Глава 26

  Ну, как бы так написать по реалистичнее. Меня там не было, но обойти вниманием это время никак не возможно. Позже я мог спросить, что же происходило в подземелье Карелла, но всякий раз скромность и не желание омрачить радость тревожными воспоминаниями, останавливали меня. Стоило мне посмотреть на Ани, или осунувшееся, усталое, но счастливое лицо колдуньи, как все мои помыслы развеивались как дым. Но что же всё-таки там было?

  Я мог бы представить этакую слюнявую картину, такую любимую в моё время, в моём мире, типа они сидели и долго плакали, и ведьма молилась богу или своим богам, или чертям, если вам угодно, и, проливая потоки слёз, взывала к состраданию. Но одна мысль об этом приводит меня в содрогание, и не то дело, что это так уж противно, просто это не реально.

  Или ведьма с кирпичом в руке затаилась и ждёт вампира у двери, и глаза её сверкают как раскалённые уголья, испепеляя неутолимой ненавистью к этому исчадию ада. Но это просто глупо и совершенно не вяжется с характером решительной бабы, далеко не дуры и себе на уме.

  К тому же, там где я жил, я уже встречал подобных людей как женского, так и мужского пола. Представителей народа, на протяжении долгих веков боровшихся за свободу и, находя её только в ширине души, широкой и разухабистой, как деревенский тракт, да водке, когда нету мочи терпеть более. Всегда готовых восстать из пепла и в яростном возбуждении разметать всё, к чёртовой бабушке. Народа, так долго искавшего свободу, что часто забывал, в чём она собственно заключается. Да, свобода гордое слово, иллюзия, питающая дух, или дух, питающий иллюзию, счастлив кто думает, что свободен, умный свободным не бывает. Ну, это я отвлёкся.

  Попробую хотя бы отдалённо передать ту гремучую смесь отчаяния и жалости, решимости и безысходности, что царила в подземном царстве вампира.

  Тусклое мерцание факела, освещало тёмную камору, вырытую в сырой земле. Сюда не мог пробиться луч солнца, и сырые своды не знали бодрящей свежести раннего утра. Сырость и тлен навечно поселились в гиблом царстве теней. Белая плесень облепила чёрные стены, и сочилась густой слизью. Пахло гнилью и чем-то затхлым, трупы годами разлагались в земле, отравляя ядом воздух и почву. Жутко. И в этой атмосфере, у стены, ближе к дрожащему пламени, дающему скудные крохи тепла, сидела старая ведьма, прижимая к груди худенькое тельце маленькой девочки.

  Растрёпанные седые волосы грязными космами рассыпались по плечам, но в глазах светились воля и решимость. О чём же думала колдунья, что шептала она на ухо девочке, такое, что та переставала плакать и крепче прижималась к женщине. А ведьма с благодарностью принимала такую редкую драгоценность, как доверие невинного маленького человечка, и едва сдерживалась, чтобы самой не заплакать. А вот что.

  - Ну, ну, моя девочка. Не бойся. Это даже хорошо, что так случилось. Жизнь она такая, лучше ты сейчас побываешь в этом водовороте, зато потом, ничего бояться не будешь. Многие люди живут в тихих таких заводях, а как что, течение переменится или ещё что, и они тонут, потому что не готовы к борьбе, не могут жить без берегов. А ты главное не бойся, я Велеса знаю, тот ещё дурында, но он нас спасёт, да и друзья его, тоже ничего, особенно если над ними поработать немного. А вампир, и ты знала, и я знала, все знали, что он такое, вот и случилось, ну ничего, ты мне верь, я не обману, всё хорошо будет.

  - Бабушка, я не боюсь, только ты не волнуйся, ты старенькая, лучше я о тебе позабочусь, отдохни немного, поспи, моя мама и папа, пока живы были, всегда мне так говорили, только ты не волнуйся.

  И столько всего было в этих словах!

  - Ах, сладенькая ты моя.

  Слёзы закапали из глаз старой ведьмы.

  - Не ребёнок ты уже, совсем взрослая.

  И долго сидела она, покачивая девочку, так что та уснула давно, а слёзинки одна за другой падали на сырую землю.

  Глава 27

  И снова мы шли на юг, и опять мы были одеты в обрывки старого вонючего тряпья. Это обстоятельство потихоньку начинало злить. Где тот блистательный воин в белоснежной блузе, в небрежно накинутом бархатном плаще, очаровательный в своей простоте. Сейчас осталась только простота.

  Конечно, не всё так плохо. Ещё больше заострились черты мужественного лица Гаята, сидящего, в этот момент, на бревне и держащего в руке кусок жареной оленины. Взгляд его всегда спокоен, но сразу понимаешь, что это невозмутимое спокойствие в любую минуту готово обрушиться на тебя железной стеной. Даже жутковато немного. Глядя на него, понимаешь, вот перед тобой сидит человек рождённый побеждать. И шрам, пересекающий его лицо, только усиливает это ощущение необычайной мужественности и тонкого благородства этого человека.

  Дамы от него были в восторге, по крайней мере, до того как мы забрели в эту глушь. Инстинктивно чувствуя в нём переодетого принца, они просто млели от окружающего его ореола тайны, но, к чести Гаята, сам он мало обращал внимания на мелкие, а порою и не мелкие, а очень даже назойливые знаки симпатии, которыми его одаривали. На какие только уловки не пускались легкомысленные дамы, все их попытки рассыпались в прах у его ног. Видимо, он тоже был одарён инстинктом, и знал им истинную цену.

  А Велес? Велес совсем не изменился, и то, правда, таким я его когда-то и встретил, старик с бородой, острыми ушами, лошадиными зубами, и проницательными серыми глазами. Один из первых. Незаметный среди тех, кто его не знал, и производящий оглушительное впечатление на тех, кто успел с ним познакомиться и остался в живых. Никто не знал его истинных возможностей и сил, но боялись все, старик умел внушить уважение к своей персоне.

  А я. Я, когда посмотрелся в тихую гладь лесного пруда, чуть в воду не свалился, и воздал такую хулу, но ладно, скажу лишь, что в жизни не видел такой бандитской рожи, что отобразилась на водяной глади. Ну и страшная же физиономия: борода чёрная, дикие глаза, и всё это в обрамлении густой копны волос. Кое-как, но обрезал я эти локоны и стал похож не на чудище лохматое, а на чудище, общипанное и обгрызенное, впрочем, это было необходимо, ничто не должно было мешать обзору, тем более в бою.