Я прижимаю разведённые локти к телу и слегка касаюсь пальцами подбородка. Затем поднимаю голову чуть выше и поворачиваю вбок, чтобы большая часть лица оставалась на свету.
– Отлично, – фотограф прячется за камерой и делает очередной снимок, – Опустите локти ниже, мисс Лонг.
Я безукоризненно следую его совету. Опуская руки, я задеваю ткань белоснежного платья с глубоким декольте, и та шуршит, местами образовывая волнообразные складки. Пока я наблюдаю за тем, как они медленно накатывают друг на друга, точно волны, фотограф обращает моё внимание:
– Стойте, – он резко поднимает правую руку. – Замрите.
В тишине раздаётся щелчок – ещё один снимок готов. Я задерживаю взгляд на узорчатом орнаменте на дальней стене. Различной толщины и формы линии, слепленные из гипса и покрашенные золотистой краской, переплетаются между собой, образуя цветочные стебли. В углу подле расположился рояль, на длинной клавиатуре которого разбросаны мятые нотные листы. Корпус, как и лира с клапом, выкрашен в светло-серый и покрыты прозрачным лаком, блестящим на свету.
Когда-то давно у меня была фотосессия в той зоне. Я расположилась на мягкой банкетке и облокотилась на лакированные клавиши, устремив свой взор на ноты. Я разглядывала чёрные кляксы, когда фотографы подолгу подбирали нужный ракурс. Хоть у меня и не было музыкального образования, но, зная название клавиш, пальцами я пыталась наиграть знакомые мелодии.
– Улыбайтесь шире, мисс Лонг, – фотограф делает мне замечание, и я встрепенулась. – Хорошо, так намного лучше.
Когда я начинаю думать о чём-то, то это сразу заметно по меняющемуся выражению моего лица. Широко раскрытые глаза начинают закрываться, улыбка становится заметно тусклее, а руки постепенно опускаются всё ниже.
Главная задача модели – соответствие образу при любых обстоятельствах. Нам нельзя отвлекаться на движения фотографов, на шёпот других девушек, нельзя не вовремя уходить в себя. В этом заключается разница портретной и бьюти-съемки. При бьюти-съёмке модели должны с помощью одной фотографии показать образ, создаваемый десятками профессиональных визажистов и стилистов. При портретной съёмке мы раскрываем себя, выворачиваем души наизнанку перед фотокамерами. Меня же всю жизнь учили скрывать боль за лёгкой улыбкой, скрывать счастье за поникшим выражением лица. Со временем я привыкла.
– Мисс Лонг, соберитесь, – голос фотографа дрожит, и я знаю, что, если бы не хорошая акустика в этом зале, он давно бы сорвался на крик.
Я подтягиваю локти назад и шепчу:
– Извините.
Раздражённый мужчина снова прячется за камерой, чьи габариты намного больше тех, которые я видела раньше.
Должна признать, что данная фотосессия одна из самых напыщенных из тех, на каких мне удалось побывать. Сегодня моё тело прикрывает почти самое дорогое платье из гардероба, на лице нанесена недешевая косметика. Вокруг в разы больше оборудования для освещения и съёмки.
В модельной школе мне не приходилось работать с таким оборудованием. Вообще-то я без особого трепета вспоминаю занятия, которые отняли всё моё детство. Я и без энтузиазма смотрю в будущее: кажется, что я до самой старости буду вынуждена крутиться перед фотокамерами. Не могу сказать, что такой расклад жизни меня не устраивает, но я определённо не самая счастливая девушка на Земле.
Хотя, если посмотреть с другой стороны, у меня есть всё. Моя мама – достаточно известный в городе стилист, а бабушка занимает должность директора детского дома. Как вы уже догадались, деньги наше семейство гребёт лопатами. Мама не жалеет сил, ежедневно принимая к себе девушек и составляя для них индивидуальные образы, и каждый месяц агентство оставляет ей кругленькую сумму за проделанную работу. В моём распоряжении ежедневно остаётся шикарный коттедж, который располагает пятью просторными комнатами и отдельным гардеробом. Мне не приходится жаловаться на скрипящие половицы или перегоревшие лампочки: все недостатки устраняются по щелчку маминых пальцев. На меня не жалеют денег, ежемесячно балуя новыми платьями. Я всегда остаюсь под пристальным вниманием журналистов, и звонкие щелчки фотокамер, которые доносятся со всех сторон, совсем мне не чужды. Когда некоторые девушки годами работают над собой, чтобы на них обратило внимание пусть даже самое маленькое агентство, я только и успеваю приносить маме согласия на фотосессии. У меня есть длинные худые ноги, подтянутое тело, удовлетворительный размер груди и миловидное лицо, привлекающее парней. На самом деле, почти все юноши в моей школе однотипные: у них одна причёска, одни и те же жесты – включая те, которыми стоит пренебрегать в общественных местах, – одни и те же знаки симпатии. Все эти перекаченные стероидами, обкуренные и пошлые старшеклассники мне противны.
– Отлично, теперь повернитесь в профиль, – обращается ко мне фотограф, и я выполняю его указание.
Русые локоны падают мне на правую щеку, и после нескольких ослепляющих вспышек я решаю убрать их за ухо.
– Не шевелитесь, – цедит фотограф сквозь зубы, и я застываю, как статуя, успевая резко вдохнуть. – Я сделаю несколько таких фотографий.
Моя рука приподнимает завитый локон на несколько сантиметров от плеч, и спустя время тот начинает рассыпаться между моих пальцев. Свет падает сбоку, поэтому фотография получается не только красивой, но и отчасти загадочной.
Спустя некоторое время мы заканчиваем фотосъёмку, и все присутствующие аплодируют друг другу, восхищаясь проделанной работой. Фотографии наверняка выйдут что надо, потому что сегодняшняя фотосессия была намного дольше других. Моё портфолио для продления контракта с модельным агентством почти собрано. Осталась последняя фотосессия перед тем, как мама сможет направить его агентам.
Я схожу с подставок и обуваюсь в туфли. Коротко кивнув всем на прощанье, я иду к выходу. Мама подлавливает меня рядом с ним, протягивая стакан с горячим кофе:
– Что с тобой такое? – рычит она. – Как будто не спала ночами.
Я согласна с ней: фотосессия и вправду затянулась. Мама вкладывала в меня деньги не для того, чтобы я отнимала время её дорогих коллег просто так. Раньше показы давались мне намного легче, чем сейчас. Во всём виновата моя усталость: я работаю в бешеном темпе. Мне бы не помешал отдых.
Я молча беру свой кофе и прохожу с мамой к выходу. Мы прощаемся с милой девушкой за стойкой с информацией и выходим на улицу.
Небо затянуто тучами: не видно ни единого голубого лоскутка. Кажется, что на город вот-вот обрушатся миллиарды мельчайших капель, затопив только позеленевшие лужайки и заполнив все стоки. Очень жаль, хотелось бы видеть чистое небо намного чаще.
– Ты работала не в полную силу, – замечает мама. – Я ведь знаю, что ты можешь быть сосредоточеннее.
– По крайней мере, я старалась.
– Стараться недостаточно, чтобы иметь контракт, Кэтрин, —строгий тон матери заставляет меня напрячься. – Нужно быть лучше всех.
Я не могу сказать, что я откровенно плоха, когда дело касается модельной деятельности. Я знаю многих девушек, которые не подходили всего лишь по одному жалкому критерию, и им не достался шанс на продление контрактного срока.
Мы с мамой подходим к припаркованному белому автомобилю “Toyota”. Я открываю дверь – здесь застоялся аромата лимона и лайма, – после чего запрыгиваю на заднее сиденье. Стаканчик с недопитым кофе я оставляю в опущенном подлокотнике. Мама забирается в автомобиль следом и вставляет ключ зажигания.
Мы приезжаем домой спустя десять минут. Мама не в самом лучшем расположении духа, что я понимаю по постоянно барабанящим по рулю пальцам и сдвинутым бровям. С виноватым видом я тороплюсь покинуть автомобиль, а уже через пару минут удаляюсь в глубину нашего дома.
В холле я бросаю короткий взгляд на часы. До занятий ещё час, но этого времени мне может не хватить, чтобы успеть привести себя в порядок. Перед фотосессией меня изрядно потрепали: визажист нанесла столько тонального крема и хайлайтера, что моя кожа, кажется, иссохла, не говоря уже о губах, покрытых матовой помадой. Вхожу в ванную комнату, закрываю за собой дверь и подхожу к раковине, чтобы смыть макияж. Я использую сразу несколько лосьонов, различные масла и даже готова сделать себе маску, но боюсь не успеть управиться до занятий.
