-- А как ты с этой белкой познакомилась?

   -- Да недавно; может, недели две. Смотрю: сидит себе на дереве такая вся распушистая. Я ещё удивилась про себя, отчего она не впала в зимнюю спячку. Я приманила её кедровыми орехами, что ты привёз из Шеллфолда, и теперь она живёт со мной.

   -- Большая она, для белки-то! -- Заметил Олвин. -- С хорошую собаку.

   -- Да просто огромная! -- Согласилась Юнни.

   -- То-то я её еле доволок, точно кабана на себе нёс; было бы чему удивляться.

   -- Я вообще-то ещё здесь, -- Напомнила Иддир, ревнуя, ибо почувствовала себя всего лишь частью ландшафта. -- Лучше расскажи Олвину про вчерашнего странного гостя.

   -- Что за гость? -- Нахмурил свои густые брови бравый гном.

   -- Я сама лишь половину услышала; а из той половины лишь половину поняла. -- Вздохнула дракониха, вся в предвкушении долгого рассказа -- она любила интересные истории.

   -- Тогда не будем мёрзнуть, а пройдём в мою таверну, что в двух шагах от нашей беседки.

   Все трое проследовали в таверну; Олвин и Юнни -- на ногах, Иддир -- на лапах.

   -- Итак? -- Продолжил вопрошать гном со свойственной ему настойчивостью, упрямством, упорством и упёртостью.

   -- Этот тип чужд нам и по духу, и по плоти, -- Заговорила хозяюшка, присаживаясь. -- До крайности он мерзким показался, ведь вёл себя он вызывающе весьма. Я молчала, видя, как поганит он обеденный наш стол, марая на нём скатерть дорожной обувью своей. Однако нестерпимо стало, как обхватил он талию мою, и двинула ему я что есть мочи за такую дикость. Передёрнуло меня в тот миг от гнева, ибо, хоть не видела лица его, не разглядела, но всё же сразу вспомнилось, как маленькой ещё похитили меня в Лихие годы, перебив родню, и ходила я в колодках, превозмогая боль всю и усталость; когда морили голодом и холодом её людишки гадкие и чёрные; когда недоедала и недосыпала она, терпя все муки и страданья, лишённая всех благ; когда чёрным было небо над моей главою, и изодранными в кровь были мои стопы; когда меня, ребёнка пола женского, работать заставляли, ведь гномы наиболее выносливы из всех рас, что есть на свете; когда кидали мне огрызки да чёрствые по виду и по вкусу сухари, точно дворовой собаке -- но и к собакам относятся лучше в разы...

   -- И мои родители куда-то делись. -- Сказала самой себе Иддир, ни к кому не обращаясь. -- Как вылупилась из яйца в гроте, так и живу... Нам было тогда по шесть; и шесть же хоть не лет, но долгих месяцев мытарств и скитаний, но куда б я не казала, и где б ни пролетала, не могла я отыскать тебя.

   -- Равно как и я. -- Сурово добавил Олвин, до этого хранивший глубокое молчание. -- И это очень странно, ведь и я, со стороны своей, все горы перерыл, как если бы я -- подземельный крот. Мальчишкой вплавь по речке, и в лес -- во все глаза... Уж не помню: как же ты спаслась? Упоминала, но запамятовал я.

   -- Вырвалась однажды, мучительно все путы изорвав зубами. Тогда и проявился тот мой дар, с рождения которым я владею -- а именно магия да рунное же ремесло: я наслала на обидчиков пусть временное, но заклятье, и освободилась вот из плена. Ларуал, на моё счастье, помогла развить всё это дальше. Но не говорите никому, а то и так все косятся и ведьмою меня считают! Пусть для всех я буду просто владетельницей таверны, и не сверх того.

   -- Как мы были тогда рады встрече! Правда, Олвин? -- Спросила Иддир, подмигивая гному.

   -- Ты думаешь, что этот тип -- из того тёмного племени? Из чёрных людей? Но прошло уж двадцать лет: гномы вышвырнули их из этих мест навеки. И хвала богам, никаких сражений не предвидится -- хотя, право же, я б не отказался биться даже с великаном, как Сигрун Победитель, что Еттина свалил; об усекновении главы последнего ходят целые мифы да легенды!

   -- Это не люди; это нелюди. -- Замотала мордой Иддир. -- Ни гномов, ни драконов они не любят. И с эльфами не водятся. Они -- нежить, а нежить никогда нельзя убить до конца, ибо над ними Тот, кто призывает...

   -- Что? -- Переспросил Олвин, непонимающе мигая.

   -- Ужель ты думаешь, что просто так сидела я в беседке, свиток за свитком перебирая? -- Подтвердила Юнни. -- Я не успокоюсь, пока не отомщу за унижение своё, даже если б прошёл целый век. Те, кто издевался надо мною, наказания не получили -- они убереглись тогда, когда наш народ пошёл на них сечью праведной, достойной, справедливой. Много полегло в ту ночь тех сволочей и тварей, но именно мучители все те выжили, и скрываются -- пока сокрыто от моих глаз, где именно. Но я найду, и разберусь!

   В глазах у благородной гномки блеснул яркий огонёк, преисполненный возмездия. И если б стоял рядом враг -- неминуемая кара обрушилась бы на него, ибо подросла некогда юная гномка, и может постоять, как за себя, так и за других.

   -- Засиделся я, увы. -- Вставая, высказался Олвин на прощание. -- Пора мне в путь-дорогу до своей берлоги. Ибо выспаться мне следует, ведь вставать мне ни свет, ни заря. Трудиться, трудиться, и ещё раз трудиться, не покладая рук.

   Но огнехвост, не будь глуп и бестактен, просто так не захотел отпускать друга своего друга -- белка более не серчала, вела себя тихо-мирно, не бунтуя, и теперь ластилась хвостом у ног Олвина; она поняла, что у гнома и в мыслях не было причинить ей вред, ведь слишком многие польстились бы на шапку из беличьей шкурки.

   -- Ты смотри, -- Подивился тот. -- А я думал, сие животное сгрызёт меня и даже не подавится.

   Не в правилах гнома шутить, но настроение у него сегодня было отличное, хотя и несколько подпорченное воспоминаниями о былом, да ловлей пушистого грызуна, ведь затрачен был на это целый день.

   На следующий день, уже к концу работы, обступили гномы Олвина, расспрашивая о том, о сём -- ведь там, во глубине Энгерских руд, на месте первом и втором лишь кирка да удобный лом; где топот, гул, да молоточков стук и звон.

   После, уже расходясь, один из рабочих артели спросил у своего мастера, домой ли сразу поспешит, аль ещё куда свернёт -- авось нелёгкая куда-то занесёт?

   -- Я знаю, куда я сегодня заверну. -- Загадочно произнёс Олвин. -- Туда, откуда струится дивный запах, прекрасный носу аромат. Я иду туда, где льётся и вкуснейшее пиво, и чёрный эль, и райская медовуха; я иду туда, где умелые руки выпекают боевой хлеб, блинчики, вертушки, пышуги, кашу из тыквины и печёные в золе каштаны; туда, где можно полакомиться хорошо приготовленным лакомством из заморского фруктуса; наконец, туда, где меня ждёт приятная беседа, и где рады мне всегда...