– Вы хотите их продать? – спросил он, поднимая глаза на старика.

– Нет. Я лишь уполномочен узнать мнение эксперта.

– Возможно, ваша знакомая захочет продать?

– Намерения моей знакомой мне неизвестны, – церемонно сказал старик. – Но я могу позвонить и узнать.

– Давайте договоримся так: вы оставляете их до завтра, я еще раз хорошенько все рассмотрю, а вы узнаете, сколько ваша знакомая хочет за них, – предложил Артур.

Старик задумался, с сомнением рассматривая его, пожевал губами и сказал:

– Вопрос очень серьезный, молодой человек. Я должен проконсультироваться.

Артур мысленно чертыхнулся. Старик вытащил допотопный кнопочный телефон, подозрительно взглянул на него и отошел вглубь магазина. Артур снова взялся за лупу.

– Анечка согласна, – сказал старик, возвращаясь. – Завтра в двенадцать я зайду. Имейте в виду, молодой человек, у нас есть фотографии, заверенные нотариусом. И попрошу расписочку. А ля гер ком а ля гер[1], как говорится.

Посетитель ушел, и Артур бросился к компьютеру. Нашел врубелевского «Пана», сравнил. Та же модель, тот же стиль, та же рука… во всяком случае, похоже. И год! Картина датируется девяносто девятым, эскиз – девяносто восьмым. В масть! Сердце его колотилось, спина покрылась испариной. Мелькнула мысль: «Испанец!» С него все началось! Фарт! Тут он вспомнил, что владелица не собирается продавать рисунки, и ухмыльнулся: набивает цену! Все покупается и продается, главное – вопрос цены! А если и другие… собака, птичка, листики… тоже? Надо будет порыться, поискать. Фарт, фарт, фарт! Лишь бы старик не врезал дуба до завтра. Хотя если даже… гм… то кто докажет, что он был именно здесь? Артур рассмеялся…

…Старички оказались не такими уж простаками. Владелица согласилась продать все оптом за три тысячи долларов.

– За сколько?! – вытаращил глаза Артур. – Это нереально!

– Тогда не сговоримся, – твердо сказал старик и потянул папку к себе. – Схожу в музей, нам не к спеху. Пусть там скажут.

– Две! – сказал Артур.

– С половиной. И квитанцию купли-продажи пожалуйте, чтобы все по закону.

– Представляешь, он их рассматривал и на свет, и с лупой… чуть на зуб не пробовал. А у меня коленки подгибаются! Ну, думаю, сорвалось! – возбужденно рассказывал Леонид. – Сейчас скажет, фейк, забирайте ваши картинки… а он: «По рукам». Две с половиной! Неплохо!

– Молоток! Артист! – кричал Дима. – Талант! Какой на хрен переводчик! Я сразу тебя раскусил!

– Я в институте играл в драмкружке… но то на сцене! Господи! Адрес фальшивый, усы фальшивые… даже совестно. Знаешь, больше всего я боялся, что ус отклеится или съедет парик. Шляпа дурацкая тоже… Как представлю, прямо мурашки по спине. Думаешь, он не будет меня искать?

– Фиг тебя найдешь! – Дима ухмыльнулся. – Не рохай, Арику теперь не до нас. Сейчас кинется задвигать понты и гундеть про прадедушку-художника, заломит цену и огребет по сусалам! – Дима радостно захохотал. – Представляю себе его морду! За успех! – Он разлил коньяк.

Они сидели на веранде Диминого дома. Циклон улетел, и дождь закончился. Светило солнце, мир вокруг был зеленым и радостным. Свистели и верещали птицы на деревьях, в траве прыгали кузнечики. Депрессию у Димы как рукой сняло – настроение было таким же зеленым и радостным.

– Я никогда никого не обманывал, – сказал Леонид. – Теперь чувство неловкости, дискомфорта… Когда ты мне позвонил и предложил встретиться, я страшно удивился, не мог даже вообразить себе…

– Забей! – Дима хлопнул его по плечу. – Это он нас обманул! Знаешь, на сколько потянул бы подлинник? То-то. А мы его обули всего на пару штук… фигня! Между прочим, никто его за жабры не тянул! Ты назвал цену, он согласился. А чего он там себе удумал насчет автора – его проблема. Сильно борзый стал!

– Оригинальная визия, – покивал Леонид. – Полностью меняет угол зрения. Правильно говорят, что все зависит от восприятия.

– Ну! Рисунки, между прочим, классные. Особенно псина… как живая. Три дня работы!

Они помолчали.

– Поверишь, я сразу о тебе подумал, – сказал Дима. – У тебя на роже написано: честный лох! Пардон, конечно, за мой французский.

– Премного благодарен!

– Ага. И все время в голове крутилось… Как это ты сказал? Головой надо работать, чтоб на крышу хватило. Получается, руками работать мало, надо еще и головой. Лежу на диване, Венька тюкает молотком, тоска, испанца жалко… Арик, гад! И вдруг меня как шарахнет по мозгам! Блин, думаю, а если его тем же концом да по тому же месту? – Дима радостно заржал. – Вообще-то, из Арика эксперт, как из меня стриптизерка. Одни понты, а сам ни хрена. Его у нас во дворе часто били за выпендреж. В истории, правда, разбирается, но больше по монетам, бронзе… так, всякая мелочовка. Видел барахло у него в лавке? Самовары и утюги! А живопись – особая статья, это чувство, нутро… целый мир!

– Вы друзья детства?

– И деловые партнеры… типа. Он продает мои работы, причем гребет тот еще процент, жулик. Чисто по-дружески. А я спихиваю ему всякие артефакты… Тоже с процентами. Так и живем. Испанца жалко… – вздохнул Дима.

– А выкупить назад никак?

– Да он его давно загнал! И наварил прилично. Полгода кишки мотал…

Дима потянулся за бутылкой и снова разлил.

– Думаешь, он не догадается? – спросил Леонид. – Он же твою руку знает.

Художник дернул плечом:

– Пусть докажет.

– Эле расскажем? Мне бы не хотелось… – сказал новый друг.

– Ага, весь белый и пушистый, а тут такой мухлеж! – фыркнул Дима. – У тебя с ней серьезно?

– А у тебя?

– У меня? – удивился Дима. – Ты чего, переводчик? Она не в моем вкусе. С Лёлей я дружил, классная была бабка. Писала письма в газету, била в набат, выступала на митингах… Старое поколение! Всюду свой нос суют, до всего дело есть. Элька мне вроде как по наследству досталась.

– Так чего же ты в драку?

Дима задумался, ответил не сразу:

– Настроение и так хреновое было, а тут ты еще под руку подлез, выступать стал. Так серьезно у вас или как?

– Не знаю, – честно ответил Леонид. – Сначала было серьезно, взаимопонимание, общие интересы, планы на будущее… Восторг и горение. Теперь не знаю. Да и семью просто так со счетов не скинешь, двое детей…

– Большие?

– В восьмом классе, близнецы. Александр и Виктория. Сашка давно просит новый компьютер, а у меня в последнее время даже подработки не было.

– Теперь купишь, обрадуешь малого.

– Ага. А у тебя есть?..

– Дети? – Дима пожал плечами. – Нету вроде… на данный момент.

Они помолчали.

Дима поднял стакан:

– За нас!

– С прошедшим днем рождения! – Леонид тоже поднял стакан. – Картины покажешь? Твой венецианский карнавал мне понравился, очень атмосферно.

– Не вопрос! Допивай, и пошли смотреть. И пуговицы покажу, хочешь?

Однажды в какой-то телевизионной программе психологи и разные другие умные люди разбирали житейские ситуации. Я была в числе «экспертов», хотя особенным умом не блещу и психологом не являюсь. Я тихо сидела, ожидая, когда меня о чем-нибудь спросят, я тогда что-нибудь отвечу, и меня отпустят домой.

И меня спросили!

– Татьяна, – спросил меня психолог, тонко улыбаясь. – А кому в вашей семье достается самый красивый кусочек торта? Ну, тот самый, на котором вишенка?

Вопрос простенький, на «троечку» вопрос, подумаешь!..

Но я растерялась. Я не знала, что ответить. Я некоторое время смотрела на психолога, как коза, а потом проблеяла, что «не знаю».

Слушайте, я правда не знаю! То есть я понимаю суть, чувствую «второе дно», ловлю подтекст – психолог спрашивает меня сейчас, кто в семье «главный любимый»!

…У нас и тортов-то этих никто не ест, кроме меня. Ни вишневых, ни шоколадных, никаких. То есть я получаю весь торт целиком, вместе со всеми вишенками и шоколадными зайцами, если таковые присутствуют. Я никогда не могу его одолеть, он медленно черствеет, и на него приходится «налегать» нам вдвоем с помощницей Ритусей. Мужики мои не едят тортов, и точка!