– Кноль правильно сделал, что генерала в кустах мутузил. Если бы он это на глазах у комиссии сделал, всяко под трибунал угодил бы, а так его просто из армии культурно вышибли. Во ФСИНе, сам знаешь, у них толковых офицеров всегда дефицит был. Конечно, в само управление его не взяли, кому под боком такой борзый нужен, а вот в Нерыби как раз вакансия появилась, вот ему и предложили. А куда мужику еще деваться? Он же только и умеет командовать да морды генералам бить.

– Ну да, в Нерыби генералов нет.

– В Нерыби он сам себе генерал. Он там шесть лет уже как окопался. Говорят, вполне неплохо себя чувствует, и колония вроде как по всем показателям образцовая.

– Ни разу не был. – Илья немного сбавил скорость, проходя крутой поворот.

– Где? В образцовой колонии? Какие твои годы, еще успеешь. Только, Лунин, если что, тебя в другое место повезут.

– Я уже в курсе, – Илья усмехнулся, взглянув на приятеля, – Хованский рассказывал.

– Мудрый человек этот ваш Хованский, – отозвался оперативник. – Надо было ему тогда, когда ты наручниками пристегивал, еще и кляп в рот воткнуть.

– Зачем? – вздохнул Лунин.

– А потом сфоткать, – ухмыльнулся Вадик, – или видео снять. А что, был бы в тренде.

После того как обмен колкостями был завершен, вернее, оперативнику надоело посмеиваться над вяло огрызающимся Луниным, в салоне воцарилось ленивое, как это обычно и бывает после нескольких часов, проведенных в дороге, молчание. Зубарев дремал, почти до упора откинув спинку сиденья, Рокси негромко посапывала, скрутившись калачиком на заднем сиденье, сам же Илья беззлобно завидовал обоим своим спутникам, иногда отвлекаясь на размышления о том, сменит ли Хованский гнев на милость в случае удачного раскрытия этого дела. В конце концов Илья решил, что Хованский может многое, в том числе и подобную малость, но вот захочет ли он сделать то, что может, и сделает ли, – это был уже совсем другой вопрос, ответа на который в голове Лунина пока не было.

– Ты глянь, засада! – только что казавшийся спящим оперативник оторвал спину от кресла и ткнул пальцем в лобовое стекло. – Ждут кого-то. Уж не нас ли?

Оказалось, что ждали их, но не именно Зубарева и Лунина, а всех приезжих, возжелавших посетить Нерыбь – поселок, окруженный глухой тайгой и не имевший абсолютно никаких достопримечательностей, за исключением исправительной колонии номер пять, она же сокращенно ИК-5, или «пятерка». Собственно говоря, ради этой достопримечательности люди в Нерыбь и ехали. Нет, никому из них не было дела до того, что «пятерка» была открыта (преимущественно на вход и почти никогда на выход) в далеком 1937 году по личному распоряжению Николая Ежова, занимавшего в то время высокую должность народного комиссара внутренних дел. Всем было наплевать на то, что ИК-5 заслуженно славилась как самая большая по площади и числу «жителей» колония во всей Сибири. И никто даже не знал, что всего год назад коллектив исправительного учреждения был награжден переходящим вымпелом службы исполнения наказаний с торжественной и почетной формулировкой: «За успехи в трудовых показателях и деле исправления осужденных».

Люди ехали в Нерыбь совсем не поэтому. Причина у всех была одна и та же: их родственники, в крайнем случае, друзья, вынужденные провести некоторую, иногда довольно значительную, часть жизни на территории славной, награжденной переходящим вымпелом, самой большой в Сибири исправительной колонии. Хотя друзья к обитателям ИК-5 приезжали не так уж и часто. По какой-то необъяснимой причине круг общения людей, оказавшихся с внутренней стороны высокого, в три ряда, ограждения, всегда стремительно сокращался. Зачастую человек, еще не так давно бывший душой компании, неожиданно обнаруживал, что компанию ему на ближайшие пять, десять, а то и пятнадцать лет готовы составить совсем немногие. Мать, жена, дети. Причем этот, и без того достаточно короткий, список мог внезапно стать еще короче, а иногда никакого списка и вовсе не оставалось. Но и те, кому повезло больше, могли насладиться обществом приехавших к ним за сотни, а иногда и за тысячи километров не так уж и часто: раз в два месяца краткосрочное свидание, на котором только и можно, что увидеть близкого человека через стекло да поговорить с ним, прижимая к уху телефонную трубку, и раз в три месяца свидание длительное, если только можно считать длительными сутки или двое, проведенные вместе в небольшой, скудно обставленной комнате, где, впрочем, на мебель никто не обращает внимания.

Так или примерно так, с небольшими отклонениями в ту или иную сторону, обстояло дело с уже достаточно давних времен, возможно, оно обстояло бы так и дальше, но неожиданные, никем не предвиденные обстоятельства стремительно переменили ситуацию. Причем, как это часто бывает с переменами неожиданными и стремительными, переменили ее в худшую сторону. Как только стало понятно, что новый, еще не изученный врачами вирус уверенной поступью перешагнул границы государства и, сравнительно быстро овладев столицей, двинулся вглубь страны, исправительная система сделала то единственное, что она всегда умела делать, – с грохотом захлопнула даже те немногие двери и форточки, которые были едва заметно приоткрыты, полностью изолировав саму себя и своих обитателей от внешнего мира. Постепенно ситуация немного стабилизировалась, и краткосрочные свидания, как и прием посылок от родственников, были возобновлены, но в Нерыби, благодаря ее удаленности от всего остального мира, а также изобретательности полковника Кноля, существовала своя специфика, с первыми проявлениями которой Лунин и Зубарев столкнулись нос к носу на блокпосту, перекрывающем въезд в поселок.

По неофициальному, но от этого не менее весомому указанию Аркадия Викторовича въезд посторонних в поселок был полностью запрещен. Все машины приезжающих на свидания и привозящих посылки в колонию останавливались в трех километрах от Нерыби. Дальнейшее перемещение непосредственно до колонии было возможно исключительно на выделенном для этих целей автобусе, который отвозил пассажиров прямо к пропускному пункту, а затем возвращал обратно. Возможности посетить местный магазин или уж тем более переночевать в закрытой за ненадобностью гостинице у приезжих не было, как не было и возможности пообщаться, а заодно и заразить чем-либо жителей поселка. Все прочие, приезжавшие в Нерыбь по служебной необходимости, здесь же на блокпосту сдавали экспресс-анализ, после чего, прождав полчаса, могли ехать в поселок. Той же процедуре подвергались и местные жители, возвращающиеся домой из отпуска или командировки. Благодаря таким, с одной стороны, драконовским, а с другой – имеющим весомые основания мерам до начала ноября в Нерыби не было выявлено ни одного случая опасного заболевания, чем Аркадий Викторович Кноль, несомненно, мог гордиться. Он и гордился вплоть до тридцатого октября, того самого дня, когда пропала Алина.

Вадим еще вяло препирался с начальником караула, когда Лунин распахнул дверь видавшей виды «газели» с надписью: «Медицинская служба». Двадцать минут спустя, когда результаты теста еще не были объявлены, к перекрывшему дорогу шлагбауму вплотную подъехал белый «УАЗ-Патриот», из которого легко выскочил высокий, хорошо сложенный офицер с капитанскими погонами на плотно облегающей его широкие плечи камуфляжной куртке. Перекинувшись парой слов со стоящим у шлагбаума прапорщиком, офицер подошел к Лунину и протянул руку:

– Приветствую! Вы, я так понимаю, Лунин?

– Он самый, – Илья пожал протянутую ладонь и запоздало спохватился, – а мы ведь еще не проверенные!

– Беда. И что ж теперь делать с ней? – поднеся к лицу правую руку, капитан некоторое время разглядывал ее с отчетливым выражением брезгливости, которое несколько портило его в целом достаточно симпатичное, еще не обрюзгшее лицо. – Не отрубать же?

На лице капитана появилась задорная улыбка. Сделав несколько широких шагов, он подошел к медицинской «газели» и рывком открыл боковую дверь.

– Лариса Андреевна! Что там наши гости, незаразные?