Размещались по очереди, неделю одни в домике, другие в палатке, неделю наоборот.

И вот в самом начале этого двухнедельного отдыха всем нам был торжественно продемонстрирован этот роскошный польский набор. Заграничный! Шоколадный! Были там и рыбки, и зайцы, и птички, и прочие звери. Красота, одним словом. Загляденье.

По классической взрослой традиции "не трожь, это на Новый год!", нам было сказано, что это на день рождения тёти Наташи. И убрано в помещении, отведённом под кухню.

Ну не знаю, почему остальным детям это не пришло в голову, а я целых дня два страдала от того, что столько шоколада пропадает.

В общем, я решила, что съем половинку от одной фигурки. Потом подумалось – к чему эти полумеры, и съела рыбку целиком. За рыбкой пошли в ход и птичка, и зайка, и кто-то там ещё. В общем, поймана я была только день на пятый.

Наверное, было вкусно. Возможно. Но я не помню этого вообще. Вот как пробиралась тайком на кухню – помню. Коробку с прозрачной крышкой – помню. А вкуса этого шоколада – не помню совсем.

Зато разоблачение с прилюдным позором на всю турбазу – помню очень хорошо. Было ли мне стыдно? Возможно. Но к тому времени, а мне было уже шесть лет, я точно знала, что в нашей большой семье являюсь примером для младших – именно на мне всегда останавливались, когда говорили, как делать нельзя.

Хотя вот до сих пор не могу понять, почему нельзя было поить лошадь из кружки, или как никто не боялся ходить ночью в туалет с лопатой в далёкие кусты, а не оставаться на тропинке около крайних к лесу домиков – там же светло и не так страшно!

Наверное, даже в детстве мы быстро научаемся играть отведённые роли. Может быть, поэтому я и мечтала, что когда вырасту – обязательно стану белокурой и голубоглазой худышкой, как Анечка (та самая московская кузина, счастливая обладательница платья из Военторга). И тогда меня тоже непременно будут хвалить, и мне не надо будет постоянно доказывать себе и всем вокруг, что я – хорошая.

Хотя, справедливости ради, хвалили меня тоже частенько. Потому что я обладала хорошей памятью, шпарила наизусть кучу всяких стихов, да и читать сама научилась по старым учебникам "Родная речь", хранившимся в книжном шкафу – моей личной Нарнии. Пожалуй, до сих пор нет ничего более волшебного для меня, чем запах этого шкафа. Разве что ещё запах библиотечных недр.

Очень я благодарна своим родителям за то, что читать можно было сколько угодно, несмотря на то что очки были моими спутниками с трёх лет.

О том, что что-то не так, догадались не сразу. Потом уже поняли, что слишком уж близко подношу к лицу предметы или ложусь на землю, чтобы разглядывать жуков.

С глазами и правда была беда. Раздобыть очки смогли, а вот как неразумное дитя к ним приучить – это был вопрос!

Всё придумал папа. Ранним летним утром он поднял меня. Мы тихонечко пробрались на кухню, позавтракали и вышли из дому. Это был наш большой секрет – так сказал папа. А уж ему точно можно верить, это я знала наверняка, он ведь большой и сильный, и в армию недавно ходил.

На раннем утреннем дребезжащем автобусе мы приехали с папой в лес. И тут пришло время для заранее придуманной им легенды, в которой мне было рассказано, что вот сейчас он наденет на меня эти непонятные штуки, которые на самом деле – волшебные очки. И что они даются только избранным, таким как папа и я. И что вот теперь-то я точно найду все грибы в этом и соседних лесах.

И он надел на меня очки.

Помню, мне казалось, что даже птицы замерли от торжественности этой минуты. И как всё вдруг приняло чёткие очертания, и как будто даже ярче стало – тоже отчётливо помню.

Весь день мы провели в лесу. Хитрый папа специально водил меня мимо грибов, которые тут же были мною замечены. И как же я была счастлива каждой новой находке!

Помню, как возвращались домой с урожаем, с цветами для мамы, бабушки и Кати, как пили гранатовый сок на вокзале, и такими были уставшими, но очень-очень довольными: я – ощущением того, что только мы обладаем этой большой "очковой" тайной, а папа – проделанной работой. Потому что очки я больше не снимала.

И кстати, несмотря на то что в очках себя не любила и с пятнадцати лет ношу линзы, никогда особо не переживала по этому поводу. Папина заслуга.

При этом я никогда не была "хорошей девочкой". Например, я помню, как моими успехами гордились и даже хвастались: и читать сама научилась, и память хорошая, все адреса-телефоны помнит. Но это не делало меня покладистой и примерной. То есть я даже не старалась особо подстраиваться. Просто жила так, как хотела, за что и огребала регулярно.

Такой диссонанс– с одной стороны, очень хочется нравиться окружающим, с другой – ужасно бесит вот это "о ужас, что скажут люди!".

И главное – упёртое желание сделать наперекор. Как в той самой истории со съеденным шоколадом. Знаете, что я сказала, когда меня дружно ругали на общем собрании? "Зря я всё не съела, всё равно влетело!"

Все мы родом из детства. Мои родители были детьми своих родителей: их обоих никогда особо не баловали. Да и, думается мне, вообще не принято было с детьми разговаривать. И у Спока об этом тоже написано не было.

Мои классные мама и папа любили нас как умели. Строили, гоняли, баловали как могли. Папа придумывал для нас целые вселенные!

Но вот просто поговорить, спросить и послушать – нет, не получилось у меня такого. Тогда не получилось.

И уже тогда очень хорошо понимала: даже если ты чем-то отличаешься от остальных, ты всегда можешь найти то, что будет радовать и всегда приходить на помощь. Например, книги. Пока ты просто спасаешься ими от нехватки общения, ещё не зная, как они будут выручать тебя много лет.

В детский сад мы с сестрой ходили ведомственный, от предприятия, где мама с папой работали. Все этому очень удивлялись, ведь прямо в нашем подъезде был обычный детсад, охота была таскаться в такую даль.

Сад был не то, чтобы далеко, но с нами двумя дорога занимала никак не меньше получаса. Зато он был крутой: отдельно стоящий, с бассейном, большими площадками, на которых чего только не было.

Больше всего запомнились деревянные резные звери. Они появились, когда мне было лет пять, и я от всей души полюбила бегемота. Он был такой большой, толстый и недосягаемый: у неуклюжей мелкой меня никак не получалось влезть на него, ноги сползали с лаковой морды, а подтягиваться я отродясь не умела. Да и все мои попытки укутать этого теплолюбивого толстокожего голубым шарфом успехом не увенчались – слишком уж большой была его шея.

Поэтому приходилось шарфом делиться с сидящим рядом учёным котом: тот казался мне близким по духу, потому как был с открытой книгой. Я уже тогда нашла своё спасение в книжном шкафу, и моё раннее читательство всеми щедро поощрялось. На коте же можно было ещё и посидеть, но всё равно бегемот оставался любимцем.

Надо сказать, что пару лет назад, наведя ревизию на той самой детской площадке, с горечью обнаружила пропажу обоих. И хотя мне уже много раз не пять лет, но была очень расстроена этой потерей.

В сад ходила не так чтобы с удовольствием, но без проблем – и друзья там были, и сосед по шкафчику Яшка без меня маялся – шнурки завязывать научился только к школе, а я очень любила чувствовать себя нужной и полезной.

Яшка же одно время слыл самым модным женихом у нас в группе – он в то время уже играл на виолончели, малым был очень эрудированным, и воспитательницы его всегда хвалили. Одна только нянечка МарьФёдоровна, живущая с ним в одном доме, а потому регулярно утром провожающая его в группу, тяжко вздыхала: "Ох, да что ж ты на балалайке не играешь! Эдакую бандуру не таскали бы тогда!"