Валентин даже перестал трястись от страха. Любопытство пересилило — как-никак, он находился рядом с Емаем, величайшим магом прошлого. Что бы у него такого спросить, подумал Валентин. Чем сапоги смазывать, или долго ли продлится власть большевиков? Вот кстати, а как насчет другого величайшего мага?

— Только одного двойника? — уточнил Валентин, весело глядя на Емая. — А разве Яппура вы не собираетесь воскресить?

По жидкому телу Емая пробежала мелкая рябь.

— Яппуру уготована иная судьба, — ответил водяной, опуская глаза. — Одного двойника будет вполне достаточно.

— Хорошо, — кивнул Валентин, — одного так одного. Еще один вопрос, напоследок. Я правильно понял, что далеко не все катрены Темного Пророчества являются истинными? А написаны вами, так сказать, в корыстных целях?

Емай фыркнул так сильно, что изо рта его вылетело несколько струек воды.

— Что ты знаешь о пророчествах? — спросил он, указывая на Валентина большим пальцем правой руки. — Когда я говорю о катрене «истинный» или «вероятный», я знаю о чем говорю — но знаешь ли ты, о чем слышишь?

— Ну так объясните, — как можно вежливее попросил Валентин. — Мне ведь совсем не все равно, что будет с Побережьем.

— Объяснить, — усмехнулся Емай. — Нет ничего легче, чем объяснить — и ничего труднее, чем понять. Ну что ж, проверим еще раз, чего ты стоишь. Истинным я называю пророчество, которое сбывается само по себе. Я вижу некое событие — и я знаю, что он произойдет, даже если все боги и короли восстанут против него. Твое появление у дома с зеленой крышей было истинным пророчеством. Даже если бы ты знал наперед, что тебя здесь ожидает, ты все равно пришел бы сюда, навстречу своей судьбе.

Валентин пожал плечами. Очень может быть, подумал он; вряд ли я отказался бы от возможности познакомиться с самим Емаем!

— Вероятным пророчеством, — продолжил Емай, — я называю совсем другое. Смутное, похожее на сон видение; бесстрастный голос, сказавший несколько загадочных фраз. Я видел, как трое Избранных гибнут, а некто четвертый остается в живых, — но я не знал, явь это или сон, реальное событие или чья-то мечта. Я слышал голос, сказавший мне «гора, что не гора, и тьма без мрака», — но я сам не знаю, что это может значить. Принято думать, что катрены призваны затуманить истину, открывшуюся пророку. На самом же деле катрены содержат лишь те образы, которые на самом деле явились пророку, и иной раз приходится тратить целые дни, чтобы очистить их от пагубного влияния нашего разума. Величие пророка определяется именно тем, насколько он способен отрешиться от своего «я», открыться Силе, повелевающей грядущим… Если хочешь, — внезапно осекся Емай, — считай мои катрены ложными. Считай, пока события не убедят тебя в обратном!

— Понятно, — кивнул Валентин, в очередной раз убедившийся, насколько полезно учиться у первооткрывателей. — Так значит, вам было видение, что вы возродились в теле Фалера?

Он задал этот вопрос с теми же наивно-любопытствующими интонациями, что и несколько предыдущих. Но Емай мигом сообразил, что теоретическая дискуссия закончена.

— Я мог бы солгать тебе, — ответил он, скрещивая руки на груди. — Но я уважаю выбор Пророчества — и потому скажу тебе правду. Такого видения не было, и ты никогда не услышишь катрена о своем двойнике. Фалер и только Фалер — герой Пророчества; но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто из нас более подходит для этой роли.

Как раз напротив, подумал Валентин, морща лоб. Если пророчества не было, то Емай действует на свой страх и риск. А что, если он ошибается? Уж на что был умен Хеор, а помер, не успев мне и слова сказать!

— Конечно, вы правы, — сказал Валентин, продолжая игру в поддавки. — Но меня смущает одно обстоятельство…

На самом деле таких обстоятельств было целых три. Во-первых, Валентин не умел создавать двойников. Не только не умел — а даже понятия не имел, как это делается. Наверное, в программе обучения у Тангаста был такой раздел, но где теперь та программа!

Во-вторых, Валентин вообще не был уверен, что у землян могут быть двойники. Ведь идея магического двойника основывалась на так называемой «душе» — странном, но вполне реальном образовании, в каком-то смысле существовавшем и после смерти физического тела. Любой пангиец обладал этой «душой», на чем в настоящее время основывались техники посмертных допросов, а в далеком прошлом — искусство воскрешения из мертвых. А вот у землян подобной «души» не было — кто-то считал, что она остается на Земле, и пришельцы после смерти возвращаются обратно, кто-то же просто констатировал отличие метаболизма землян от пангийцев. Не обладая душой, двойники пангийцев тем самым легко отличались от своих прообразов; а вот в случае с двойниками землян отличить их было бы затруднительно. Возможно, поэтому за всю шестисотлетнюю историю магии Эбо и не было зафиксировано ни одного случая создания двойника-пришельца. Магия не терпит одинаковости — этот фундаментальный запрет Валентин усвоил уже на втором году обучения.

В-третьих же — и этого «в-третьих» было вполне достаточно — Валентин слишком хорошо знал, как воскрешают великих магов. Приняв не так давно участие в воскрешении Хеора, он отлично запомнил непременное условие этой процедуры: чтобы оживить мертвеца, требовался человек, готовый умереть вместо него. Причем — умереть добровольно.

Если даже у меня и получится двойник, мрачно подумал Валентин, где гарантии, что его согласие не будет воспринято магическими силами как мое? Ведь души-то у нас обоих нет, вот в чем загвоздка!

В свете всех этих соображений Валентин был даже рад пробелам в своем магическом образовании.

— Говори, — участливо отозвался Емай. — Я помогу тебе.

Еще бы, подумал Валентин.

— Я не умею создавать двойников, — сказал он, виновато разводя руками.

— Никто из твоих современников не умеет создавать двойников, — спокойно ответил Емай. — Тебе придется научиться этому, и научиться быстро.

От интонаций Емая Валентина пробил озноб. Великий маг говорил о создании двойника как о пустяшном деле, которому можно научиться за пару минут. А ведь двойник — не фаербол, заклинание такого объема требует не одного часа! На что же Емай рассчитывает? На божью милость?

— Научиться?! — воскликнул Валентин. — Да еще быстро?! Великий Емай, я же еще ни разу не создавал ничего сложнее бутылки!

— Встань прямо, — скомандовал Емай, решивший, очевидно, что Валентин полностью вошел в роль ученика, — раскинь руки в стороны и открой мне свою Силу!

— Это зачем еще? — нахмурился Валентин и отступил на шаг.

— Я передам тебе свое искусство, — ответил Емай, — передам напрямую, минуя долгие годы обучения. Я знаю, это запрещено Гильдией, но здесь, в стране мертвых, иные законы. Откройся мне, и ты обретешь знания, за которые многие охотно заплатили бы жизнью!

Мало ли придурков на Побережье, пожал плечами Валентин. Откройся ему, как же. И потом, что значит — в стране мертвых? Разве мы не в парке у Крайчека?

— Ты говоришь о стране мертвых? — спросил Валентин, оттягивая отказ. — Но разве мы не на Побережье?

— Мы — в стране мертвых, — рявкнул Емай, — и ты рискуешь остаться здесь навсегда! Пока я не получил тела, я могу говорить с тобой только здесь, в мире теней. Поторопись, если ты действительно хочешь помочь; а если нет — скажи об этом прямо!

Вот тебе и потянул время, хмыкнул Валентин. Боязно отказываться, однако придется — иначе глазом не успеешь моргнуть, как без тела останешься. Знаем мы этих великих магов, все они одним миром мазаны.

— Знаете, — еще раз развел руками Валентин, — я действительно не уверен, что хочу вам помочь. Может быть, вы подыщете себе другого, менее сомневающегося мага?

— Ты слишком смел для человека, который уже наполовину мертв, — сказал Емай и сжал кулаки. Вода, составлявшая его тело, почернела и подернулась серым туманом; Емай мигом стал выше ростом, и на руках его вздулись могучие мускулы. — Ты мог бы догадаться, что не сможешь вернуться на Побережье по своей воле; ты мог бы сообразить, что находишься в полной моей власти. Я не хотел угрожать тебе, но ты не оставляешь мне выбора. Откройся моей Силе, или я навсегда оставлю тебя здесь, в стране мертвых!