– Bon Jovi2?

– Знаете старичка Джона? – недоверчиво уточнил Константин, приподняв левую бровь.

– Знаю. Но предпочитаю классику: Моцарт, Чайковский, Бах.

– Тут не удивили.

Я звонко рассмеялась, а Константин, напротив, притих. Он посмотрел на мои губы, и я инстинктивно облизала их.

– Чудесно, – художник отвернулся к пруду. Слишком резко, я не успела перехватить его взгляд и понять, что он имел в виду.

Константин достал новую сигарету и, затянувшись, с наслаждением выдохнул дым. Так вот почему его сигареты странно пахли! Они с гвоздикой.

Константин достал пачку и убрал в нее зажигалку. Я так и думала. Одна из самых дешевых марок. Как можно курить такую дрянь? Я считала, курить можно достойные сигареты, чтобы получать удовольствие, либо не курить вовсе. Поэтому я достала из кармана пальто свои сигареты: крепкие, мужские, приличной марки.

Не колеблясь, я протянула пачку Косте. Тот лишь хмыкнул.

– Спасибо, – вежливо сказал он. – У меня есть свои сигареты.

– Да разве это сигареты? – не выдержала я, с досадой убирая пачку. – Такой дряни я давненько не видела.

Константин рассмеялся в голос. На его впалых щеках появились ямочки. Он вновь достал отвратительны папиросы и прочел этикетку:

– С гвоздикой. Крепкие. Без фильтра. – Я открыла рот, чтобы в очередной раз высказать свое возмущение, но Константин продолжил: – Вы не понимаете, Яна. В этом вся прелесть гребаной свободы – делать все что душе угодно, не вспоминая о нормах и принципах. Нарушать собственные правила и получать от этого наслаждение, – он цокнул языком. – А я свободен. Чертовски свободен. – В его голосе слышалась грусть.

Он не рад свободе? В голове не укладывается. Я, запертая в воображаемую клетку, ему завидовала. Вот чего мне не хватает! Свободы. От воспоминаний, страхов, правил… Вдруг новый знакомый поможет мне обрести ту самую свободу?

А Константин продолжал курить, ни разу не закашлявшись.

Я не выдержала:

– Извините, не могу наблюдать за тем, как вы вдыхаете отвратительное месиво и, я уверена, не получаете от процесса никакого удовольствия, что бы вы там ни говорили, – с вызовом объяснила я, вновь доставая из кармана свои сигареты. Я протянула Константину пачку: – Возьмите.

Что со мной? Указываю незнакомому человеку, что ему делать. Таким приказным тоном… Мне захотелось провалиться сквозь землю.

Константин вскинул бровь, смерил меня недоверчивым взглядом, потом перевел глаза на пачку и сказал:

– Хорошо, Яна. – Его губы дрогнули в легкой улыбке. – Ваша взяла.

Когда его пальцы потянулись к сигаретам, то коснулись моей руки. А часть меня, запертая в воображаемой клетке, взбунтовалась: «Может, поэтому ты, Яна, хотела дать ему пачку? Чтобы он дотронулся до тебя?» Хитрая, хитрая Яна…

– Нет! – воскликнула я.

Пачка выпала бы из моих рук, если бы Константин не успел ее перехватить. Мужчина удивленно посмотрел на меня, а потом достал сигарету и прикурил. Сделал затяжку и сказал:

– Мою свободу похитили. Браво, Яна. Мы обязаны перейти на «ты».

Мое напряжение мигом спало, и я рассмеялась. Константин излучал тепло, безопасность и ту самую свободу, о которой я начала всерьез грезить. Мы проговорили почти час. Странно было чувствовать спокойствие в обществе едва знакомого человека. Наверное, так люди ощущают себя, когда находят своего человека. Не знаю, раньше у меня такого не было.

Константин мало говорил о себе. Я тоже не спешила раскрывать карты, да и раскрывать нечего: моя жизнь в последние годы не слишком разнообразна. И мы болтали о всяких глупостях. Я узнала, что он любит дешевые сигареты, дорогую выпивку, вареные овощи, проводить ночи вне квартиры и музыку группы Bon Jovi.

– А я все равно нарисую тебя, – подмигнув, сказал Константин. – Ты необычная, Яна, – он вновь проигнорировал мои просьбы и закурил свои дешевые папиросы. – Ты вдохновляешь.

– Спасибо, Константин, – я мялась с ноги на ногу и ловила себя на мысли, что не хочу прекращать общение с этим милым, хоть и чудаковатым молодым человеком. Но мало ли чего я хочу? Мое прошлое – уродливые шрамы на подсознании. Я боюсь, раны вновь будут кровоточить. Я боюсь. – Мы едва знакомы, не думаю, что готова к этому.

Константин засмеялся:

– Почему ты воспринимаешь все так… пошло? – Он близко. Еще шаг, и сможет наклониться к моим губам. – Мы свободные люди, Яна, нет ничего криминального в том, что я хочу изобразить тебя на холсте. Могу отдать тебе рисунок в следующую встречу. Ты убедилась, что я не маньяк?

– Я еще думаю над этим, – поддразнила я. «Следующая встреча», звучало не так страшно, как я думала. И все-таки мои страхи сильнее моих желаний. Я отстранилась и твердым тоном сказала: – Натурщица из меня, извините, никакая. Мы приятно пообщались, но я не уверена, что мы увидимся снова. – Я боюсь, я всего боюсь.

Он напрягся. Пропустил сквозь стиснутые зубы воздух.

– Опять на «вы»? – Константин убрал ладонью волосы со своего лба. Во мне все задрожало – этот жест всколыхнул цунами неприятных воспоминаний. А Константин, кривя губы в усмешке, холодно заговорил: – Что же, должно быть, я серьезно задел Вас, раз Вы даже и слышать не хотите о продолжении общения со мной. – Секунду он помолчал, а потом обогнул меня и пошел прочь, бросив напоследок: – Мы встретимся вновь, Яна. Вдохновение никогда так просто не отпускает меня.

И он ушел. Его фигура, сливаясь с ночной тьмой, вскоре исчезла среди деревьев. А я стояла и смотрела ему вслед, не в силах пошевелиться.

Во мне который раз за эту ночь зародилось очередное забытое чувство – сожаление. Я почувствовала себя идиоткой, отпуская его и тем самым отпуская хрупкую надежду на… освобождение? Свободу. Единственное, что мне оставалось, надеяться: последние слова он говорил серьезно. Мне нужна эта свобода. Мне, наверное, нужен он.

Говорят, полезно возвращаться в места, где ничего не изменилось, чтобы увидеть, как изменился ты сам. Соглашусь с этим утверждением. Вчера я вернулся в Москву после исчезновения на четыре года и сразу заметил, что столица осталась таким же городом высоких зданий и хмурых жителей. Пока я, растянувшись на скамейке в парке, наслаждался редким для поздней осени солнцем, прохожие хмурились и спешили по делам. У большинства москвичей на уме только карьера и деньги: например, парень на лавочке недалеко от меня сосредоточенно перебирал кнопки клавиатуры ноутбука. Писал бизнес-план или отчет? М-да уж, скукота.

Я не знал, зачем вернулся в мегаполис. Но я отлично помнил, почему сбежал: мне хотелось свободы, и я выгрыз ее зубами. Теперь… я официально свободен от контракта с крупной корпорацией «Пейнт». Мог не скрываться, не прятаться, жить в столице. Пришлось пожертвовать имуществом и сбережениями, но это детали. Единственное, я совершенно не знал, что делать с этой так называемой «свободой». И свобода ли это? Иногда кажется, лишь иллюзия. В жизни должна быть цель, а свобода – финал всех целей. Я достиг финала. Есть ли у меня будущее?

Я удобнее устроился на лавочке. Солнце заходило за горизонт, окрашивая небо в красивый оранжево-розовый оттенок. Вот бы нарисовать этот закат… Я давно не занимался живописью. Пальцы дрогнули, словно напоминая о том, как мне нравилось водить кистью по холсту. Давно это было, словно в прошлой жизни.

Сейчас наступил подходящий момент, чтобы нарисовать картину, но я не знал, с чего начать. Можно ли разучиться творить? Можно ли перестать гореть делом всей жизни?

– Черт побери, – выругался я, злясь на свою беспомощность.

Четыре года скитаний, десятки городов, сотни лиц, тысячи закатов – и ни одной картины или зарисовки. Ни наброска. Я чувствовал себя ничтожеством, я потерял самое важное – вдохновение. Хотя раньше не верил в прихоть музы, но отсутствие вдохновения – лучшее оправдание для бездействия, ибо других причин я не знал. Но знал, что стал человеком, который больше не способен чувствовать себя живым. Бесполезный кусок мяса и костей.