Майя же выпрямилась в кресле, впрессовалась в его спинку и смотрела не мигая поверх мужа. Потому что понимала, что сообщи она сейчас Эдуарду о том, что Ольга не его дочь – и в момент будет разрушена её благополучная семейная жизнь. Жизнь, построенная на обмане. А ведь так долго всё это длилось, что она уверовала в невозможность того, что когда-то её секрет раскроется. До того уверовала, что даже порой в досужих разговорах назидательно произносила банальную фразу о том, что всё тайное обязательно становится явным.
Постепенно к Майе стало возвращаться самообладание. Она даже вдруг подумала, что вот ведь настигла её ситуация, затасканная в телевизионных сериалах! А истории эти своими избитыми сюжетными ходами вызывали у неё такое раздражение, что она подчас сердито вырубала телевизор. Но сейчас-то это была не сериальная байка, это случилось с ней! И тут она хмуро усмехнулась про себя тому, что в мыльных операх этих проблема, как правило, ещё и благополучно разрешается, ибо под конец выясняется, что в действительности-то никакого кровного родства между влюблёнными и не было вовсе! «Но это не наш случай», – обречённо вынесла она мысленный приговор по этому делу.
Но ведь и Эдуарду пришла в голову мысль о сериальной интриге! «Сюжетик-то прямо из ящика», – мрачно подумал он. Только вот ведь, не зная о своём бесплодии, он считал возможным то, что не имело под собой никаких оснований!
Наконец Майя нарушила молчание:
– Ужас… Кошмар…
– Да уж, – промямлил Эдуард. – А…а что ты имела в виду?
– Я?
– Да, ты…
– А ты? – оправившись от первоначальной растерянности, пристально взглянула Майя на мужа. – У тебя же слова в горле застряли. Я-то просто оторопела от неожиданности. От того, что Петя умер, что наши дети встречаются. А почему тебя удивила моя реакция?
– Нет, просто ты так это произнесла… Как будто бы с каким-то подтекстом…
– Да никакого подтекста! – в хорошо знакомой Эдуарду наступательной манере отчеканила Майя.
А он сжался от её тона и робко пробормотал:
– Я думаю, мы должны поехать к Вере…
У Майи забилась жилка у виска. Она вскочила с кресла и стала выписывать круги по комнате, не переставая повторять про себя: «Наказание! Наказание! Наказание!»
Эдуард же, поднявшись со стула, как будто прирос к полу. Сердце его бешено колотилось, но он сконфуженно улыбался.
Майя остановилась и, давя бушующее внутри неё беспокойство, нарочито хладнокровно проговорила, не глядя в сторону супруга:
– Вот как оно бывает! Пути сошлись! Аразошлись-то ещё там, в России. После такой дружбы…
Предположив, что его предложение о визите к Вере не принимается, Эдуард, только чтобы не молчать, импульсивно подхватил и начал развивать мысль жены о порванных между друзьями отношениях.
– Да, мы же с Петей в университете были не разлей вода, – осторожно произнёс он. – Так же, как и вы с Верой. В деталях помню, как мы познакомились с тобой и с Верой на вечере у вас на инязе, – чуть оживился он. – Всё это было как будто вчера. А вы с Верой были такие красивые!
– Всё ещё тоскуешь по Вере… Не можешь забыть… – стиснула зубы, резко повернулась в сторону мужа и впилась в него цепким взглядом Майя.
Тень пробежала по лицу Эдуарда. У него промелькнуло в голове: «А ты не тосковала по Пете?» Но он не произнёс этого, ибо характер не позволил, да и момент был не тот. И он лишь растерянно пробубнил:
– Зачем ты опять поднимаешь эту тему? Мы же договаривались не ворошить прошлое. Каждый сделал свой выбор. Поэтому и отношения прекратились.
– Не прекратились, – выпалила Майя. – Там в Союзе уже не общались, так здесь вот теперь…
– Да, Майечка, здесь! – смятенно посмотрел на жену Эдуард. – Но что же поделаешь! Такая вот у Олечки пора наступила! Здесь, где теперь уже наш дом!
Майе в её крайне наэлектризованном состоянии было достаточно любого повода, чтобы выйти из себя. И она после слов мужа выместила на нём всё своё внутреннее бурление. Ведь её сейчас как раз не отпускала мысль о том, что если бы они не уехали, так и не случилось бы того, что случилось!
– Ишь ты! – взорвалась она. – Наш дом! Как это ты сказанул: «Хотя Питер – и родина, а дом уже здесь, далеко-далеко от России», – скопировала она интонацию мужа. – И Оля же тебе вторит! Видите ли, вросла она тут корнями!
Эдуард смешался. Ведь Майя никогда ранее так категорично и зло не высказывалась по поводу эмиграции! Он не мог понять, в чём причина этой вспышки…
Знал бы он!
А Майя продолжила срывать зло на Эдуарде, обвиняя его в отсутствии ностальгических чувств. Она гневно тряхнула головой:
– Как же можно вырвать из сердца целый кусок жизни? Ну ладно, Олечке простительно, она была увезена нами, как говорится, сосунком…
– Хороший сосунок, 8 лет, – нерешительно поднял на жену глаза Эдуард.
– Ты понял, что я имела в виду, – отрезала Майя. – Но ты-то, неужели у тебя не ёкнуло, когда ты ступил на ту землю через 12 лет разлуки? – пронзила она мужа негодующим взглядом.
– Сознаюсь, ёкнуло, – вздохнул он. – Но если по правде, то по прошествии этих двух недель я возвращался спокойно…
Майя издала характерный для неё звук, который Эдуард определял как «кашелёк». Это было такое нервное короткое кряканье, от которого у него всегда холодело внутри. Ибо означал этот звук только одно – вспыхнувшие в жене и подавленные ею недовольство, раздражённость, а подчас даже и бешенство. И ведь звук этот сопровождался ещё и сердитым колючим взглядом! Эдуарду, как человеку достаточно мягкому, такая реакция на слова других людей была совершенно несвойственна и вызывала у него оторопь. Он разумел, что этот «кашелёк» есть проявление норовистого характера жены и, как следствие – неадекватного реагирования на окружающую действительность. Поначалу он раздражался по этому поводу, а потом понял, что себе дешевле в такие моменты постараться пойти на попятную или свести всё к шутке во избежание последующего неизбежного взрыва.
А Майя действительно была на грани детонации. В мозгу у неё стучало: «За что? За что? Уехали на свою голову!» Но она не могла произнести это вслух, не могла разоблачить себя! И потому исступлённо продолжила попрекать мужа отсутствием у него ностальгических чувств.
– Я, наверное, не от мира сего! – вскипела, как и ожидал Эдуард, вслед за изданным ею «кашельком» Майя. – Господи, ну неужели не существует цветов кроме белого и чёрного? Предпочитаю этим двум краскам спектр!
Эдуард же, не ведая истинной причины столь экстатического состояния жены, подался к ней, обнял и робко улыбнулся:
– Да не мучай ты себя так! Жизнь прекрасна!
– И многогранна, – рывком высвободилась из его объятий Майя.
Эдуард растерянно покачал головой, а у Майи на лице опять выступили капельки пота, и она стремительно бросилась к окну, при этом чуть не опрокинув большую напольную вазу с охапками искусственных веток осины и клёна, расцвеченных в осенние красно-жёлтые тона. Ветки эти были куплены Эдуардом в какой-то из зарубежных поездок. Майя тогда выразила полное равнодушие к этому приобретению, а он, желая потрафить жене, начал убеждать её, что это будет напоминать им в их новой стране проживания о родной природе. У Майи это заявление ожидаемой Эдуардом благодушной реакции не вызвало. Вообще, будучи натурой прагматичной, она предпочитала приобретать за рубежом красивые носильные вещи. И вот сейчас, чудом не повалив и не разбив вазу, она снова резко повернулась к мужу и упрекнула его:
– Что же ты тогда эти ветки-то тащил издалека? Если не ностальгируешь?
– Ну, прости, дорогая! – улыбнулся Эдуард. – Просто не так всё однозначно.
Майя гневно скривилась, и в этот момент сквозняк настежь распахнул окно. Тюль ворвался в комнату, накрыв Майю с головой. Такое направление ветра было признаком изменения погоды в худшую сторону.
– Портится погодка-то, – воспользовался поводом разрядить обстановку Эдуард.
Майя судорожно выпуталась из занавески, захлопнула окно, повернулась к мужу, окинула его неприязненным взглядом, усмотрев в этой его фразе укор, и стиснула зубы. И спустя мгновение, безо всякой связи с тем, о чём они только что говорили, буркнула с почти сочувствующей интонацией, в которой Эдуарду почему-то послышались злорадные нотки:
