Чтобы не путаться под ногами у занятых делом людей, я отыскал угол, из которого была видна полётная палуба и в котором никто не пытался оттоптать мне ноги.

Авианосец уже развил полный ход и выдерживал курс с точностью до минуты. Ветер под острым углом к носу корабля, но развернуться по ветру не было никакой возможности: космолёт заходил на посадку тоже по выверенному и рассчитанному курсу. Оставалось надеяться, что «Корвет» окажется слишком массивным для ветра.

Внезапно один каптри, спокойно сидевший до этого за небольшим пультом недалеко у моего закутка (бьюсь об заклад, именно от этих нескольких неподвижных фигур на мостике всё и зависело!), подпрыгнул и что-то забормотал себе под нос. Я подошёл, заглянул из-за спины.

– Старая испанская калоша «Валенсия», – шипел каптри, следя за отметкой на экране радара. – Что ты делаешь здесь, старая лайба? Ищет, что не теряла, найдёт то, что не искала…

– Что случилось?

– Испанский разведчик, бывший номерной эсминец, теперь «гидрографическое» судно «Валенсия», приспособленное для радиоразведки. Вышел из вице-королевства Чили в начале наших манёвров, и вот добрались, наконец. К самому интересному, чёрт их дери.

– На эсминце? Через два океана?

– Не смешите. Конечно, они прошли через мыс Горн и мыс Доброй Надежды. Надеялись застать нас у Мадагаскара, и застали…

– А имя корабля вы узнали по засветке на экране?

– Да. Радиоразведчики всегда дают по экрану особую засветку. А о том, что в море вышла именно «Валенсия», стало известно почти месяц назад… Так, сейчас наши корабли сопровождения начнут их оттирать и забьют радиопомехами…

Я отвернулся, и как раз в это время над кормой «Святогора» в небе зажглась звезда. «Корвет» вошёл в плотные слои атмосферы. Напряжение на мостике достигло кульминации…

Космолёт был прекрасен, как прекрасны все летающие аппараты. Он снижался плавно и неторопливо, с чувством собственного достоинства. Эта плавность и неторопливость завораживали нас… и обманывали. На самом деле «Корвет» приземлялся с большой скоростью, и на секунду у наводящих операторов возникла мысль, что скорость катамарана недостаточна и палубы не хватит для приземления. Ведь космолёт нельзя поймать на посадочный трос, как простой самолёт. Великий князь прорычал что-то неразборчивое в трубку внутреннего телефона, хотя к тому времени машины корабля выжимали из себя всё, что возможно. Теперь они пытались выдавить то, что невозможно.

«Корвет» всё с той же плавностью и неторопливостью приподнял нос, на миг развернувшись к зрителям треугольным днищем. Гасил остаточную скорость. В следующую секунду провалился на несколько метров вниз, выпустил шасси, коснулся палубы… и вдруг оказалось, что он несётся вперёд с бешеной скоростью. Сердце у меня ёкнуло, рядом звучно сглотнул один из флотских офицеров. Казалось, что сейчас машина стоимостью в десять миллионов золотых рублей пробежит палубу до конца и упадёт в море. В это время экипаж включил реверс двигателей, и космолёт стал замедляться всё больше и больше, и наконец остановился в пяти метрах от конца палубы. Его тут же со всех сторон стали «пеленать» техники, одетые в асбестовые костюмы. Когда космолёт окончательно остынет и экипаж покинет кабину, его отбуксируют ближе к середине и укрепят рядом с «башней». Там он и пробудет всю дорогу до Цейлона.

На мостике все облегчённо вздохнули. Мы смеялись, хлопали друг друга по плечу, пожимали руки.

– Господа! А вы заметили – корабль даже не покачнулся!

– Если бы на нас попытались посадить старый «Буран», он нас раздавил бы! А «Корветы», они небольшие…

– Господа офицеры! – услышав великого князя, все как по команде вытянулись. – Поздравляю вас с выполнением высочайшего приказа! Это было непростое задание.

– Служим Его Императорскому Величеству! – ответили все в два десятка лужёных офицерских глоток.

– Государю Императору Николаю Алексеевичу многая лета! – провозгласил Георгий.

– Ура! Ура!! Ура!!! – разнеслось над океаном.

– Надо послать за корабельным священником, отслужить благодарственный молебен, – вспомнил старший офицер корабля.

Его поддержали со всех сторон.

– Накрылся мой отдых, господа офицеры, – притворно вздохнул я. – Теперь, когда полётов не будет до самого Цейлона, мне предстоит гонять своих «коньков» по палубе с утра и до вечера… Когда ещё удастся попрактиковать спецназ на штурм космолёта…

Громкий хохот был мне ответом.

По Денежному переулку со стороны Арбата бежит черноволосый молодой человек в распахнутом пальто. Шляпу он то ли потерял, то ли вовсе не надевал. Дорогие твидовые брюки почти до колен забрызганы грязью, но бегущий этого не замечает. Чёрные лаковые штиблеты разбрасывают во все стороны воду из глубоких осенних луж.

Пот заливает ему глаза. Он по-рыбьи хватает ртом воздух, так что видны металлические коронки передних зубов. Ноет раненая нога, словно почуяв приближение к тому месту, где он впервые узнал, что такое настоящая боль.

Одиннадцать лет назад он точно так же бежал по этому переулку. Наверное, даже быстрее, потому что был молод и здоров. А ещё потому, что хотел предотвратить убийство, которое повлечёт за собой множество других смертей.

Сейчас от быстроты зависит его собственная жизнь, и бегун – или уже можно сказать беглец? – не сбавляет скорости. Только бы добраться до дома, подняться на пятый этаж, зайти в квартиру и убедиться, что злополучной книги там всё-таки нет, что Радек просто ошибся, перепутал.

Или пошутил? Он ведь такой весельчак, вся Москва смеётся над его каламбурами и анекдотами. Но нет, некоторыми вещами – а также именами – не шутят. Да и книга на самом деле была, хотя и пропала куда-то ещё в константинопольском порту. А самое главное, Карл утверждает, будто бы Яков – так зовут беглеца – сам ему эту книгу показывал.

И вот тут начинается самое страшное. Тот кошмар, что преследует Якова уже одиннадцать лет, даже чуть больше, заставляя порой сомневаться в собственной вменяемости, вынуждая верить во всякую чертовщину. На самом деле Яков никому не показывал книгу. Он готов поклясться чем угодно, что и сам её с тех пор не видел. Как не делал и ещё многое из того, что ему приписывают.

Но что будет стоить его убеждённость против показаний свидетелей? Особенно на Лубянке. Уж Якову-то, одному из старейших сотрудников ВЧК, прекрасно известно, как быстро там у людей меняются убеждения. И сам трюк с тайным посланием от врагов революции, якобы найденным в безобидной с виду книжке, тоже хорошо знаком. Но даже сожги сейчас Яков тот опасный подарок или не отыщи его вовсе, это уже ничего не изменит. Радек наверняка уже сообщил куда следует, Ягода или Трилиссер уже подписывают ордер.

От этой мысли ноги делаются ватными. Яков останавливается возле самого подъезда. С кончика мясистого иудейского носа падают тяжёлые капли пота, широкая грудь пытается ухватить лишнюю порцию воздуха, в висках настойчиво бьётся рефреном: уже, уже, уже. И только память ещё не сдаётся, пытается выцепить из прошлого какую-нибудь подсказку. Что-то такое, чего раньше не заметил, не понял, не придал значения.

Тот же самый человек неторопливо идёт по константинопольской набережной Серкеджи. На нём такой же дорогой костюм. Голова мужчины так же непокрыта, но узнаешь его далеко не сразу – мешает ухоженная чёрная борода. Вокруг мельтешат уличные торговцы, посредники, сводники и просто попрошайки. Но торговец антиквариатом Якуб Султан-заде – именно так написано в его паспорте – не собирается ничего покупать.