Старик улыбнулся, приглаживая седые усы, и вопросительно взглянул на Романа. Тот похлопал себя по пустому карману. Дед обречённо вздохнул, продолжив рассказ:

– На тот момент старшему племяннику стукнуло семнадцать годков – задумчивый такой парнишка был. Его младшие братья и сестры целыми днями по огородам носились, как горные козы. А этот – то за книжкой где-нибудь примостится, то блуждает в одиночестве вдоль речки. Василий Иванович его было на танцы отправить пытался, какой там, легче козла уговорить молоко начать давать. Так и шастал парень сам по себе, пока в один из вечеров дядька Мухин тревогу не забил – пропал племянник. Все остальные на месте, а старшенького нет. Стали искать. Искали долго и наконец-то нашли. Догадываешься, где? – старик склонил голову на бок, на секунду выцветшие глаза подёрнулись прежним голубоватым цветом.

Роман отрицательно мотнул головой, уставившись на старика.

– Выловили из реки, – подытожил деда Стёпа. – В том самом месте, где когда-то выловили цыганскую дочку. И, не поверишь, в правой руке Мишка – так звали парнишку – сжимал мёртвой хваткой обмякший цветок розы. Да так сильно, что шипы полностью погрузились в ладонь. Разговоров было… – старик развёл руками. – Все, кому не лень, по углам перешёптывались. Так и говорили: «Роза паренька к рукам прибрала, вместо председательского сыночка».

Роман судорожно осушил полбутылочки, оставшуюся минералку протянув рассказчику. Старик благодарно кивнул, смочил горло и швырнул пустую бутылку в тот самый угол, где одиноко валялся сморщенный стаканчик.

– Только и это ещё не всё, – он вздохнул. – Лет двадцать тому назад был другой случай. Я к той поре дедом успел стать. К Кузнецовым, что живут на главной улице, приехали родственники из Москвы, дочку они замуж выдавали. Хорошо свадьбу справили, дня три гуляли. Часть родни обратно в город уехала, а часть в селе загостилась. Был среди этой родни и семнадцатилетний парнишка, Витьком звали. Хорошенький такой, аккуратненький, и очень скромный. Девки наши на него заглядывались, прям любовались. Только Витёк с ними не знакомился. Гулял себе один по селу: то в поле уйдёт, то к речке спустится. Что было дальше ты и сам, наверное, понял. Хватилась родня паренька. Как и Мишку, с розой в правой руке, вытащили тело из речки.

Старик встал, одарив парня упрекающим взглядом.

– Такая вот история, мда… А сколько тебе годков-то, Рома? Хотя, не отвечай, я и так знаю, – деда Стёпа слегка качнулся, выдавая степень опьянения, и с улыбкой погрозил парню пальцем. – Ты её не слушай. Что бы она там тебе ни плела, не слушай. Да, красивая была девка, не спорю. Только её время прошло, а она, видимо, никак угомониться не может. За пиво спасибо. И тебе, Клава, всего хорошего! – крикнул он продавщице.

– Ступай, старый. Небось, дочка тебя потеряла давно. А ты здесь молодёжь стращаешь, – продавщица выглянула из-за двери, махнула ему рукой на прощанье и вновь скрылась в подсобке.

– Рома, я тебе не просто так всё это рассказал, – обернулся дед у выхода из магазина, окидывая парня взглядом помутневших старческих глаз. – Сразу видно, ты парень хороший. Я не хочу, чтобы твоё тело нашли в старой запруде.

Он ушёл, кряхтя и покашливая, как подобает очень старым людям, а Рома остался. На лбу выступили холодные капельки пота, руки подрагивали. Страх и сомнения обуревали его юношескую душу, которой, ему казалось, он вот-вот может лишиться. Он ни на миг не сомневался в искренности своего собеседника, а всё его существо трепетало от мысли о приближающейся угрозе.

Домой Роман пришёл поздно и, отказавшись от ужина, сразу завалился спать. Только сон не хотел посещать его. Вместо сна парня окутала тревожная дрёма. Роза, которой было по меньшей мере пять дней, по-прежнему благоухала в скромной вазе, словно вновь срезанная. Её крупные алые лепестки полностью раскрылись, и теперь она царственно поблёскивала в полумраке.

Роман беспомощно ёрзал на кровати, вновь охваченный призрачными видениями. Красавица Роза – теперь он знал её имя – прижимала его к своей пышущей жаром обнажённой груди. Покрывала влажные от пота шею и плечи цепочками страстных поцелуев. Ласкала тело шустрыми пальцами. Парень застонал, и собственный стон выдернул его в реальный мир.

Очнувшись, весь в холодном поту, Рома вскочил с кровати. Он был полностью раздет. Сердце бешено билось. Вобрав в лёгкие побольше прохладного ночного воздуха, парень опустился на край кровати. Комнату освещал чистый лунный свет, струившийся сквозь незашторенное окно. Рома перевёл взгляд на роскошный цветок, мистически поблёскивающий мелкими алыми крапинками.

– Да кто ты такая?! – его охрипший до неузнаваемости голос разрезал ночную тишину. Роман в порыве бешенства выхватил мерцающий цветок из вазы – шипы больно впились в ладонь.

В тот же миг деревянную дверь летнего домика настежь распахнул шквал сильного ветра. На пороге стояла тёмная фигура, обрамлённая пульсирующим лунным светом.

– Я Роза, цыганская дочь, – произнёс гортанный женский голос. – Единственная дочь Богдана и Златы. Дочь, вызванная перед смертью матерью своей. Я Роза, возлюбленная твоя.

Фигура сделала несколько уверенных шагов вперёд, выходя в широкую полоску бледного света. Ужас охватил Романа, впившегося пальцами левой руки в край кровати, а правой сжавшего цветок так, что несколько длинных шипов прорезали тонкую кожу ладони. На него смотрел, зияя чёрными провалами глазниц, белёсый череп. Отвисшая челюсть временами двигалась, скрипя сгнившими зубами. Комната наполнилась смрадом, отдававшим запахом сырой рыбы.

Комок рвоты подступил к горлу парня, но не посмел вырваться наружу. Вместо этого Роман издал хриплый стон, застыв в оцепенении и не отводя остекленевших глаз от ночной гостьи.

– Зря ты покинул меня, Игнатий, – череп равнодушно склонился на бок. – Но я не злюсь на тебя. Ты вернулся ко мне, и я смогу любить тебя вечно.

Последнее слово пулей влетело в мозг Романа. Он силился вскочить, рвануться к окну, сделать хоть что-нибудь, но тело предательски оцепенело – его била дрожь.

Мертвец, движимый потусторонней силой, шагнул к нему, неуклюже переставляя костлявые ноги. Плоть когда-то прекрасного тела давно была изъедена обитателями мутной реки, будто цыганку и вовсе не вытаскивали из воды. Её белёсый, местами прогнивший скелет, обтянутый рваным мокрым тряпьём, неумолимо приближался к заледеневшему от ужаса парню.

– Неужели ты забыл, как этими пальцами я ласкала твоё тело? – то, что было когда-то Розой, провело пальцами-костями по месту, где раньше располагалась пышная грудь. – Сиди смирно, и я вновь приласкаю тебя.

Роман, издавший очередной жалобный стон, вдавился в кровать. Ему хотелось зажмуриться, но он не мог оторвать взгляда от медленно приближающихся останков цыганки. Она была всего в шести шагах и уже протянула к нему навстречу свои гнилые костяшки пальцев. В голове, наряду с невыносимым, всепоглощающим страхом промелькнула лишь одна мысль – хриплый голос старика, взывающий к остаткам юношеского сознания: «Все сломанные – ни одной целой! Ни одной целой!».

Гнилое тело сделало ещё два шага, вновь занося повисшую в воздухе костлявую ногу для третьего. Бледный, как простыня, парень собрал последние силы в кулак и с тихим стоном сжал пальцы. Шипы врезались в напряжённую ладонь, полностью погрузившись в неё. Боль пронзила руку. Но что такое боль от порезов в сравнении с вечными ласками мёртвой женщины? Роман, стиснув зубы, повторил попытку – стебель хрустнул.

То, что пару минут назад назвало себя цыганкой Розой, остановилось, озадаченно всматриваясь в покрывшееся каплями пота лицо Романа своими пустыми глазницами. Он последним усилием надавил большим пальцем на стебель, и тот сломался. Пышная головка цветка беспомощно повисла в правой руке.

– Зачем?.. – взмолился низкий голос цыганки.

На секунду её пленительный образ окутал старые кости. Чёрные кудри волос соскользнули на смуглую грудь, в зелёных глазах блеснули горькие слёзы. А затем гнилой череп безжизненно сорвался с шейных позвонков, упав рядом с босыми ногами Романа. В мгновении ока останки рассыпались, превратившись в серую пыль. Заблудившийся ночной ветер ворвался в комнату, поднял прах в воздух и вынес прочь из летнего домика.