— Увидели бы людей, которых ненавидите.

— И извинилась перед ними? — спрашивает Астори с невольной издёвкой. Внутри всё замирает, когда Тадеуш почти беспечно отвечает:

— Это было бы совсем замечательно.

Ей кажется, что он смеётся над ней, и это так… непривычно и заманчиво? Астори перехватывает трубку обеими руками.

— А если я… если я не собираюсь этого делать, вы м-меня заставите?

Он молчит, и Астори кожей ощущает его напряжённое молчание. Она хорошо его знает. Тишина, говорящая громче всяких слов.

— Вы хотите, чтобы я вас заставил?

Астори пытается не думать о том, во что превращается их деловая беседа… или во что она уже превратилась. О Мастер, что они себе позволяют? В соседней комнате Луана и Джоэль… а Тадеуша наверняка стережёт его подружка, но… Астори рвано вдыхает и закрывает глаза. Это её премьер. Он принадлежал ей с самой первой встречи душой и телом и принадлежит теперь, даже если не хочет этого признавать. «До последнего вздоха»… Астори помнит.

— Я хочу.

О чём они говорили? О новом контракте с Эникбертами, сверхзвуковом поезде, визите в Рецанию… Север. Точно. Астори уже всё равно: она имеет в виду совершенно другое и уверена, что Тадеуш — тоже. Она слышит его дыхание так явственно, словно он стоит рядом. Обнимает её. Целует в висок, в скулу, в шею, в плечо…

Кто-то из них должен закончить это первым. Астори усилием воли заставляет себя очнуться от навязчивый и манящих фантазий.

— Я послушаюсь вашего совета, господин премьер-министр, и в ближайшее время навещу северные провинции, — произносит она уже совершенно другим тоном и физически ощущает, как трезвеет Тадеуш: по крайней мере, его голос в трубке меняется, вновь становится сухим и аккуратным. О Мастер, Тадеуш всегда до невозможности аккуратен и корректен. Даже в постели.

Если не брать во внимание тот случай с разговорами о Вэриане, ревности и их связи… Астори помнит его в малейших подробностях, и ей до сих пор неуютно от мысли о том, сколько взбудораженной и неукротимой силы плескалось тогда в Тадеуше.

Той самой силы, которая позволила ему оборвать нити между их сердцами и уйти, когда совесть и любовь к родине сказали ему, что пора уходить.

Детей приходится оставить в столице: чересчур рискованно было бы взять их с собой. Астори страшно расставаться с сыном и дочерью, но отправиться с ними во враждебный лагерь и подвергнуть опасности — ещё страшнее. Она едет одна. Время от времени советуется с Тадеушем по телефону — где остановиться, с кем встретиться, каким изданиям дать интервью; в Иутаче она посещает школы, здоровается за руку с робеющими учениками, расспрашивает учителей, потом переезжает в Эл Митас, где ходит по госпиталям, затем по очереди мелькают Эл-да-Тиисо, Миари, Лишбе-кае-Нуэ-ди-Тибоне… Она беседует с полицейскими, расспрашивает о том, как проходят военные действия в горах Эрко-Альбичче и Эрко-Ас-Малларас.

Астори глядит на северян и не чувствует ненависти, даже неприязни. Одно лишь любопытство. Люди как люди, дети как дети: встретишь на улице и не узнаешь; когда она с методичной рассчётливой яростью выстраивала свой план уничтожения, она не думала о северянах как о… народе. Как о живых существах. Для неё любой северянин был лицом в чёрной маске и дулом пистолета. Мишенью.

И теперь ей почти стыдно. Хотя какое почти — на самом деле стыдно. И она гораздо лучше понимает Тадеуша: если бы кто-то решил пойти против её родины, её народа, эльдевейсийцев, она бы не стала отсиживаться в сторонке.

Почему до неё самые умные мысли доходят тогда, когда уже поздно?

Астори ощущает себя окончательно потерявшейся, не выбравшей дорогу и застрявшей где-то на перекрёстке. Отвратительное состояние подвешенности.

После очередного переезда, на этот раз в Антоклав, она решает, что ей жизненно необходимо проветриться, иначе она задохнётся от собственных чувств и размышлений. Ей седлают Изюминку — Астори взяла её с собой для парадных выездов. Колышется тёплой сладкой травой летний вечер, по ленивому нежному небу рассыпаны лёгкие звёзды, которые мигают и хихикают звенящими искорками. С востока наползает стена свинцовых туч. Ветер дует тяжело и влажно, в воздухе осело предчувствие грозы, но Астори это нисколько не беспокоит. Она обещает вернуться до темноты.

Она всегда старалась выполнять свои обещания… и не её вина, если не получится.

Изюминка бодрым шагом минует короткое поле, отделяющее королевские владения от рощи. Деревья дремлют. Астори блуждает среди сосен, дубков и лип, заставляет Изюминку ловко перескакивать через буераки, овражки и вросшие в землю поваленные стволы, покрытые тёмно-зелёных пушком старого мха. Пахнет мокрым деревом и прелой опавшей листвой. Астори, обхватив коленами поджарое сильное тело лошади, которая дружелюбно прядает ушами и фыркает, полной грудью втягивает свободный и мягкий вечерний воздух.

И ей отчаянно весело.

Они гуляют долго, до ночи. Накрапывает дождь. Астори успевает позабыть, что кому-то что-то обещала, и натягивает поводья, заставляя Изюминку остановиться. Запрокидывает голову и прикрывает глаза, ловя языком шаловливые холодные капли, стекающие по горле за шиворот. И смеётся. Ей кажется, будто она опьянела. Небо прошивают упругие разряды молний, гремит глухой гром, и Астори скачет через рощу под упрямым ливнем. Изюминка единым махом преодолевает потемневшие кусты и сырые пни. Чавкают копыта по размякшей земле.

О, чёрт возьми, ей этого не хватало.

Астори хохочет, тормозит Изюминку и кружит среди стволов. Намокшие волосы и одежда противно липнут к коже, но ей всё равно. Она приподнимается в стременах и счастливо горланит гимн Эльдевейса:

— Вперёд, сыны Отечества, во славу праотцов,

В бой ринемся, как соколы, на полчище врагов!..

В душном синем полумраке кто-то тонко и насмешливо подхватывает:

— Поднимем гордо флаги мы, нас славный ждёт конец,

Свою мы любим Родину, нас греет жар сердец.

Астори испуганно останавливается. Из-за зарослей выходит невысокая женская фигура в дождевике.

— Вечер добрый, Ваше Величество. Неудачное время для прогулки, не так ли?..

***

Тадеуш любит свою работу. Ему нравится помогать людям по мере сил, нравится побеждать оппонентов в дебатах, нравится соревноваться, разгадывать сложные политические головоломки и вести тонкие подковёрные игры. Да, он это умеет. Да, у него это получается чуть лучше, чем у прочих, поэтому он и стал премьер-министром. Ну, и ещё благодаря остроумию, смазливости, личному обаянию и покровительству Фауша, этого нельзя отрицать.

Тадеуш любит свою работу. Но это не означает, что работа может бессовестно вторгаться в его жизнь и рушить планы, когда ей вздумается.

Сегодня он хотел поиграть в настольные игры с Леа, потому что та настойчиво просила, поговорить с Эйсли и Беном, которые уехали из столицы на выходные, а потом посмотреть телевизор и вздремнуть. Смотрел он, разумеется, новости. Ни Леа, ни Эйсли не находят в этом ничего приятного и то и дело норовят переключить канал на что-нибудь попроще и поинтереснее.

Астори… другая. Они иногда вместе смотрели телевизор в гостиницах или Серебряном дворце и потом обсуждали, какой политик остался в выигрыше и какая партия потерпела поражение. С Леа такого не получится. Он милая и замечательная, но Тадеушу с ней безнадёжно скучно — он быстро от неё устаёт. Леа щебечет что-то о моде, о кинозвёздах, о подружках, и с ней толком не поговоришь ни о кризисе Северной и Южной Ситтин, ни об обстановке на Востоке, ни о грядущем параде. Наверно, он слишком стар для неё. Одиннадцать лет… приличная разница.

У них мало общих точек, вернее, их вовсе нет — одна постель. Но на этом счастья не построишь.

А Тадеушу жутко хочется домашнего уютного счастья.

Поздний вечер, почти ночь; Тадеуш выключает настольную лампу, снимает очки и устало щурится, массируя переносицу. Он заработался. В глазах мелькают красные и чёрные точки. Его тянет рухнуть в кровать и отключиться до завтрашнего утра, но чьи-то руки ложатся на плечи, чьи-то губы целут в затылок, и ах да — существует ещё Леа, он не должен об этом забывать. Сегодня она ночует у него, значит, снова надо напрягать фантазию и думать об Астори, Астори, Астори…