Выкрикнув эту тираду, о которой тут же пожалела, она рухнула туда же откуда и вскочила. Ее последний выкрик немедленно подхватили все заключенные и то что несчастный которого топили в собственной крови не нашел в этом успокоения.

Орал явно какой-то Пожиратель, Беллатриса даже не сомневалась. И неожиданно чужое отчаяние помогло воспрянуть ее собственной душе. Спасительным чувством стал стыд:

-Темному Лорду гораздо хуже, чем мне. Он покинут всеми, а его верные сторонники в тюрьме.

Ей нужно помочь себе самой ради него. Она должна выжить ради него.

Истощенная мысленными рассуждениями она сама не заметила, как заснула.

****

Спала она совсем недолго. Заключенные продолжали восклицать выпаленную ей в порыве гнева фразу и именно это заставило ее покинуть легкоранимый мир собственных снов.

Только теперь ее сокамерники обращались не к тому человеку, чье несчастное тело было, вероятно, в скорые мгновения подвержено пыткам. Они обращались к ветру.

-Прекрати завывать! Думаешь, кому-то из нас лучше, чем тебе? Не напоминай нам лишний раз о нашем горе, проклятый!

Несмотря на то, что сон решил уйти от нее резко, торопиться он тот собирался. Белла спросонья долго не могла понять, где находится и что с ней.