Я выпил таблетки, сверх дозы, чтобы быстрее уснуть, но не мог уснуть ещё около трёх часов. Наверное, всё-таки иногда надо соблюдать дозировку, или вовсе отказаться от этих химических костылей. Ближе к утру я, конечно же, отключился, и мне даже успел присниться сон, настолько короткий и ослепительно яркий, что еле запомнил его: вспышки в конце туннеля; символично, правда? Надеюсь, что в конце этого туннеля меня ждут ответы, а не очередные вопросы о том, куда он ведёт, откуда, и кто вообще его построил? До сих пор мной владеет фон тревожности. О чём я тревожусь, для чего? Как выбросить эти помехи из сердца и головы? Как начать жить, а не вечно стремиться сесть туда, где вокруг тебя всё расцветёт, всё идеально, полная гармония, радость и отсутствие всяких печалей. Осточертела погоня за безмятежностью и то, как она мне необходима, в то время как мозг не может принять одну простую истину: безмятежность – невозможна; она лишь единичные мгновения в череде волнений, беспорядков и распорядков. Ещё один вопрос мучал меня больше – что я буду делать, когда проснусь, и во имя чего? И должен ли я что-то делать? Должен ли я просыпаться после такой нещадной бессонницы? О, лучше не ставить такие Шекспировские вопросы! Мне как-то сказали, что они до добра не доведут. Я должен проснуться и что-то делать, потому что я ещё жив, а там – неисповедимы пути Господни.

Новый день раздавил меня. Зажевал, как плёнку аудиокассеты, на которой когда-то были записаны старые добрые песни. И дело не только в погоде. Уже стал привыкать к серо-голубоватому, вялотекущему небу, и нижайшему давлению. Солнце еле пробивается. В сердце зависло беспокойство. Кричу себе «прорвёмся!», но куда? Позади – пустота, а впереди её коварное эхо, посерединке я, вдавленный в кровать и срывающийся с неё, чтобы вспомнить, что ещё живой… Я опять никуда не вышел, опасное состояние. Стоит мне не выйти более трёх дней, тело сковывает комнатный паралич. С другой стороны, не знаешь, где найдёшь. Может, иногда имеет смысл никуда не выходить, лежать в кровати и созерцать потолок, практиковать буддизм? Откуда мне знать. Ох, я бы предпочёл быть просто в депрессии, чем во всём этом. Жив ли я вообще? И что это такое, быть живым? Краски моих чувств померкли после болезни. Я всё ещё такой же человек, но всё понемногу во мне на стадии, как бы отмирания, словно я проекция себя живого до коронавируса. Умирание в миниатюре. Ничего уже не может быть прежним. Самое время посмотреть «Ночь живых мертвецов». Да, ещё одна актуальная шутка, но не смешно, когда это касается тебя. Когда смерть была так близко и не спрашивала, готов ли ты всё бросить и покинуть этот мир. Теперь я бы покинул его, но остался жив. Большинство окружающих тоже не горят жизнью. Ходят, как проекции себя живых, но где-то в других местах и времени. В их глазах нет света, и боишься даже просто подойти, спросить «сколько времени?». Кажется, что уже нисколько, ни у меня, ни у них. Всё упущено за праздными днями. Все потеряли свои жизни, но бояться в этом признаться. Я их понимаю, ибо сам до сих пор не хочу это принимать, ищу оправдания, прячусь в комнате, которая, кажется, скоро примет форму моего невротического дыханья, и сожрёт меня.

Как ни странно, я вижу выход в себе и окружающих. Все люди прекрасны, просто кто-то на время теряет связь со своими чувствами. От этого они не могу воспринимать окружающих; проживают в своих замках и не понимают, где же она, та радость жизни, что нам обещали в детстве? Вот почему говорят, что важно сохранить в себе ребёнка и обещания, данные в детстве – мечты полететь в космос, желание стать супер-героем. То есть стать и оставаться просто человеком, чувствующим этот, прекрасно-пугающий своей неизведанностью, мир.

Я устал разделять бесконечную печаль. Эта ловушка образовалась во мне, во мне она и исчезнет. Это мой мозг, и я не позволю ему уничтожить мою жизнь! Я даже придумал экстремальный метод на случай, если совсем придавит: глубокий вдох, и на медленном выдохе повторять «я буду работать над этим, я буду работать над этим», пока воздух не закончится. Не думать о деструктивах, программировать сознание на решение проблемы, на то, что оно принадлежит мне, а не я ему. Это же так просто; а сколько сложностей можно преодолеть, не обращаясь к туманным таблеткам и специалистам! Надо по миллиметру отвоёвывать своё спокойствие. Да, ноги и руки трясутся, но я принадлежу ещё себе, и мне решать, куда подует ветер моей жизни – звучит, конечно, шаблонно и сверхлирично, но это правда, до которой надо ещё долго и мучительно копать в себе, чтобы понять.

День пролетел глыбой, незаметно, несколько раз сбив с ног, отдав на съедение дивану, оставив много размышлений обо всём и ни о чём. Для счастья человеку, правда, нужен человек. Но чтобы понять это, надо оказаться в беспощадном одиночестве, которое испытываешь, даже находясь среди людей, с открытыми глазами, но с закрытым сердцем. Здесь не может быть полумеров: либо ты живой, либо просто проекция себя, передвигающаяся в пространстве, тратя время… Я пойду спать, и попробую проснуться в себе новом, чувствующим, а не делающим вид. На пороге новой жизни, а не грёз о развалинах несуществующего мира. И если Вы не увидите продолжения этой истории, то у меня немного получилось. Но, возможно, я начну и продолжу писать какую-нибудь другую книгу. Берегите себя и своих близких. Жизнь прекрасна, если Вы позволяете ей быть. До новых встреч, на новых страницах.

Ничего не вышло, хорошего. Так бывает. Прошло несколько недель с моего предвкушённого восторга новой жизни, на новых страницах, но книга оказалась глубже моих страхов. Ко всему прочему одолела психогенная икота. Название прикольное, но состояние адское. Будто кто-то вставил раскалённый прут тебе в лёгкие и поворачивает с разной скоростью в зависимости от времени суток. Я не могу играть на инструменте, не могу сесть и успокоиться или посмотреть телевизор, почитать, да хоть что-нибудь сделать с этим миром. Вот так, очередной сюрприз от тела, которое, кажется, мне уже не принадлежит. И не спрашивайте, как же я в таком состоянии ещё что-то пишу. Удивительно, но во время письма промежутки между спазмами увеличиваются и у меня есть время подумать; буквально как существовать дальше, дальше этого предложения, страницы и т.д. В остальном же мне просто надо лежать в кровати и делать вид, что меня нет, чтобы не беспокоить окружающих своим иканием. Забавно, всякое лежание в кровати стремится к тому, чтобы встать и начать что-то делать, а «что-то делание» наоборот, закончить все дела и отдаться постели. Думаю, самое практичная сфера деятельности для человека – это постоянно лежать и размышлять, отвлекаясь разве что на приём пищи и уборную. В моём случае и это не сработает, т.е. каждый икотный спазм сбивает все цепочки мысли. Я был у врача, психиатра и невролога, оптимизм первого и экспресс-забота второго меня сомнительно воодушевили, хоть я и осознаю, что они не понимают, что со мной происходит. Ммм, временное утешенье, как бальзам на раскалённую диафрагму. Мне хотелось прокричать им в лицо, что всё намного сложнее и страшнее; что мне нужна комплексная диагностика, и не в этом городе, и не методом тыка в тёмной комнате. Я чувствую, как тело разрушается по неделям, а ведь мне всего 32 года. Нет, я не боюсь смерти или оказаться в ещё более болезненном состоянии. Мне просто осточертела эта видимость работы системы здравоохранения. Какого мать его хранения! Когда даже больничные коридоры осыпаются на твою голову, и стыдно почему-то тебе, а нет, кто за это отвечает… А это ещё кто? – звонок в дверь.

– Ох, Эд, это ты… сейчас не лучшее время для встречи.

– Но мы уже встретились, так что я всё понимаю, можно просто зайду на пару минут?

– Знаю я твои пару минут, хе-хе-хе, вот развеселил под начало дня! – закрывает дверь и проводит гостя на кухню. – А позвонить не мог?