— Я умею удивлять не меньше вашего, — горячий шепот, разбивающийся о моё сердце.

— Благодарю, — склонилась вновь, чувствуя, как груз на моей голове тает, впитываясь в кожу, чертя в крови схемы, знания, имена, цифры, память вечности, я узнаю почти всё, что открыто Господином для меня.

Его большие карие глаза улыбнулись и я вышла из покоев Сатаны на негнущихся ногах из последних сил, видя, что рана кровоточит, распускаясь на белой блузе как алая роза на снегу. Я уже не вполне осознаю себя как влетаю в двери своих покоев. Спина демона в черной рубашке, что-то рассматривает на моем столе. Слабо улыбаюсь. Это позволено только одному мужчине.

— Люцифер, — болезненно шепчу, но слух молодого дьявола чувствительный.

Он разворачивается и широко улыбается, вижу в нем одновременно черты Сэта и Лилит, красивое смешение крови и повадок. Люцифер стремительно меняется в лице, улыбка исчезает когда его взор обращается к кровавому пятну. Еще секунда и ноги подкашиваются, я чувствую, что падаю и это падение не остановит ни высокий пост, ни корона только, что полученная от Сатаны, ни моё одиночество. Падение остановило дружеское участие, сильные руки подхватили меня и понесли вон из покоев.

— Только не к нему, не к нему, Люций, — твержу я, — он не должен видеть меня в таком состоянии, нет, нет…

Слышу, как досадливо цокает его сын, но слушается и несет в другую сторону от его покоев.

— Верю только Геральду… — шепчу из последних сил, — верю Геральду…

Я проваливаюсь в какую-то темноту, она обнимает меня, но я не боюсь, она знает меня, она ласкается о мои ноги, словно большой пушистый кот, она склоняется передо мной, она верит мне, почти своё, будет полностью моё, если приму сердцем, ждёт… Если приму, исчезну как Виктория, возрождаясь как главная дьяволица… Проваливаюсь в небытие, карабкаясь изо всех сил… Неужели это всё…

Пробуждение было не таким болезненным, раны не чувствую, всё затянулось и я чувствую на лбу холодные пальцы, считывая запах энергии.

— Геральд…

Всполох черноты перед глазами, чуть приоткрываю веки, видя перед собой осунувшееся лицо демона.

— Молодец, Уокер, — храбрится, только хрипота выдает волнение.

Ладонь стиснута с другой стороны.

— Люций, — снова шепчу, облегченно, губы касаются моей руки и, кажется, что-то влажное.

Немного морщусь от боли все ещё, вглядываясь в его суровое обычно лицо с разводом скупой слезы.

— Разве так учила… будь сильным, мой мальчик, — говорю уже более уверенно, ощущая только слабость, боли нет.

— Спасибо, — уже обращаясь к Геральду.

— Напугала, признаюсь сразу, — проговорил тот и я увидела мигом проступившую от волнения испарину на лбу и около носа, — яд был силен.

Улыбнулась и пожала его ладонь.

— Знаю, что это мать, — с гневом проговорил молодой демон, его зубы скрипнули от злости, — Убью её.

Я вцепилась в его руку и заставила посмотреть мне в глаза.

— Нельзя ненавидеть свою мать…

— Но она… ты же… — он пробовал оправдать свои слова и ему было больно за меня, хотелось наказать обидчика, вот только мне не нужно было этого.

— Она твоя мать, чтобы не было, как бы не было, помнишь я тебе говорила про обстоятельства, вот они, ей больно, оттого она и «кусается», причиняет вред и боль другим, не будь таким, ты — будущий правитель ада, ты — будущий король, в твоих руках всё, будь выше своей боли, но не смей не реагировать на чужую, — быстро говорю я, пытаясь не впасть в бессознательное.

— Евангельская проповедь в аду, — спешит съязвить Геральд.

Я улыбаюсь и быстро проговариваю:

— Сидят здесь два здоровых лба, расквасились, не дождетесь, не избавитесь от меня, — говорю так, что оба облегченно вздыхают.

Я вновь обращаюсь к Люциферу:

— Но когда-нибудь я уйду… сама, и вот тогда ты должен быть сильным.

Его челюсть поджимается, скулы очерчены предельно остро.

— Я не отпущу.

— Отпустишь, если я захочу, и ад не остановит меня.

Переплетение взглядов. Он упрям, но соглашается со мной, ибо наша привязанность хрупче чем горный хрусталь и крепче чем дамасская сталь одновременно. Я научила его самому главному — всегда быть честным с самим собой, мне больше нечего ему дать. Осталось только инициировать.

— Отдыхай, Виктория, — холодные пальцы друга скользят по сомкнутым векам и я вновь проваливаюсь в уютную тьму.

Ослепительно прекрасная, сотни звезд на её золотом платье. Я улыбаюсь про себя, только распорядительница Вакханалий, главная дьяволица в аду, хранительница моего сына может одеться словно ангел, пребывая среди демонов. Непререкаемый, честно заслуженный авторитет, держащийся не на страхе, но на… любви и обожании. Знал бы Шепфа! Она подходит всё ближе, а моё сердце почему-то замирает от того сколько в этих шагах, в манере обращения, улыбке, взгляде, даже в том, как одето платье, заботы обо мне.

Я принимаю как должное, это всё моё по праву, потому что есть я, а есть те, кто мне приносит то, что я хочу. Виктория… Моя победа, источник моего счастья. Для меня. И я беру то, что она мне предлагает, всё без остатка, доверяя, зная, что это будет самым лучшим. Без истерик, без сцен, без пресловутой ревности… Её под руку ведет мой сын, ту, которая его сегодня инициирует. Главная дьяволица, дьяволица без права обладания, не ставшая таковой по праву рождения, но заслужившая своим трудом.

Оба становятся в круг света среди темноты, окруженные демонами…

Я улыбаюсь, улавливая волнение моего мальчика. Уже не мальчика, молодого мужчины. Глазами успокаиваю, слышу тяжелый выдох облегчения. Сильное обнаженное тело. Все видят красоту будущего правителя. Все ждут, а я медлю и всматриваюсь во тьму, которая ткет для меня тело Лилит. Проявившись женщина смотрит на меня непонимающе, ненавидяще. А мою спину прожигает взгляд недовольных глаз правителя ада. Однако он молчит, я в который раз поражаю его, и он, как римский император, ждет продолжения. Лицо Люцифера гневное вначале, смягчается моими стараниями.

Я мягко разворачиваю Лилит за плечи и поднимаю свою руку вместе с её.

— Ты мать, делай то, что должна, — прошептала я ей на ухо.

Ощущение мелкой дрожи её тела на моей коже, взгляд полный слез благодарности и желание упасть на колени склонившись и полностью принять меня. Мотаю отрицательно головой. Мне это не надо, я не для этого пригласила её сюда. Она нужна сыну, а сын нужен ей. Слишком поздно пошла на сближение — её мысли и как ответ мои — никогда не поздно любить…

Рука Лилит уверенно поднялась чертя в воздухе пентакли благословения сына. Только мать может, только ей дано… Здоровье, вечность, счастье, благополучие, любовь… Её благословения оседают на теле Люцифера чернильными разводами татуировок, закрывая его энергию, защищая, оберегая от всего плохого, надежнее и сильнее не будет защиты, ничего нет сильнее материнской любви… И моё добавление штриха на его коже — пентакль от хранительницы, что не даст ни мать, ни отец — человеческая преданность…

Сильна! Оспорила моё решение, но не нарушила закон. Я усмехаюсь. Передо мной склонилось трое главных фигур в моей жизни. Лилит на коленях.

— Прощена, — взгляд на неё и она облегченно встает.

Лилит набрасывает на плечи сына черное полотно, а тот её обнимает. Женщина дрожит и спрашивает:

— Прощена?

— За что? — недоуменный взгляд сына.

— За боль, что причинила, ненавидел все эти годы… — шепчет женщина, а слезы чертят по её лицу замысловатые линии.

— Ненависти нет, Виктория изгладила из моей памяти всё плохое, я ожидал, когда ты простишь себя… — проговорил он, видя, как мать еще сильнее задрожала и бросила на Викторию взгляд полный благодарности и обожания.

Сын подходит вплотную к трону, чуть склоняясь.

— Бери любую дьяволицу, все для тебя, — я широко улыбаюсь, видя, как сын вторит той же улыбкой в ответ.

— А что если я попрошу у тебя Викторию, — его шепот бьет прямо в сердце.

Я теряюсь, что ответить, скольжу глазами по его лицу, он серьезен, он не шутит. А внутри меня паника и всё кричит нет.