— Понимаю. — Он опускает голову.

— И… и я не могу оставить тебе эти фотографии… если кто-нибудь заметит, поднимется шумиха…

— Разумеется, дорогая. Я сейчас тебе их верну. Только посмотрю ещё немного… минутку…

Астори с сожалением поводит плечами. Ей бы хотелось, чтобы жил с ней, в Серебряном дворце, чтобы они вместе гуляли по парку, обедали, на выходные ездили с детьми в королевские поместья (но только не в Медовый пик, о нет!), упражнялись в стрельбе — он мог бы научить её так многому… У них появилась бы настоящая семья — в три поколения! Если бы… если бы отец был свободен… если бы у неё получилось это устроить.

Но для этого понадобилась бы помощь Тадеуша, а с учётом того, что недавно произошло между ними, рассчитывать на неё по меньшей мере наивно, по большей — откровенно глупо.

— Солнышко, ты какая-то задумчивая сегодня.

Голос отца возвращает её в реальность. Астори моргает, ёрзает локтями по столу.

— Да?.. В смысле?

— Ничего не случилось? — с тревогой спрашивает Гермион. Она натянуто улыбается. Отводит за уши вьющуюся прядь.

— С чего ты взял?

— Не знаю, просто… подумал, может, ты и премьер-министр… вы…

Астори склоняет голову набок и беззлобно усмехается, глядя на смущенного отца.

— Папа, когда ты врешь, у тебя морщится нос, как у меня. Выкладывай.

Гермион тяжело вздыхает, виновато смотрит на дочь.

— Я читал «Глашатай». Да и вообще… все газеты только и пишут, что о… происшествии… во Дворце Советов.

Сердце начинает стучать громче.

— А… это… — Она втягивает воздух и прикусывает изнутри щеку. Вскидывает брови. — Ну да, да… было.

Улыбка становится сухой и дёрганной.

— Мы с Тадеушем поссорились.

***

Астори ожесточенно мнёт перчатки у входа в зал совещаний. Барабанит пальцами по стене. За окнами серым скучным вторником раскинулась бесснежная зима, слякотная, тусклая, с чавкающей под колёсами грязью и свинцовым небом, похожим на невымытый перевернутый таз. Площадь запружена пешеходами. Гудят машины. Метерлинк уже отошел от сайольской праздничной суеты: конец января, давно пора снова приниматься за работу.

Коридор понемногу наполняется людьми; мимо прошагивают, почтительно здороваясь, советники. Астори ждёт Тадеуша. Он наверняка жутко волнуется — сегодня он наконец решился представить свой проект конституции, отточенный и выверенный вплоть до малейшей, самой незначительной детали. Тадеуш годами трудился над ним. Он надеется на успех; шансов пятьдесят на пятьдесят, но Астори знает, что Тадеушу под силу абсолютно всё: против его проницательного живого ума и подкупающего обаяния выстоять могут немногие.

Астори знает и то, что предаст его сегодня. Опять.

— Ваше Величество, прошу прощения, задержался. — Он появляется из ниоткуда, приваливается к стене, чтобы отдышаться. — Пробки…

И добавляет шёпотом:

— Я ведь не опоздал?

— Нет, — улыбается она. Руки тянутся поправить его сбившийся влево галстук, но нельзя: чересчур много чужих любопытных глаз вокруг. — Заседание ещё не началось… идёмте.

Они рассаживаются на своих местах, рядом друг с другом. Переговариваются советники; Астори различает ястребиный профиль Уолриша. Они обмениваются долгими красноречивыми взглядами.

Тадеуш выступает третьим, и его съедает лихорадочное нетерпение пополам с беспокойством. Он елозит в кресле. Тяжело сглатывает. Астори осторожно трогает его за рукав: тише, я с тобой, я рядом.

Как это подло. Астори ещё никогда не было так тошно от себя.

Подходит его очередь; Тадеуш встаёт, нервно оправляет пиджак и под слабый шуршащий гул перешёптываний приближается к стойке, на которую льется электрический тонкий свет. Выдыхает. Набирается сил перед рывком. Его невнимательный расплывающийся взгляд скользит по рядам.

Когда он начинает говорить, голоса стихают, и в зале воцаряется чуткая, почти физическая ощутимая тишина. Астори затаивает дыхание. Она знает, Тадеуша невозможно не слушать — он умеет подбирать нужные интонации и ритм речи — и не влюбиться в него в эти моменты тоже невозможно… Он оседлал своего любимого конька — равноправие Севера и Юга. Слова сыпятся, как жемчужины из шкатулки. Он жестикулирует энергично и уверенно, выдерживает многозначительные паузы после риторических восклицаний, грамотно расставляет акценты и держится с нарочитой свободой и простотой. Тадеуша несёт вдохновение.

Он заканчивает, коротко откашливается и замирает в ожидании вопросов. Обводит спокойным взглядом зал, прищуривается — тянется чья-то рука. В полутьме лица не видно.

— Да, пожалуйста?..

С места, одёргивая темно-бежевый пиджак, поднимается Астори. Тадеуш приоткрывает рот, неверяще двигает головой вправо. Она смотрит на него — в упор, холодно, открыто.

И стреляет на поражение.

— Господин премьер-министр, уверены ли вы, что предложенный вами проект окупит затраченные на него усилий в политическом, экономическом и идеологическом планах?

Это не месть — вернее, месть, но не ему лично, а всем северянам в общем. Это первый удар. Астори начинает разыгрывать партию, и цена поражения в ней — полное уничтожение: либо они смирятся перед ней, либо она перестанет быть королевой. Третьего уже не дано.

Она ведёт наступление умно и расчётливо; подключается партия «жёлтых», и Тадеуш оказывается под сплошным обстрелом. Он бы, конечно, выдержал и обыграл их всех, он готовился к этому, но то, что Астори оказалась заодно с прихвостнями Уолриша, выбило почву у него из-под ног. Он считал, что может положиться на неё. В ней он не сомневался ни секунды.

Астори видит, как по-детски округляется его рот и в зелёных глазах застывает беззащитное недоумение.

Она снова убивает его.

Проект не отклоняют, переносят на повторное обсуждение, но всем ясно — это провал. Такую новаторскую и провокационную программу следовало ввести быстро, нахрапом, сделать расчёт на неожиданность… а теперь… шансов почти не остаётся.

И в этом виновата Астори.

Вечером у них запланирована обычная аудиенция. Астори знает: грядет буря. Она редко видела Тадеуша в гневе и тем сильнее опасается его в такие минуты. Камердинер буднично докладывает о прибытии премьер-министра; спину прошибает пот, руки в перчатках мелко трясутся, но Астори невозмутимо кивает:

— Хорошо. Просите.

Когда в кабинет широкими твёрдыми шагами входит Тадеуш, она даже не поднимется из-за стола — склоняется над бумагами, усиленно шурша ручкой. Чувствует на себе его тяжёлый взгляд. Мгновение. Взрыв. Тадеуш, нарушая все существующие и несуществующие правила этикета, метается к ней, грохочет ладонями по столу и кричит, срываясь на озлобленный рык:

— Что это, чёрт возьми, было?!

Астори медленно снимает очки, проводит рукой по волосам и устало смотрит на него.

— Что именно?

— Не притворяйся, Астори, — ты прекрасно знаешь, о чём я! — Он яростно скрипит зубами. — Зачем ты начала это? Я не понимаю!

— А следовало бы.

— Перестань!

— Перестать — что?

Тадеуш сжимает кулаки, давится словами, и Астори откладывает ручку.

— Я не хочу это обсуждать.

— Нет уж, давай обсудим!

— Послушай…

— Не желаю я слушать, ясно? Не желаю! Я только и делаю, что слушаюсь тебя — конечно, ты всё знаешь лучше, ты у нас всегда права, помолчи, Тадеуш, постой в сторонке, Тадеуш, королева сама разберется!

Он мерит шагами кабинет и раздраженно ерошит волосы, потом вдруг разворачивается к Астори и тычет в неё пальцем:

— Хватит! Довольно! Ты знала, как долго я работал над этой конституцией, как дорога она для всех северян, и ты… ты просто взяла и перечеркнула весь мой труд! Почему? Я требую ответа, Астори, — почему?!

— Потому что они это заслужили! — повышает голос она и встаёт. — Северяне, эти грязные шавки! Ты представить не можешь, что я из-за них пережила! Они убили Джея, они дважды пытались убить меня и моих детей…

— Ты знаешь, они не…

— Я знаю только то, что никогда — ты понял? — никогда не пойду на уступки! Они получат своё. Очень скоро получат.