— Я только хотела… — наконец с трудом произнесла она, — просить тебя поберечься.

— Почему? Ты же не знала в замужестве ничего, кроме страданий. Разве моя смерть не принесла бы тебе облегчения? — спросил Хью, решив про себя, что мужчина все-таки в состоянии понять женщину, если хорошенько постарается и проживет для этого достаточно долго.

Зачем-то вытащив из сумки спутанные бинты, Эдлин принялась их аккуратно сматывать.

— Я никому не желаю зла, — ответила она, глядя в сторону.

Он с горестным видом потер сломанную ключицу.

— Напрасно надеешься меня обмануть, притворяясь, что тебе ужас как больно, — подняв на него глаза, заметила Эдлин. — Я знаю, чего ты добиваешься.

— Чего? — Он осторожно ощупал лицо, все в синяках и корках подсохших ран.

Ее руки заработали быстрее.

— Чтобы я тебя пожалела и сказала то, что собиралась сказать тогда.

— Зачем же ты упрямишься теперь, если была готова сделать это еще тогда?

— Тогда я боялась, что тебя убьют, а сейчас…

Нащупав особенно болезненный синяк, Хью поморщился.

— Сейчас я сама готова тебя убить! — выпалила она.

Он сделал совершенно несчастное лицо.

— Ну ладно, — наконец сдалась она, вздыхая с притворной досадой. — Я собиралась сказать, что ты меня победил!

Он попытался схватить ее и притянуть к себе, но его рука поймала только кучку льняных бинтов. Он хотел их отбросить, но мерзкие тряпки прилипли к свежим ссадинам, и он, чертыхаясь, ждал, пока их отцепит Эдлин. Она аккуратно уложила бинты в сумку и взяла его руки в свои. В первый момент он принял этот жест за выражение смирения, но она начала озабоченно рассматривать его ладони.

— Ты натер рукояткой меча волдыри.

— Эдлин…

Она полезла в сумку и рылась там довольно долго.

— Сейчас смажу их лекарством и перевяжу.

— Эдлин, я люблю тебя!

Она замерла, глядя на него огромными, зелеными до жути глазами.

От ужаса Хью чуть не прикусил себе язык. Что он наделал! Взял и выпалил заветные слова вот так просто, в присутствии Уортона и Ричарда, без всякой подготовки, без песни, подготовленной специально в честь возлюбленной! Надо было сказать: «Ты — повелительница моего сердца!» или «Любимая, твоя краса затмевает солнце!» — короче, какую-нибудь красивую благоглупость из тех, которые положено говорить влюбленным. В душе он всегда смеялся над подобными вещами, но женщинам они нравились, а ему так хотелось, чтобы Эдлин почувствовала себя счастливой!

Уж он придумал бы что-нибудь этакое, будь у него время на размышления. Но времени не было, потому что слова любви сами сорвались у него с языка, когда ему пришло в голову, как нечестно он обошелся с Эдлин, заставив ее признаться первой. Ведь она уже любила прежде, но ее любовь растоптали. Именно поэтому она так боялась ошибиться снова, так долго не пускала его в свое сердце.

Наверное, его слишком простое признание обидело Эдлин. Надо поскорей как-то исправить положение.

— Робин, наверное, был более красноречив? — пробормотал он, чувствуя, что все портит.

Она закрыла ему рот рукой.

— Его красноречие тешило слух слишком многих женщин. У тебя получилось гораздо лучше. — Она провела большим пальцем по его губам, потом наклонилась и прильнула к ним своими, согревая его дыханием. — Когда разрушенный амбар отстроят, пойдем туда и воплотим в жизнь мечту моей юности.

— Какую? — спросил Хью, и их губы слились в долгом поцелуе. Это было блаженством — ощущать ее аромат, трепет ее тела и предвкушать другие поцелуи, молчаливые и пылкие.

— О тебе… О нас с тобой… — Осторожно, чтобы йе причинить лишней боли его израненному телу, она вытянулась рядом с ним, со своим мужем.

Они лежали, тесно прижавшись друг другу, но одна мысль не давала Хью покоя. Наконец он взял Эдлин за подбородок и заглянул ей в глаза.

— Послушай, все-таки это был белый флаг?

— Нет, просто сорочка.

— Знак капитуляции!

— Нет, талисман любви!

Именно это Хью и хотел услышать.

— Какое счастье, что ты не успела отдать столь сильный оберег мне! — Он крепко обнял жену здоровой рукой. — Он спас тебя, и теперь ты со мной, целая и невредимая.

Встретившись глазами с прислушивавшимся Ричардом, Уортон победно усмехнулся. Каково-то ему слушать этот любовный вздор. Немудрено, что бедняга Ричард так ошарашен, теперь небось жалеет, что не может уйти.

Провожаемый завистливым взглядом Ричарда из Уилтшира, Уортон бесшумно подошел к двери.

Хью нежно коснулся губ Эдлин.

— И еще со мной твоя любовь, — уверенно произнес он.

Она положила руку ему на грудь.

— А со мной — твоя! — И в голосе ее звучало само счастье.

Под сдавленное фырканье, доносившееся с кровати, Уортон хлопнул дверью.

Но, поглощенные друг другом, Эдлин и Хью ничего не заметили.