А это кто? Молодая женщина присела в кресло и внимательно читает программу конференции. Он видит ее склоненную голову – она блондинка, и ее юбка чуть подъехала и видны ее коленки… гладкие и не угловатые, как у гречанок. Интересно, какие у нее бедра… Вот сейчас она встает. Длинные и стройные, отличные ноги, что и говорить. Ему становится весело – он ее не знает, она, наверное, один из участников, может быть, даже докладчик. Ну, пусть посмотрят на нее! Выбор докладчиков – это же тоже его дело, он и с этим справился.

А теперь… А это набережная. Они стоят у статуи Александра. Она улыбается. Вот оно, вот то, что он так хотел снова вспомнить – ее улыбку. Ну нет, не отворачивайся, смотри мне в глаза, ну же, вот так… И она смеется чувственно и удивительно светло. И от ее мелодичного смеха у него в ушах звенят маленькие колокольчики абсолютного счастья.

– Алекс, проснись! Слышишь, проснись, что с тобой? – Эвелина несильно тормошила его за плечо, заглядывая в лицо.

– М-м-м?.. – Он приоткрыл глаза, но толком ничего не понял, снова сомкнул веки.

– Алекс, ты меня разбудил. Ты смеялся в голос, что это с тобой?

– Я смеялся? Правда? Извини, дорогая, все в порядке, мне снилось что-то приятное, должно быть. Но ты же знаешь, я никогда не помню своих снов. Спи, спокойной ночи.

Он перевернулся на другой бок и всем естеством, всей силой воображения, на которую только был способен, потянулся к образу, который манил его своим откровенным очарованием. Но ничего не вышло, видение не вернулось. И все же, когда приоткрывший створку окна порыв ночного ветра на мгновенье охладил его лицо, Алекс сделал глубокий вдох. В ту секунду никто не смог бы его убедить в том, что она не коснулась его щеки легким поцелуем.

Дни летели все быстрее, недели складывались в месяцы, месяцы – в годы. Изменялась мода, переживались экономические кризисы, уходили в отставку политики, формировались новые правительства, только в доме Алекса ничего не менялось, все шло, как было заведено. Субботу и воскресенье – святое дело – супруги, впрочем как и все их друзья, проводили в домашних делах. Они принимали гостей, навещали друзей, вполне искренне гордились успехами своих обоих детей, теперь уже вполне взрослых.

Понедельник же был выходным днем. Ну то есть по понедельникам у Алекса не было уроков. Конечно, он все равно ненадолго спускался в свой кабинет, разговаривал с учителями, если в этом бывала необходимость, проверял электронную почту, отвечал на телефонные звонки, но все это делал как бы между делом, на бегу. Все знали, что он имел полное право не появляться в школе в этот день, и не задерживали его понапрасну. Куда спешить, всегда можно подождать до вторника, когда он будет весь день до позднего вечера с ними – если не в своем кабинете, то есть в офисе как он говорил, то в классе.

Именно поэтому по понедельникам Алекс всякий раз пытался отвоевать себе время на посещение лошадиной фермы. Но даже если жена не сопровождала его туда, то всерьез рассчитывала, что он ей даст отчет о поездке по возвращении. Она любила слушать его рассказы о том, в какой момент и о чем он подумал, кого видел и о чем с этим человеком говорил. Он же старался рассказывать интересно, с юмором, но Эвелина все равно требовала, чтобы он «бывал у Джулии», как она говорила с ноткой вызова в голосе, не каждую неделю. В итоге в решении этого вопроса супруги сошлись на двух понедельниках в месяц.

Эвелина также считала, что им нужно было регулярно выходить в свет. Довольно скоро они привыкли в свободный от лошадиной фермы понедельник после сытного обеда и послеобеденного сна садиться в машину и уезжать куда-нибудь: в магазины за обновками или, что случалось чаще, в таверну послушать бузуки, а то и в клуб потусить под попсу. Алекс не противился, он знал, что их должны были видеть на людях. Это было правильно и хорошо для их имиджа, а для бизнеса – просто отлично. Школа иностранных языков Алексиса Александропулоса процветала, она не одно десятилетие считалась самой престижной. Ну, правда, в Ларисе было всего три таких школы, но все равно ему было приятно осознавать, что две другие не могли составить конкуренцию его успешному заведению.

В один из таких понедельников случилось так, что вице-мэр города праздновал свой юбилей, на который пригласили и Алекса с супругой – там вообще должна быть вся Лариса от мала до велика! Не пойти, разумеется, было невозможно.

На втором этаже недавно открывшегося и уже ставшего популярным клубного ресторана было полным-полно народу. Еще в дверях Алекс по привычке приосанился и приготовился к активному общению. Однако в зале с приглушенными огнями было шумно, играл оркестр, гости ели-пили, беседовали, занятые своими компаниями и разговорами.

Разумеется, хозяин торжества с супругой Алекса и Эвелину встретили, тепло поприветствовали, подозвали вышколенного официанта проводить их на места. Но это и все. Алекс был несколько обескуражен, но он подавил готовое прорваться сквозь лоск дежурных комплиментов раздражение и позволил себе лишь слегка вскинуть подбородок, что в полумраке банкетного зала осталось незамеченным. «Время неумолимо. У них свои герои и кумиры. И авторитеты, разумеется, тоже свои, – думал он. – В конце концов, кто нам этот юбиляр? А мы ему кто? Даже не дальние родственники».

Сидя за столом и вполуха слушая, о чем оживленно говорила Эвелина, Алекс подумал, что все-таки хорошо, что она была рядом – сам он мог расслабиться, попытаться получить удовольствие от вечера, не размышляя о том, что большинство присутствующих представляли, так сказать, другое поколение. Ему подумалось, что собравшиеся были как минимум лет на двадцать моложе его с женой и, следовательно, многие из них наверняка раньше у него учились.

«Да, теперь и я среди старейшин, – думал он, ковыряя вилкой в салате. – Но время другое… Мальчишкой, да и потом долго еще у меня было не просто уважение к старшим – у меня был интерес, я к ним прислушивался. Я верил, быть старшим – престижно. Теперь же все иначе. Раз ты старший, ты не в состоянии угнаться за временем, ты не можешь жить в онлайне, как они все привыкли».

Алекс вздохнул, ему отчаянно захотелось туда, в дом своего детства, куда приходили друзья, где всегда что-нибудь происходило, где все знали обо всех все, где его любили и где он любил не за что-то и не ради или даже во имя чего-то, а потому, что любовь была с ними всеми всегда. И она была разной – и к земле, и к людям, и к истории, и к культуре, и к женщине, конечно, тоже.

Он обвел взглядом стол, прикидывая, что бы еще положить на свою тарелку, чего бы ему хотелось попробовать и что точно не пошло бы ему во вред. Однако самым удачным выбором ему показался клюквенный морс. Он привстал и потянулся к графину, случайно задев бокал Эвелины. Тот качнулся в сторону рядом с ним стоявшего другого бокала, и раздался звон, легкий и загадочный, как показалось Алексу, как будто насыщенного цвета жидкость в графине, к которой он протягивал руку, была не ягодным напитком, а волшебным эликсиром.

«Вот сейчас выпью это, чем бы оно ни было… и пусть она вернется», – зачем-то подумал Алекс и жадно осушил бокал с содержимым рубинового цвета.

Морс оказался кисловатым и терпким, как если бы в нем были имбирь и корица. От выпитого залпом большого бокала у Алекса немного закружилась голова, и он прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Оркестр теперь играл так громко, что разговаривать даже с сидящими рядом было невозможно. Он бросил взгляд на место Эвелины и с удивлением понял, что она пересела к своей приятельнице на противоположную сторону стола, где женщины продолжали разговор, крича реплики в ухо друг другу. На стуле Эвелины рядом с Алексом остались ее сумочка и шаль. Ничего больше в этот чужой юбилейный вечер для него не изменилось.