Но он явно счел это лишним и не обратил ни малейшего внимания на ее просьбу. Вместо этого присел рядом с ней на корточки, ожидая таких указаний, выполнение которых он счел бы возможным.

Разочарованно вздохнув, она принялась за дело. К счастью для человека, лежавшего без сознания, солнечный свет за окном становился все ярче. Она смогла разглядеть покореженные, окровавленные куски, из которых пыталась складывать вновь его тело. Потом сшивала получившееся грубыми нитками из овечьих кишок, молясь, чтобы все сошло хорошо. На протяжении всей этой операции странный слуга самоотверженно помогал ей, не задавая никаких вопросов. Нельзя было сказать, что он смирился, нет, просто сказывалось многолетнее воспитание — когда леди говорит, слуга повинуется, даже если у него явное превосходство в силе. Все это исчезло, когда он во что бы то ни стало решил спасти хозяина. В настоящий момент их обоих объединяла эта цель. Спустя какое-то время, когда дело будет сделано, они опять станут врагами. Эдлин понимала, что, завершив лечение, вновь будет представлять в глазах верного слуги угрозу безопасности его господина.

Один раз во время чудовищной процедуры сшивания человека из того, во что его превратили в сражении, Эдлин поняла, что рыцарь очнулся. До этого он был без сознания. Теперь, когда она ощупывала рану, его расслабленные прежде мускулы напрягались, но он все-таки не стонал, хотя ей казалось, что, придя в себя, он должен был исходить криком каждый раз, когда она иглой протыкала его плоть. Одно из двух — или он был очень мужественным, или же, в полной мере ощущая эту невыносимую боль, сознавал необходимость хранить свою тайну, не желая, чтобы кто-то мог узнать его голос.

Вспоминая вечные жалобы своего собственного мужа, достойного и храброго воина, во время болезней, она подумала, что верно скорее всего последнее предположение.

Эдлин начала разговаривать с рыцарем тихим голосом, пытаясь как-то успокоить и поддержать его. Ведь после того, как его ранили на поле брани, он потерял сознание и сейчас не может иметь представления, где он, в чьих руках, что его ожидает? Хуже всего томиться неизвестностью.

— Вы находитесь в монастыре Истбери, — сказала она, — приблизительно в десяти лье от того места, где вас ранили.

Его мускулы обмякли, когда он услышал ее. Кажется, она сумела внушить ему, что он в безопасности, по крайней мере какое-то время. Неожидание он заговорил, и его голос отчего-то испугал ее.

— Уортон? — спросил он, и его густой бас эхом отозвался в глубине громадного шлема.

Эдлин бросила насмешливый взгляд на только что названного по имени — ведь он так упорно скрывал его, — и она могла поклясться, что этот безобразный человек залился краской.

— Он здесь, рядом со мной, — сказала она.

— Кто… ты?

— Меня зовут Эдлин.

Она вдруг почувствовала, как под ее руками по телу воина пробежала дрожь.

— Вы не в силах больше переносить такую боль! — воскликнула она. — Умоляю, продержитесь еще немного. Я уже почти все сделала.

Уортон тут же зарычал:

— Ты зря терзаешь его, неуклюжая корова.

— Замолчи! — приказал рыцарь и замолчал, собираясь с силами.

Она замерла рядом с остолбеневшим Уортоном, прислушиваясь к тяжелому дыханию воина, ожидая, что от нестерпимой боли он набросится на нее, потеряв разум. А если у него не хватит на это сил, что вероятнее всего, то гибели от рук его верного слуги ей не избежать.

Постепенно раненый расслабился.

— Продолжай. Заканчивай, — едва слышно сказал он.

Находясь вне поля зрения воина, Уортон снова потянулся за кинжалом, видя именно в нем единственное средство спасения.

— Поосторожней, — предупредил он, отнюдь не добавив ей столь необходимой решимости.

Дрожащими руками Эдлин закончила зашивать рану и внимательно осмотрела ее. Кажется, это все, на что она способна. Она не знала, как поступить с теми местами, где кожи на мышцах не осталось вообще. Ей не нравилось то, какими грубыми получились швы, которые она наложила. Она боялась нагноения, воспаления — она боялась всего. Ей нужен был хоть кто-нибудь более опытный, будь то истберийские монахини или даже один из монахов, работающих в больнице, так ловко управляющихся своими толстыми пальцами с любыми ранами. Потом ей вдруг пришло в голову, что господин мог оказаться намного рассудительнее своего слуги, и она заговорила, обращаясь к рыцарю:

— В этом деле у меня совсем нет навыка, но ваш слуга настаивает на том, чтобы я делала все сама. Если бы вы позволили мне обратиться за помощью в больницу…

— Нет!

Эдлин отпрянула, почувствовав непреодолимую силу в этом односложном отказе. И не потому, что слово прозвучало как-то особенно громко, вовсе нет. Сказанное тихо, оно свидетельствовало о том, что говорящий привык повелевать и требовал от окружающих беспрекословного повиновения.

Ей тоже придется подчиняться ему до тех пор, пока его прихвостень не соблаговолит отпустить ее.

— Как угодно, — равнодушно сказала она, справедливо полагая, что протестовать бесполезно. Эдлин медленно поднялась с колен, с трудом выпрямляя затекшие ноги.

— Уортон принес вас сюда, — сообщила она, — вам немного осталось потерпеть, я закончу первую стадию лечения, и вы сможете отдохнуть. Это совершенно необходимо.

Уортон мгновенно вскочил.

— Куда ты собралась? — Отношение его к ней было неизменно.

— Приготовить припарку, — напомнила она. — Почему бы тебе не снять со своего господина шлем? Ему будет намного удобнее.

— Не будет! — резко ответил Уортон.

— Ему трудно дышать, — возразила она.

От ярости Уортон покраснел.

— Стоит тебе увидеть его лицо, и ты тут же узнаешь его. Кто помешает тебе выдать хозяина?!

Рыцарь небрежно бросил ему:

— Повинуйся.

Уортон упал на колени и бережно начал освобождать господина от шлема. Эдлин умышленно повернулась к ним спиной и занялась приготовлением нужного снадобья. В конце концов, ей не хотелось в очередной раз приводить Уортона в неистовство. Он и так был готов в любую минуту взорваться.

Позади нее раздался голос раненого рыцаря:

— Воды.

Вырвавшись на свободу из-под шлема, он. загрохотал, словно громадная океанская волна, разбившаяся о скалы. Эдлин подумала, что голос соответствует поистине выдающимся размерам этого мужчины.

— Слушаюсь, хозяин.

Уортон со всех ног бросился к кувшину, но Эдлин властно остановила его.

— Дашь ему вот это. — Она достала с полки бутылочку, откупорила ее, затем вылила содержимое в чашку, наполнив ее до краев, и протянула Уортону.

Он осторожно понюхал чашку с нескрываемым подозрением и недовольно сморщил нос.

Предвосхищая его очередной полный недоверия вопрос, она сказала:

— Это тонизирующий напиток. Он поддержит его иссякающие силы.

Состроив гримасу, Уортон понес чашку хозяину.

Пробуя запястьем руки, достаточно ли остыл настой из трав, Эдлин, полуобернувшись, взглянула на фигуру, лежащую на полу. Даже теперь его все равно невозможно было узнать. Под пустотелым металлическим шлемом его голову и шею плотно облегал кожаный подшлемник, оставляя открытым только овал лица с неясными чертами. Она наблюдала за тем, как Уортон подсунул руку под голову рыцаря и приподнял ее, стараясь не причинить раненому ни малейших неудобств. Воин выпил немного настоя, и Уортон без слов понял, что хозяин больше не желает.

Эдлин догадалась — они провели вместе немало времени, пережили столько событий, что стали как бы единым целым. Уортон полностью предан своему хозяину и с радостью отдаст за него жизнь.

Мягко опустив голову своего господина на пол, Уортон бросил в ее сторону такой свирепый взгляд, что Эдлин поспешила вернуться к работе. Разбирая свою корзину, в которой держала чистые тряпки, она отобрала кусок полотна, подходящий для мягких прокладок, и подошла к бессильно распростертому на полу телу воина. Она даже не поднимала головы в надежде на то, что Уортон увидит в ее позе одно только покорное смирение. Эдлин опустилась на колени около раненого. Она размазала пальцами зеленую массу по мягкой прокладке и приложила ее к ране. Только после этого она отважилась заглянуть в глаза тому, за чью жизнь так долго боролась.