Напротив гостиницы расположены два крестьянских хозяйства – одно бедное, а другое богатое. Причем бедняк ведет себя как-то странно, когда замерзшие солдаты утром, как сонные мухи, выбираются из своих палаток, их встречают его плоские шуточки.

Совсем иное можно сказать о богатом крестьянском дворе, где, по слухам, раньше стояла развалюха с соломенной крышей. Теперь же на ее месте возвышается современное здание, крытое железом. Его хозяином является сухощавый пожилой мужичок с розовым свежим лицом, на длинных ногах которого всегда надеты резиновые сапоги.

Во время Первой мировой войны он воевал и едва не погиб.

– На моем лугу собрались все правительства, ну и я с дубиной вдобавок. В результате на следующий день наступил мир, – любит говаривать он.

У него нет радио, и с ним можно поговорить, но по отношению к солдатам, он так же, как и его сын со снохой, держится несколько замкнуто.

Сын – розовощекий блондин – служит в войсках ПВО, но почти каждую ночь проводит дома. В одной рубашке без кителя и в тщательно вычищенных летных брюках, затянутых ремнем, с тугими подтяжками, этот молодой человек частенько в вечерних сумерках бывает вместе со своей женой во фруктовом саду, наблюдая оттуда за бегающими взад и вперед солдатами. И хотя работы по хозяйству хоть отбавляй, трудиться он не любит. Его отличает высокий голос и какая-то беспомощная улыбка.

Он женат на блеклой блондинке с мужским телосложением и ломкими тусклыми волосами уже пять лет, но детей у них нет. В семье остро ощущается нехватка рабочей силы, а денег на наем батраков не хватает. Им помогает из чисто дружеских чувств лишь слабоумная дочка продавца молока. Ее характеризует несколько одутловатое, слегка загорелое детское лицо и всегда полуоткрытый рот.

Обычно видна только ее спина, ведь она постоянно занята прополкой сорняков или мытьем молочной посуды. При этом голова у нее всегда повернута в сторону солдат. Однако говорить с ней практически не о чем. Когда солдаты приходят на сверкающую от чистоты кухню побриться, она постоянно смотрит широко раскрытыми от испуга глазами на их грязные шеи. Как-то раз мы видели ее на улице в развевающемся на ветру длинном красном шелковом платье, но танцевать с ней никто не решился.

В провинциальных газетах появились первые некрологи павших, которых наградили Железным крестом. Среди них и высокий чин – фюрер СА этой местности. При этом сообщение о его гибели жители прочитали с явным удовлетворением.

Мы сидим с обрывками газет на лугу и читаем: польский город Кутно полностью разрушен, а его гарнизон окружен и уничтожен… Клещи сжимаются… Противник откатывается назад… Бои за Варшаву… В общем, все в таком духе. Затем совсем неожиданно следует новая информация о готовящейся блокаде Англии, список королевских контрагентов, корабельные сплетни и всевозможный давно устаревший словесный хлам. А рядом напечатаны местные новости – быка убило при соприкосновении с оборвавшимся электрическим проводом высокого напряжения, пожилая женщина стала жертвой переехавшего ее мотоцикла и так далее.

Внезапно раздается чей-то голос: «Послушайте, это все же война!» Констатацией того, что началось нечто ужасное, заканчивается в принципе и каждое газетное сообщение, и тогда всем становится окончательно ясно: это действительно война, настоящая война!

Молчаливый крестьянский дом, перед которым стоит наполовину выгруженная машина. Тем временем начали прибывать другие грузовики. Из кузовов солдаты стали спрыгивать на землю, чтобы начать разгрузку. При этом они повалили одну секцию забора, образовав дыру.

Одна машина застряла на лугу и, буксуя, стала увязать в мягком грунте все глубже. К тому времени весь луг покрылся бороздами. В надежде засыпать ямы, наполненные водой, в них стали бросать ветки кустарника и солому, взятую из стога возле дома.

Внезапно появился и сам хозяин дома и стал бегать туда-сюда, стремясь спасти свое добро и отвлечь от него солдат. Затем он принялся помогать выталкивать увязший грузовик, косясь на проделанную брешь в заборе. На просьбы принести лопаты и доски он, смущенно улыбнувшись, бросился обратно во двор и, посмотрев на свои инструменты, констатировал, что они исчезают с непостижимой скоростью. При этом он заметил, что солдаты, сплошь городские жители, все делают неумело.

Тем временем через проделанную дыру в заборе на дорогу вырвались коровы, и некоторые солдаты, закурив сигареты, нерешительно пошли за ними, чтобы загнать их обратно.

За происходящим из кухонного оконца внимательно наблюдали женщины. Тут на кухне появился солдат и попросил молока. Другой же принялся очищать свои сапоги от налипшей грязи, а еще один начал с ними торговаться, желая купить петуха, чтобы затем отправить его себе домой. Четвертый стал накачивать шины велосипеда, намереваясь сгонять на нем к ручью.

Не обращая внимания на наносимую ими грязь, комками падавшую с сапог на пол, солдаты, засунув руки в карманы и с высоко поднятыми воротниками шинелей, один за другим стали протискиваться в низкую дверь, ведущую на кухню, громыхая коваными сапогами по половицам. Женщины же покорились судьбе и с каменными лицами принесли им желаемое, вымученными улыбками отвечая на плоские солдатские шутки.

Вошедший вместе с ними крестьянин хотел было сделать им замечание, но вместо этого принялся давать советы и разъяснения. При этом соседские дети и соседи, с которыми у него отношения явно не сложились, наблюдали за происходящим, столпившись на улице.

Все солдаты оказались простодушными берлинцами – в прошлом это были рассыльные, служащие и даже академики. Однако за последние пару недель они уже успели понюхать пороха. Эти люди уже научились одним взглядом оценивать крестьянские дворы, вычленять наличие в них коров, кур и плодовых деревьев и под защитой военной формы реквизировать все, что попадалось им под руку, словно предчувствуя грядущие голодные годы. Они уже успели привыкнуть есть все, что шевелится, и забирать все приглянувшееся для своих нужд.

Вот и сейчас одни из них начали валить столбы, в то время как другие, закурив, уселись на ящики. В это время на дороге остановилась легковушка, и унтер-офицер рысцой побежал к ней. Показалась лейтенантская фуражка с серебряным шнуром, и была развернута карта. Затем машина уехала, а унтер-офицер понуро медленно двинулся назад. Оказалось, что позиция выбрана не в том месте. Поэтому солдатам надлежало все загрузить обратно, занять места в грузовике и следовать в назначенный пункт.

Жалкие и грязные луга, жнивье, бедно засеянные и наполовину затопленные поля. Кругом полно камней и везде валяются английские листовки, отпечатанные на хорошей бумаге.

Виднеются остатки букового леса, окрасившегося в осенние краски. В нем вырублена большая площадь под строительство аэродрома. На заднем плане, словно кулисы для съемки фильма, торчат трубы доменной печи, завода по производству ядовитых газов с наклонной нависающей крышей, похожего на гигантскую хижину. Перед каждой из шести огромных дымовых труб рядами посажены тополя. При этом откуда-то изнутри вырываются красные языки пламени. По ночам кажется, что они блуждают, медленно растворяясь в небе, чтобы затем показаться вновь.

От предприятия во все стороны тянутся высоковольтные линии, а над низкими домиками рабочего поселка протянута подвесная канатная дорога. И над всем этим стоит густой многоцветный дым, соединяющийся с облаками и разносимый ветрами в разном направлении, по которому часто можно легко определить направление течения воздушных масс. Причем порой этот дым занимает добрую четверть всего неба.

Здесь не бывает ясной погоды, и часто отмечаются длительные осадки в виде сажи, смешанной с туманом и дождем. Всю эту грязь с крыш домов поселка приходится соскребать при помощи лопат.