— Не сегодня. Этой ночью сюда не войдет никто, кроме нас.

Он повернулся к ней, и Эдлин в первый раз за последние несколько часов разглядела его лицо.

Он был и в самом деле зол. Так зол, что она и предположить не могла подобного.

— Давай отбросим все помехи раз и навсегда, — сказал он, сдерживая гнев, так и рвавшийся наружу. — Я действительно захватил в плен твоего мужа и отправил его в Лондон, где его казнили по приказу принца. Было несчастной случайностью, что именно я оказался командиром, которому пришлось это сделать, но Робин, лорд Джэггер, давно заслужил эту участь. Он постоянно рисковал, Эдлин, и сам сделал свой выбор, которого ни один благородный рыцарь делать не должен.

— Я знаю. — Она и вправду понимала справедливость слов Хью. Робин считал себя неуязвимым. Он бросался навстречу опасности, словно в объятия женщин, — неразборчиво и с большим удовольствием.

— Логично сказать, он сам сделал все, чтобы быть схваченным.

— Я верю тебе.

Хью навис над ней, как дикий зверь, так быстро и неожиданно, что она не успела сделать и полшага назад.

— Тогда почему ты убежала?!

— Из-за того, что ты такой же воин, как и он, — ответила Эдлин и засомневалась, сумеет ли он понять.

Он не понял.

— Я не такой, каким был Робин из Джэггера.

— За исключением того, что ты живешь, чтобы сражаться.

— Я живу не только, чтобы сражаться.

— И чем бы ты стал заниматься, если бы не мог воевать?! Если бы ты потерял ногу или глаз и больше никогда не смог бы скакать на коне и сражаться в битвах?

Он вздрогнул с суеверным ужасом.

— Этого никогда не случится.

— Даже сейчас, после того, как ты был так тяжело ранен, — с горьким упреком произнесла Эдлин, — тебе все еще не терпится вернуться в бой. Скажи, разве я не права?! Твои руки так и чешутся, чтобы схватить свой меч. Ты едва мог удержаться от того, чтобы не напасть на тех преступников ночью!

— Это только из-за того, что они похитили тебя. Я пришел в ярость! — Он взял ее подбородок в свои ладони, поднял ее лицо и сказал, глядя ей прямо в глаза: — Не имеет значения, почему ты убежала и кто тебя захватил в плен. Я всегда верну тебя и всегда буду платить той же монетой тому, кто посмеет причинить тебе вред. Я сожалею, что мне пришлось взять в плен твоего мужа, но это ничего не меняет в отношениях между нами. Так что лучше всего скажи мне правду. Ты гневаешься на меня. Потом позволь мне смягчить твой гнев. И тогда мы сможем стать мужем и женой.

Он прав. Пленение Робина не имело никакого отношения к ним двоим. Она не винила его в смерти Робина.

Она тоже права. Хью так и не понял, почему она отказывается одарить его своей любовью.

— Я не сержусь. — Упорствовать было глупо.

Он, такой огромный, улыбнулся ей во всю ширь своего большого рта.

— Ты говоришь неправду, но в эту ночь я позволю тебе пойти на обман. Потому, что я — это я!

Повернувшись к одному из сундуков, он широко распахнул его, выхватил кипу разных тканей и положил их на стол. Потом поднял войлочный клапан двери и вышел наружу.

Она осталась стоять посреди шатра. От сильного нервного напряжения ее била дрожь. Но другого выбора у нее не было, кроме как ожидать тут решения своей судьбы. Она не могла и мысли допустить о том унижении, которое может постигнуть ее. Неужели ей придется вернуться в монастырь за помощью, чтобы ей перевязали ее собственные раны? У многих благородных лордов избиение жен — лучший способ решения семейных неурядиц.

Волна холодного воздуха заставила ее лишний раз вздрогнуть и подумать, что вот он возвращается и что теперь?! Она взглянула на него как на привидение.

Он стоял совсем голый!

Огромный и совсем голый!

Готовый к любви и совсем голый!

Ей следовало бояться не гнева, а его безумной, дикой страсти.

Голова ее закружилась, когда она попыталась осознать происходящее. Он напугал ее, надо признаться честно. Но сейчас она видела его и понимала, что он прежде всего мужчина. У него и в мыслях не было ничего, кроме брачной ночи.

По правде говоря, он был не совсем обычным мужчиной. И, похоже, слегка не в своем уме. Но она уже бывала замужем. Так что чего ей бояться? Это просто акт, довольно короткий, вполне терпимый и приносящий удовольствие только мужчине.

Все ее тело сжалось, когда она более внимательно разглядела Хью. Должно быть, он все это время, пока она здесь дрожала в страхе за свою участь, стоял голый под дождем. На нем не осталось ни пятнышка грязи. Светлые волосы его потемнели от воды и казались почти черными в неверных отблесках свечи. Капли воды сползали по его щекам, заросшим однодневной щетиной. Самые мелкие бисерные брызги задержались на волосах, покрывающих его руки. Капли висели на жесткой темной поросли на груди, ручьями стекая мимо пупка на…

И кого же это она пыталась дурачить?! На самом деле она любила эту сторону замужества. И с Робином ей часто бывало хорошо. Единственное, в сущности, чего ей не хватало в монастыре. Но не хватало ей этого столько времени, что она и не пыталась вспомнить, сколько именно.

— Сними же и с себя одежду!

Это прозвучало не как просьба, а скорее как требование. Грубость в его голосе выдавала его неутихающее раздражение. И она не понимала, что же мешает ему наконец успокоиться? Разве теперь все происходит не по его желанию?

— Мой оруженосец помог раздеться мне. Я могу помочь тебе? — спросил он, но ответа явно не ждал.

Хью сделал два широких шага к ней, но она, спотыкаясь, попятилась.

— Ты в такой ярости! — воскликнула она, как будто эти слова могли послужить ей защитой.

— Да, конечно! — Она давно потеряла головной убор, подаренный монахинями, так что он сразу принялся за ее платье, стаскивая его прямо с плеч, разрывая шнуровку и позволяя одежде падать на пол. — Я чуть не убил тебя сегодня. — Он отступил назад и гневно уставился на нее. Потом вдруг улыбнулся. — Ты же вся промокла до костей, как я не подумал об этом раньше!

Она глянула на себя. Белая льняная рубашка, только и оставшаяся на ней, и раньше была почти прозрачной. Теперь, мокрая, прилипшая к телу, она выделяла каждый его изгиб, каждую ямочку. Ее соски, сморщившись от холода, торчали навстречу ему, как две распутницы, требующие ласк. Влажная ткань прильнула к ложбинке между бедрами, и бугорок темных волос словно боролся за то, чтобы высвободиться из этой западни. Не подчиняющееся более ее воле, тело говорило своим языком. И все было настолько ясно, что он понимал каждое его послание.

— Не твоя вина, что я убежала и что все так получилось. — Она совершенно смутилась под его любующимся взглядом. Невозможно было говорить ни о чем, да и о чем тут, Боже мой, говорить?

— Я сам дал тебе возможность уйти. — Протянув руки, он прикрыл ими ее груди, заполнившие его ладони. Указательные пальцы поглаживали самые кончики сосков, создавая сладкое ощущение тепла.

— Ты замерзла?

— Не совсем. — Слова застревали во рту, она прятала глаза и просто не знала, куда деваться.

Он разразился довольным смехом. Впервые она услышала из его уст такой простой звук радости.

— Ты дрожишь, и губы у тебя посинели.

Протянув руку вниз, он взялся за подол ее рубашки. Проводя кончиками пальцев по ее коже, он стал поднимать его. Глаза Хью светились неистовым удовольствием и незнакомым ей доселе безумством. Ему нравилось заставлять ее чувствовать себя неловко, ему нравилось вот так медленно раздевать ее. Она закрыла глаза, чтобы не видеть того, что он делает.

Разве это могло помочь? Она и так угадывала каждое его движение. Его прикосновения заставили ее сжаться, когда его рука заскользила по ее ноге, потом по бедру, потом по талии. Столь же осязаемым был и его взгляд. Он ощупывал все обнаженные части ее тела, наслаждался, и теперь она, вконец потерявшись, дрожала — то ли от холода, то ли от смущения.

Неожиданно обеими руками он резко стащил с нее рубашку через голову. Глаза ее широко раскрылись, когда он снова взял в ладони обе ее груди.