- Пока я ждала тебя, ухаживала за тобой, стирала, готовила, ты, старый мерзавец, за моей спиной ухлёстывал за другой. Ты не представляешь, что я пережила, узнав это. Не представляешь, чего мне стоило заставить себя ехать спасать твою никчемную шкуру.

  Велес чуть не задохнулся, услышав эту тираду, кровь отхлынула от его лица.

  - Как ты узнала?

  - У тебя хватает наглости спрашивать об этом?

  - Нет, я не то хотел сказать, - прошептал старик.

  - Я знаю, ты меня не простишь, я только хочу, чтобы ты знала, я сам себя никогда не прощу.

  - Ах, не простишь?

  - В жизни каждый совершает ошибку, о которой сожалеет каждую секунду, пока дышит. Это как не выводимое пятно на душе, - торопливо продолжал старик, - особенно, в такой длинной жизни как моя. Я не оправдываюсь. Некоторые успевают остановиться, а я не смог.

  Крупная слеза скатилась по его морщинистой щеке.

  - Тебе трудно поверить, только, я, правда, жалею, ведь та девушка была женой моего лучшего друга.

  Колдунья села на край кровати и заплакала.

  - А обо мне ты подумал, старый дурак, подумал, что я ночами не спала, думала, где ты пропадаешь, и не случилось ли чего с тобой.

  - Поверь, я очень жалею, что так поступил и уж сам-то себе никогда не прощу. Это пятно, как кислота жжёт меня изнутри, не дай бог кому пережить такое. Солнышко, это была страшная ошибка, - старик протянул руку, и робко коснулся колдуньи, - я только хочу, чтоб ты знала, я никогда и никого не любил так как тебя. Поверь мне.

  - Как я могу тебе верить?

  Ведьма продолжала плакать, утирая слёзы рукой.

  - Теперь...

  - Да теперь, когда ты старый никому не нужный обрубок, тебе можно верить, но время прошло, ты всю мою молодость превратил в обман. Нет, Велес, - ведьма печально посмотрела ему в глаза, - как будешь в силах, уходи и больше никогда не возвращайся.

  Старик тяжело вздохнул.

  - Я понимаю.

  - Ничего ты не понимаешь, - вдруг произнесла хозяйка обречённым голосом.

  Встав, она покачнулась и ухватилась за спинку кровати. Бросив на Велеса взгляд, полный слёз и горести, она вышла из комнаты. Старик уткнулся головой в подушку, и его ветхое тело затряслось в бесшумных рыданиях.

  Ничто так не поганит душу как предательство.

  Сок, сердито шкворча, падал в огонь с жирного куска оленины. Я сидел у костра и тихо глотал слюни, пока моя лесная нимфа, или скорее дьяволица, плескалась в прозрачной воде лесного ключа. Холодные струи, журча, обтекали её гладкое тело, а она, не обращая на меня никакого внимания, откинула назад свои длинные вьющиеся волосы и подставила лицо солнечным лучам.

  Лучшего места для стоянки поэта или художника просто не придумаешь. Вода стекала с небольшого холма, оживляя его склоны, густо переплетённые гибкими лозами дикого винограда. И даже в самые жаркие дни, на его широких листьях блестели крохотные капельки влаги. Это был островок живого ключа, обнесённого тёмно зелёной растительностью, где всё цвело и тянулось к свету.

  Вдоволь нарезвившись, девушка выскочила из воды, и, подбежав к костру, протянула к огню свои смуглые руки. Сверкающие капли сбегали по обнажённому телу, впитываясь в жалкие остатки моего плаща. Заметив мой растерянный взгляд, она звонко рассмеялась.

  - Почему ты не убежала?

  - Зачем? Я слишком долго за тобой охотилась, чтоб взять и бросить сейчас.

  - Ты по-прежнему хочешь меня убить?

  Я вздохнул, досадуя на самого себя.

  - Естественно, и я убью тебя, если только...

  - Если только что?

  - Если то. Пока ты меня интересуешь, я не буду убивать тебя сразу, может позже.

  Она опять звонко рассмеялась и ткнула своим пальчиком в жаркое.

  - Ты так хотел есть, смотри, твоё мясо подгорело.

  - Разве ты есть не будешь.

  - Тебе не надоело спрашивать. Буду, конечно, - схватив нож, она быстро вырезала из бедра убитого мною оленя сочный кусок, и запустила зубы в ещё дымящееся мясо.

  - Огонь убивает весь вкус мяса, с кровью оно теряет свою особенную остроту, - промычала она с набитым ртом, заметив мой недоумённый взгляд.

  - Чистая извращенка, - произнёс я от всего сердца, и отрезал кусок жаркого.

  Надо признать, ела она с завидным аппетитом. Обтерев жирные пальцы о бёдра, девушка снова бросилась в воду, и подняла целый вихрь брызг, кружащихся в прозрачном водовороте.

  Тут у меня пропала всякая охота есть, и я, раздражённый, отвернулся в сторону, пытаясь вспомнить что-то, только не помню что. Наплескавшись, она вернулась к костру.

  - Тебе тоже надо помыться. Я чуть было не поперхнулся куском оленины.

  - Что, прямо сейчас?

  - А когда же? Ты страшно воняешь дымом, и чем-то ещё, очень неприятным.

  - Тьфу ты чёрт, скажешь тоже.

  - Ты что, стесняешься меня? Естественно да, - подумал я.