— Т-ты?..

Вместо ответа Астори трётся носом о его щеку. Тадеуш сглатывает и из последних сил пялится на пустынную дорогу; белые пальцы до боли впиваются в руль. Рубашка под пиджаком намокает от пота.

— Мы сейчас во что-нибудь врежемся, — сипло говорит он, осознавая, что врезаться тут не во что и на такой черепашьей скорости это всё равно невозможно. Астори смеётся ему в ухо.

— Ну и пусть…

Тадеуш испытывает навязчивое желания свернуть с трассы и направить машину прямиком в море внизу, но он чревычайно аккуратный водитель и неприлично отвественный премьер-министр: он не может рисковать жизнью своей пассажирки и королевы. Даже если — тем более если — эта самая королева сейчас развязывает его галстук. И Тадеуш держится, хотя за что в подобной ситуации можно держаться, он не представляет. Разве что за руль.

Слава Мастеру, впереди показывается королевское поместье: «Минквир» колесит вдоль ограды и уже совсем скоро подъедет к воротам. И… всё закончится. И Астори снова станет Её Величеством. Тёплые пальцы поглаживают Тадеуша за ухом, и он мысленно ругается.

Пошло. Оно. К чёрту.

Он резко жмёт на тормоз; автомобиль с треском и грохотом останавливается, Астори сводит брови и выглядывает в окно.

— Это ещё не конец, там дальше нужно…

— Ой, да замолчи ты, — говорит Тадеуш, рывком подтаскивает её к себе и целует. Они падают друг к другу и встречаются где-то на полпути, как две кометы, и вспыхивают ярчайшей сверхновой вопреки всем законам логики и физики. Это должно было случиться, Тадеуш знает. Это неизбежно и неизъяснимо. Он хрипло и сдавленно дышит, ощупывает её спину, лопатки, плечи, и губы у Астори всё такие же упрямые и мягкие, и улыбающиеся, потому что она смеётся, пытаясь расслабить его галстук и стянуть пиджак. Не получается. Тадеуш ощущает её бьющееся живое тепло, словно у него в объятиях плавится свеча; Астори горячая, и кажется, что вместо крови у неё под кожей струится вулканическая лава. Он беззвучно целует точёные плечи под мятой белой тканью рубашки. Астори хватает его за локти и тянет на себя: Тадеуш не сопротивляется, да и мыслимо ли сопротивляться — ей? У них мало времени, пока никто не опомнился и не прекратил это безумие.

Пожалуйста, не прекращай. Пожалуйста, не останавливай меня.

Он вслепую нашаривает рычаг, и переднее сиденье откидывается назад, вместе с задним превращаясь в некое подобие узкой кровати. Но им хватает места. Тадеуш нависает над Астори, пытаясь приподнять её юбку и расстегнуть ширинку брюк; встречаются ищущие трепещущие губы, слышатся всхлипы и рваные стонущие вздохи. Он спускается долгими нежными поцелуями по её животу, пока она держится за его плечи так крепко, что становится больно. Тадеуш вскидывает голову: смотрит ей в глаза. Золотистые крапинки вспыхивают каплями солнца.

Он целует её, не думая о том, какие длинные красноватые следы оставляют ногти Астори на его коже, как ожесточённо прикусывает она мочку его уха и как низко шипит, словно кошка. Он знает её. Астори цепляется за его спину и обжигает шею нетерпеливым пьянящим поцелуем; наступает очередь Тадеуша шипеть и издавать нечленораздельные нечеловеческие звуки. Под ними поскрипывает и плавится обивка сидений; тесный салон автомобиля кажется ещё теснее. Жар их тел опаляет и сводит с ума. Тадеуш ловит губами и языком капельку пота на виске Астори, склоняет голову и касается носом её разгорячённой кожи в прореху выпростанной рубашки. Астори ловит ртом воздух и теребит его пиджак.

— Радость моя… — шёпотом выдыхает Тадеуш и целует её покрывшуюся мурашками шею. Он нащупывает чувствительную точку под коленом, затем — на позвоночнике: они изучили друг друга вдоль и поперёк, им известно, что нужно делать. Астори вцепляется ему в волосы.

— Так лучше, родная? — спрашивает он, прижимая её запястье к губам. Астори промаргивается, тяжело кивает и ловит его лицо в ладони, стараясь заглянуть в глаза.

— А-а я? Как мне сделать тебе хорошо?

Тадеуш застывает на секунду, слушая, как бьётся сердце, а потом произносит тихо и моляще:

— Скажи, что любишь меня.

Эта безнадёжная отчаянная просьба ударяет Астори разрядом тока, и она принимается лихорадочно, спешно и влюблённо целовать Тадеуша в губы, в нос, щёки, лоб и подбородок.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!..

Это звучит небесной музыкой. То, что происходит между ними — выше и чище слов. Иная ступень. Другие сферы. Язык любви, единственно правильный, лучший из земных языков: ему не требуются переводчики и толкователи, он ясен всем и для каждого он — свой. Тадеуш замирает, скованный сладкой судорогой, выдыхает через рот и утыкается лбом в плечо Астори: она чувствует приятную тяжесть его головы и ласково перебирает его курчавые волосы на затылке. Ей известно, как он уязвим в такие минуты. Тадеуш улыбается и благодарно целует её в ключицу.

— Я думаю, — мечтательно говорит Астори, глядя на низкую крышу машины, — что тебе стоило бы надеть брюки. И… ох, помоги мне встать, у меня затекла шея и спина. Чёрт возьми…

Они садятся; Астори поправляет юбку и сбившийся пояс, Тадеуш быстро застёгивает ширинку и берётся за рычаг, но не может сдвинуть его. Он хмурится, дёргает ещё и ещё раз — безрезультатно. Сиденье не выпрямляется. Тадеуш безысходно тормошит рычаг, чувствуя, как накатывает холодная паника.

— Заклинило, — с досадой говорит он. — Кажется, мы его сломали.

— Ты его сломал, — хладнокровно поправляет Астори. — Твой автомобиль?

— Нет, взял в прокате.

— Значит, придётся платить штраф. Дай-ка мне взглянуть…

Она критично осматривает рычаг, хмыкает и рывком щёлкает им. Сидение возвращается в прежнее состояние.

— Невероятно, — присвистывает Тадеуш, потуже завязывая галстук. Астори улыбается, гладит его по колену.

— Знаешь… Я думаю, нам стоило бы чаще мириться… вот так.

— Я думаю, нам стоило бы реже ссориться, — резонно замечает Тадеуш. Мысли о том, что они только что сделали, скребутся изнутри, как мыши. Сабрина… Сабрина. Он поступил с ней как трус и подлец.

Тадеуш раздражённо заводит мотор.

— Что ж… кхм… сейчас я довезу тебя и уеду искать свою гостиницу. Надеюсь, ещё не слишком поздно.

Астори качает головой и оглядывает его измятый костюм. Выглядит он поистине жалко.

— Ты не можешь в таком виде поехать в гостиницу.

— Почему же, прекрасно могу, — вызывающе откликается он. Астори фыркает, водит пальцем по его щеке.

— Тед, как ты стал премьер-министром? Ты ведь такой идиот. — Она выдерживает красноречивую паузу. — Я приглашаю тебя на чай.

Тадеуш прочищает горло.

— Поздновато для чая.

— Тогда на бутылку торика.

Он мнётся и кашляяет.

— Вряд ли это… хорошая идея.

Он не должен поддаваться. Они и так зашли сегодня слишком далеко: Совет, министры и партия точно взбесятся. А уж пресса…

— Брось, — отмахивается Астори, угадывая его размышления. — После моего похода в бар и того, что было сейчас… хуже уже не будет. Соглашайся.

Тадеуш смотрит на неё, молчит, дышит… и обессиленно кивает.

— Хорошо.

Они въезжают в королевские владения: Астори здоровается с охранниками, а когда они пытаются заглянуть в салон, чтобы разглядеть её попутчика, Тадеуш высовывается из окна и по-премьерски сверкает глазами. Охранники вытягиваются по струночке и пропускают их без лишних расспросов. Астори улыбается.

— Я плохо на тебя влияю, Тед: ты начинаешь делать глупости!

Тадеуш, очень довольный собой и старательно гонящий прочь зудящую тревогу, улыбается в ответ. Королевский особняк оказывается необжитым, тёмным и холодным; внутри Астори разувается, на ходу включая свет, и жестом зовёт Тадеуша за собой наверх: там расположены гостиная и спальня. Он послушно идёт следом. Астори усаживает его на просторную двуспальную кровать, роется в шкафчике и, усмехаясь, оборачивается и призывно трясёт полной бутылкой торика.

— Оригинальный, оспинский!.. Прелестный сорт. Впрочем, может, ты хочешь вина? Я могу поискать.