Мы проснулись вечером, ближе к ночи.

– Город больше не такой красивый, – на выдохе сказала она, наполняя лёгкие дымом, запивая глотком горячего зелёного чая с лимоном.

– Я чувствую, как шевелится мозг. Будто он вместе с миром возвращается на свои места.

– Это называется мурашки.

– Нет, нет, – я помотал головой, и волосы – и без того редко расчёсываемые – стали куда неряшливей, – это называется мигрень. – И в закатных лучах я обратил к ней в пламени очи: отражением покрыты были небес.

– Мам, ты опять трёпа-растрёпа, – она запустила пятерню в мои космы и почесала, как кота, а солёный ветер развевал волосы и покрывало, накинутое на её тонкие плечи. Солнце сядет ещё не скоро, до глубокого вечера оно будет неспешно клонить в сон улицы, успокаивая их последними лучами – пущенными копьями, вонзившимися в мыльные облака, кровоточащие персиковым соком. Два выдоха образовали туман, скрывая успокаивающийся город.

Самолёт вылетал рано утром. Мы заранее договорились с хозяйкой квартиры, чтобы она приехала к нам в то время, когда окна только просыпаются, разлепляя портьеры и занавески, машины во дворах кряхтят, делая зарядку, а искусственное освещение медленно отходит ко сну, освобождая пространство солнцу, выглядывающим из-за гряды нескончаемых сопок.

– Я готова, – выпалила Лера, выпрямив спину и кинув руки вдоль тела. Её волосы не до конца высохли.

– Вот ваши ключи, – обратился я к хозяйке квартиры, которая приехала специально в 6 утра. До самолёта оставалось два часа.

– Спасибо. Надеюсь, вы хорошо отдохнёте, – ответила молодая женщина лет тридцати пяти с чёрными волосами, собранными в конский хвост явно в спешке.

– И вам, – ответили мы хором и переглянулись.

– Мы побежали, ещё раз спасибо, что приехали так рано.

– Хорошей дороги, – улыбнулась красная губная помада, а мы, нерасторопно, как это только возможно, вышли на улицу, загрузили в багажник два чемодана, два рюкзака, сумку, и сели на заднее сидение, вытянув ноги. Благо хоть здесь я мог себе позволить это сделать.

– Сильно торопитесь? – спросил водитель, когда мы комфортно устроились.

– Нет, – ответил я.

– Дороги то свободные. – Мы переглянулись в зеркало; машина плавно тронулась с места.

Лера откинулась на спинку, взяла правой рукой мою руку, сжала пальцы и почти моментально уснула, подрагивая головой в такт вибрациям автомобиля на неровной новой дороге.

Мой родной город мелькал за окном. Было ощущение, что я сюда никогда не вернусь, что эта арена, стела, лес в черте города, третий год недостроенный пешеходный переход, останутся всего лишь бликами на фоне возвышающихся гор.

Нам сообщили, что в Новосибирске необходимо будет получить багаж и сдать его по-новой. Так как споры в таких ситуациях всегда излишни, мы согласились, доплатили за сумку, чтобы не волочить её и отправились пить кофе в ожидании самолёта. Ещё оставалось двадцать минут до посадки.

– Ты будешь? – спросила Лера, когда уже откусила кусок моего бутерброда с салями и пармезаном.

– Нет, нет. Ешь.

– Ты чего такой серьёзный? – толкнула она меня в бок. – Мы же летим отдыхать!

Со взлётной полосы отправился самолёт, следующий уже ждал в очереди и медленно направлялся на место предыдущего. Он подмигнул отражённым солнечным лучом, повернулся боком; немного покружив, взмыл ввысь, захватывая дух пассажиров, отправившихся на борту сине-белого с триколором кита в… да откуда я знал куда?

Мы сели на наши места в зелёном воздушном змее. Ноги, как всегда, почти упирались в кресла напротив, доставляя дискомфорт. Перелёт в четыре с половиной часа сжимал тисками суставы в коленях, ступнях и бил в поясницу.

Через час полёта принесли еду: подобие бургера с ветчиной, листом салата и жирным майонезом, который мы счистили ножами. Лера воткнула в верхнюю часть булки зубочистку, на которую, как штандарт, водрузила зелёный пакетик с надписью «сахар». Она сделала пару фото себя, затем взяла меня за подбородок, повернула плавно к себе.

– Как скоро будут выдавать багаж? – спрашивал я у сотрудника службы розыска вещей возле чёрной недвижимой чешуйчатой резиновой ленты. Тот был явно недоволен, что его отвлекли от горячего чая, на который он не переставал дуть, даже когда отвечал:

– Он… багаж ваш… никуда не денется.

– Я понимаю, – соглашался я, – но у нас следующий рейс. Багаж не выдают, а регистрация заканчивается через пять минут.

– Ну, – пожимал он плечами, не выпуская их обеих рук кружку, – пишите… заявление… отправим куда вам… там надо, – после чего он наконец сделал глоток, скривился от кипятка и продолжил остужать его морщинистыми иссохшими губами.

– Ладно, стоим ждём.

Багаж поехал.

На счастье наши вещи были одними из первых. Мы их быстро кинули на тележку, выбежали и, не обращая внимания на окружающих, бегая взглядом по указателям, неслись к стойке регистрации. Встали в очередь последними, перед мужем с женой, которая, полуотвернувшись ото всех, ела сухофрукты, а муж стоял по стойке смирно, как солдат на построении.

– Курить, – сказала Лера, когда вещи вновь нас покинули.

– Пойдём, ступим на сибирскую землю.

– Будто она отличается от других.

– Ничем, – согласился я, – земля везде земля. Всё определяют подошвы, которые по ней ступают. – Мы вышли из старого аэропорта и оказались на практически пустой парковке. Не найдя в радиусе зрения курилки, мы отошли подальше от входа.

Дул сильный ветер, выкуривая своими порывами половину сигарет. Небо скрывалось за облачным серым ковром. Бросив окурки на землю (за отсутствием урн), мы отправились проходить паспортный контроль и попали в ужасную очередь, а посадка уже заканчивалась. Я подошёл к одному из сотрудников пограничного контроля, объяснил ситуацию, после чего нас пропустили вне очереди. В самолёт мы забежали последними. Я даже успел выпить бокал бесплатного пива в зале ожидания.

С Никитой, к моменту нашего приезда, я был знаком пару лет. Он переехал около года назад и чувствовал себя прекрасно: удалённая работа открывает прекрасные возможности для свободы передвижения. Он чуть ниже меня ростом, крепкий, хотя немного себя запустил, как он сам сказал, хлопая себя по животу и расплываясь в широкой улыбке. Он любит шумные вечеринки и домашние посиделки. У него заразительная улыбка и хриплый, прокуренный смех, который легко из него выдавить любой, даже заезженной шуткой. Он часто говорит: «мм, ну да», после того, как подумает и примет разумность доводов. Он легко подстраивается под других, не испытывая при этом дискомфорта. В компании он ни на первых ролях, ни среди незамеченных. Он попеременно может играть разные скрипки в течение одного вечера – зависит от его настроения и желания, которые никогда не бывают им навязаны остальным. Он не любит сидеть на одном месте и вряд ли сможет ужиться с кем-то на долгий срок, если это не его девушка. Он меняет образ жизни и окружение не постепенно, а радикально: всё, все. Он настойчив до тех пор, пока не оступится, что с ним случалось неоднократно. Дружба с ним, что становится известно при должном внимании к его словам и поступкам, не может быть долговечной, что не отталкивает и не является причиной для недоверия к нему. Его запросы для жизни: звёзды над головой, тёплый климат, ноутбук, интернет, шорты, футболка, очки, подушка, чтобы не затекала шея, которая почти всегда на нём, пачка хороших сигарет и бейсболка.

– Новое лицо в этом гадюшнике! – ответил он на моё приветствие. – Так! – повысил он голос и посмотрел на Леру, которая копалась в чемодане. – Идём гулять?

– Идите без меня, – сказала она, вновь зарыв голову в недра вещей, раскидывая их куда сами упадут. – Я хочу в душ и отдыхать.

– Посиди пару минут, я тоже в душ и идём, – сказал я давнему другу и, поймав брошенное мне полотенце и чистую одежду, отправился разбираться с местными ванными технологиями.