– Чего вы на меня уставились? – развеселился я. – Не личным опытом делюсь! Придерживаюсь исключительно исконных ценностей: с друзьями пью пиво, с женщинами – вино, а на рыбалке – водку. Все эти «гашиши-анашиши» – не наше удовольствие. От героина можно стать героем, разве что, милицейской хроники. Просто у меня тетя в Одессе в психбольнице врачом работает. Горький закрытый город, у нас этого нет, а Одесса – портовый, там «дурь» давно гуляет. У тетушки в палатах «наркомы» не переводятся.

– Твою бы тетю сюда, – вздохнул Кисин. – У нас тут тоже натуральный дурдом!

– Ага, – согласился я, – и начальника части на главного врача поменять.

Замполит был серьезен. Конечно не беседа с двумя клоунами, Кисой и Сусликом, на него так подействовала. Он вел дознание!

– Скажи, Смелков, ты ведь общался со Шляховым перед тем, как он отправился в шинок?

– Да, я общался с ним той ночью, – уклончиво ответил я. Не имея склонности к мошенничеству, никогда не любил обманывать людей. Кому, как не мне, знать, что ни в какой шинок Шляхов той ночью не ходил, поскольку ходил в него… я сам! Но я был теперь связан договором со старшиной.

Гарбузова интересовала как раз та тема, которую я желал обойти:

– Может быть, ты слышал, в какой именно шинок ваш сержант собирался? Где этот шинок находится? Старшина, повар не в курсе. Шинок этот требуется найти! Водка, которую Шляхов купил, оказалась паленая, судя по всему, вот он и отравился. Понимаешь?

– Так точно, товарищ подполковник, – машинально ответил я, чувствуя, как в душе поднимается смятение. Если Шляхов перебрал, это одно дело. А траванулся – другое. Но колоться замполиту, не переговорив со старшиной, было бы некрасиво. Я вынужден был проговорить:

– Я не могу сказать, где этот шинок, товарищ подполковник.

Не соврал. Просто вложил в свою фразу собственный смысл, которого не мог понять замполит…

Выйдя из столовой той ночью, мы со Шляховым обошли казарму со стороны медпункта, то есть подальше от штаба, где нас мог спалить дежурный офицер, и направились к КПП. Шляхов попросил меня сходить к «псчтальонкам». «Девушки живут возле почты, – объяснил. – Шинкарят потихоньку… Сходишь?»

В голосе сержанта я услышал заискивающие нотки. Он понимал, что могу запросто его послать. Репутацию «борзого» к этому моменту я завоевал прочно.

«Надо, Смелков, – убеждал он. – У старшины день рождения. Я бы сам сходил, но, видишь, выпил? Держи! – Он сунул мне в руку жетон посыльного – два противогазных стеклышка с оттиском синей печати военной части между ними. – Мне жетон не поможет, а ты скажешь, мол, посыльным к командиру взвода от дежурного по штабу идешь». – «Ладно», – смиловался я. – «Возьми, – Шляхов сунул мне в руку еще пакет, перевязанный веревкой. – Обменный фонд. Если на патруль нарвешься, бросай подальше в сторону, типа не твое». – «А что здесь?» – «Какая тебе разница? Девки знают. Колеса!»

«Фельдшер Климов натырил, что ли?» – подумал я.

В предрассветных сумерках добрался я задворками по пустынному городку до почты, как объяснил Шляхлв, и в доме напротив нашел нужную квартиру на четвертом этаже. Шинкарки могли бы поселиться и пониже, – подумалось. – С другой стороны, у кого трубы горят, тому четыре этажа – не препятствие, как бешеной собаке семь верст – не крюк! А соседи в милицию стучать не будут. Глупо стучать привилегированному покупателю на продавца.

Дверь открыла сонная, симпатичная, молодая девушка с родинкой на щеке. Мне представлялось, шинкарка должна быть страшной, как Баба Яга, чтобы клиенту даже после освоения ее продукции ничего лишнего в голову не взбрело, он столько просто не выпьет. Девушка не удивилась моему приходу, даже вопросов не задавала. Приняла от меня пакет, выдала два пузыря читинской водки, поправила халатик, распахнувшийся на белой гладкой ножке выше колена, зевнула, прикрыв ротик ладошкой. Дама явно хотела в постель, но, к сожалению, не со мной. Пришлось откланяться.

Шляхов встретил меня ворчанием, мол, слишком долго ходил. В столовой не дождались, спать разошлись. Предложил выпить с ним. Я подивился такой милости, но, собрав волю в кулак, отказался. Только жрать сильнее захочется, да и до подъема осталось всего ничего. Зачем над собой издеваться?

– Ну, как знаешь, – с обидой сказал сержант и отправился в столовую, дальше тащить наряд.

«Два пузыря он не выпьет точно, – подумал я, – иначе мы его потеряем». Даже представить себе не мог тогда, что попал в самую точку!

Покинув штаб, я прострелил взглядом пространство вдоль казармы и у дальнего подъезда увидел своего товарища, капитана медицинской службы Рому Горящева. Тому, что рядовой-срочник сдружился с офицером, удивляться не стоило. Все-таки я тоже окончил институт, разница в возрасте между нами была не столь велика. У Ромы не было ярко выраженного офицерского гонора. Вероятно, военный врач, он, прежде всего, врач, а уже потом военный. У него нет, в отличие от «обыкновенного» офицера, служащего в Забайкалье, острого ощущения, что жизнь проходит мимо, которое хотелось бы на ком-нибудь выместить.

В первый день строительства спортгородка мы с Серегой Перепелкиным сгорели на работе, ночью поднялась температура, и поутру я пришел в медпункт за таблетками аспирина для себя и для товарища.

Пройдя предбанник, оказался в довольно просторном зале с колоннами, уставленном койками. Остановился, чтобы осмотреться в новом месте. На койках сидели и лежали юноши в пижамах с унылыми лицами. Я развеселился от такого количества симулянтов, не смотря на горящую спину и температуру.

– Эй, военный! – окликнула меня одна пижама, поднимаясь с койки. Вид у добра молодца был иной, нежели у прочих, – похож на сержанта, облаченного в больничный наряд. – Чего надо?

– А что есть? – ответил я вопросом на вопрос, как это случается в том городе, где врачом психбольницы трудится моя милая тетушка.

– В смысле? – не понял спрашивающий.

– Ну, табак, алкоголь? Может, с девушкой познакомишь?.. Предлагаешь чего?

– Ты что, больной?

– А сюда и здоровые ходят? – продолжил охотно поддерживать разговор я.

– Нет, вы видели приколиста? – обернулся он к еще двоим, имеющим отнюдь не скорбные лица, чьи кушетки располагались по соседству с его кушеткой. Дружки подхихикнули угрожающе.

– Зачем пришел сюда, спрашиваю?

– За аспирином, – сказал я ему, чтобы отстал.

– Что, простудился? – с издевкой спросил местный авторитет, подступая ко мне.

– Наоборот, перегрелся, – ответил я. – Там лето на улице, – на всякий случай объяснил ему. Кто знает, когда он в последний раз выходил из лазарета? Может, еще зимой?.. Я стал подозревать, что молодец вовсе не добр, – ко мне, во всяком случае, но меня спас окрик, донесшийся откуда-то сбоку:

– Климов, есть там кто-нибудь еще?

– Есть один… перегревшийся, товарищ капитан!

Климов – фельдшер, как оказалось, – беспрепятственно пропустил меня в кабинет.

Узнав, откуда я призвался, молодой веселый доктор признался, что сам учился в горьковском мединституте. Разговорились. Когда же я припомнил двух примечательных чернокожих студенток, постоянно виденных мной на остановке «Медицинская», – у одной пышная шевелюра, как у Анджелы Дэвис, у другой вся голова в тонюсеньких косичках, живого места нет, Рома расчувствовался от нахлынувших воспоминаний, попросил называть его просто по имени, когда одни, и предложил заходить почаевничать вечерами.

В Мирной с подругами было туго, все невесты из офицерского клуба наперечет, все злачные места Рома на пару с нашим Волосовым давно изучили, пока, наконец, капитан Горящев не нашел себе в гарнизонном госпитале зазнобу со странным именем «Люция». С тех пор он с особой охотой возил в госпиталь наших тошнотиков, объевшихся маминых посылок, едва ли не каждый день. Вот и теперь, очевидно, вернулся оттуда. Хотелось расспросить его про Шляхова.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – Я приложил ладонь к пилотке.