Тайные организации горели на бюрократии и канцелярщине. Декабристы писали письма, хранили их, вместо того чтобы бросить в печку; Сергей Нечаев заставлял подчиненных писать отчёты о предпринятых и планируемых действиях, вел протоколы собраний.

Вот и с товарищами из Архангельской Поморской Артели, которая в сокращении АПА, та же история. А вообще, спасибо вам, дорогие товарищи «заговорщики», за канцелярщину. Нам же работы меньше.

Первым делом старательно изучили список «заговорщиков». Девять уже у нас, пятеро на Соловках в лагере, еще трое выбыло по естественным причинам, остальных доставят в течение ближайших суток. Чекистов я уже арестовал, этих можно даже и не допрашивать, сразу расстреливать. Даже если ни в чем не провинились, виновны уже в том, что не доложили. Нет, пусть все-таки вначале их допросят, может что-то интересное скажут. Остается еще Саша Прибылов, но и он никуда не денется, отыщется.

Лихоносов Аввакум Исаакович — судя по фамилии, из коренных поморов, а по имени-отчеству, из старообрядцев, сидел напротив меня и заливался соловьем, поднимая глаза кверху, как политик, любящий порезонерствовать, а самое главное — обожающий послушать самого себя.

— Товарищ Ленин заявил о праве наций на самоопределение, — вещал Лихоносов. — А право наций на самоопределение есть отделение от «чуженациональных» коллективов. Вы считаете, что он не прав?

Я слегка скривился. Ну, кто же в здравом уме и твердой памяти в одна тысяча девятьсот двадцатом году станет спорить с Лениным?

— И к чему излагать прописные истины? Вы, гражданин, мне конкретные данные изложите.

— Какие?

— С каких это пор, жители Архангельской губернии стали считать себя отдельной нацией, а русский народ стал для вас чуженациональным коллективом?

— А мы и есть отдельная нация, — заявил Аввакум Исаакович. — Мы — поморы. У нас особый жизненный уклад, своя культура, традиции. Мы, то есть поморы, особая историческая общность, у нас свое происхождение, свой язык, экономический уклад.

— Хорошо, — кивнул я. — предположим, вы правы, хотя ни разу не слышал, что язык Архангелогородской губернии отличается от Вологодской, или Череповецкой. А теперь, будьте добры, разъясните мне, чем именно отличается помор от русского? Вы историю изучали? Помните, что поморы произошли от русских переселенцев из Великого Новгорода?

Аввакум Исаакович высокомерно посмотрел на меня:

— Историю, товарищ начальник губчека, я знаю получше вашего. Мы и не отрицаем, что пришли сюда из России. Ну и что? За тысячу лет, что мы здесь живем, мы уже давно стали обособленной нацией. Поморы — результат смешения германской нации, в лице викингов, славян, угро-финнов, биарминов. И все это приобрело современные черты. У нас даже кровь другая, чем у вас. Мы в течение тысячи лет живем на море — охотимся на морского зверя, ловим рыбу, а вы только землю пашете. Разве не так?

— Ишь ты! — восхитился я. — И много вы лично морского зверя добыли? А прочие жители города живут с помощью рыбной ловли?

— А вот это несущественно, — отмахнулся Лихоносов. — Я говорю вам об общих тенденциях, а не о деталях. В Архангельске живут горожане, у них уже сложился свой специфический уклад и быт. Но, в целом, наш край исстари был рыболовецким.

— Ага, — кивнул я. — Особенно, когда Архангельск и Холмогоры стали заниматься торговлей, а местное население добывало морского зверя и рыбу для продажи в Англию и в другие страны.

— Товарищ Аксенов, — строго посмотрел на меня Лихоносов. — Не занимайтесь демагогией.

Мне стало смешно.

— Вот как? А мне отчего-то кажется, что демагогией занимаетесь именно вы. Да еще и товарища Ленина неверно цитируете. Если допустить, что поморы — нация отличная от русской, что она «угнетенная нация», тогда возникает следующий вопрос — с каких это пор Архангельская губерния перестала быть Россией?

— Так она никогда Россией и не была, — парировал Аввакум Исаакович — Когда-то здесь жили биармины, перемешивались с викингами, а потом пришли новгородцы. Просто во время царского режима, когда Россия была тюрьмой народов, ее правительство завоевало эти края, а теперь настало время восстановить историческую справедливость. Как говорил товарищ Ленин — возникает необходимость государственного сплочения территорий с населением, говорящим на одном языке. Поморская нация хочет создать собственное государство, что в этом плохого? Чем мы хуже Норвегии, отделившейся от Швеции или Финляндии, недавно являвшейся частью Российской державы? Почему это им можно, а нам нельзя? Великая Коммунистическая Помория станет не просто дружественным государством для Советской России, а образцом для подражания. Мы построим первое в мире Коммунистическое государство, где царствует порядок и справедливость, где все люди станут трудиться во благо других людей.

Лихоносов говорил очень проникновенно, убедительно, аж заслушаешься. Кто бы другой уже тихонечно наматывал бы на уши макароны, но только не человек, наслушавшийся за свою жизнь столько кандидатов в депутаты, что получил соответствующий иммунитет.

— А как вы собираетесь строить новое государство? — поинтересовался я. — В Архангельске нет промышленности, зерном себя может обеспечить только Шенкурский уезд. Вам даже армию не создать. Вы же полтора года жили при Северном правительстве, могли бы понять, что без поддержки извне губерния просто пропадет.

— Никто же не говорил, что Великое Коммунистическое Поморье мы станем строить прямо сейчас. Это вопрос не года, даже не двух. Возможно, затянется на десять лет, может больше. Вначале потребуется восстановить промышленность, наладить судоходство, начать торговлю с Европой, а вот тогда можно поговорить об отделении от России. Но наша организация должна быть лояльна к Советской России. Более того — мы должны быть активными участниками становления Советской власти. Не случайно, члены АПА являются членами РКСМ, поступили на службу в ЧК. Еще немного и они заняли бы ключевые позиции и в руководстве города, и губернии. Жаль, что с вами их постигла неудача.

— Стало быть, дождетесь, чтобы Россия помогла вам создать экономику, тогда и можно отделяться, — констатировал я.

Лихоносова это нисколько не смутило:

— И что в этом такого? Все члены общества внесут свой вклад в создание будущего Великого Поморья. Впоследствии, те из строителей, кто приехал к нам из России, смогут остаться на положении почетных членов Поморья, хотя и не получат права голоса на выборах в органы власти.

Я полистал лежавшие передо мной бумаги. Все задержанные, и те, кто пока на свободе, в прошлом являлись учащимися гимназии. Половина из них прошла через армию, кое-кто вступил в Архангельское ополчение.

— Как вы смогли убедить своих учеников поверить в вашу бредовую идею? Ладно бы одного, двух, десять. Но сорок человек?

— Почему бредовая? — вскинулся, было, Главный Кормчий, но сник под моим насмешливым взглядом.

— Ну-ну, Аввакум Исаакович. Вы кто угодно, но не дурак и не романтик.

Еще разок полистав протокол допроса Лихоносова, посмотрел его биографические данные. Так, тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года рождения. В сущности, совсем молодой человек. Окончил Ломоносовскую гимназию в Архангельске, учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета. Преподавал в гимназии историю, древнегреческий и латынь. Ишь, многостаночник!

— Надо же, — глубокомысленно изрек я, посматривая то на бумаги, то на Лихоносова. — А вы, оказывается, учились у самого Лаппо-Данилевского? А Гревс еще преподавал или уже нет?

Чекист, имевший представление о профессорах университета, слегка смутил Лихоносова, и он немного сбавил свой менторский тон.

— Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский вел у нас историю восемнадцатого века, а еще спецкурс по эпохе Екатерины второй. А Ивана Михайловича Гревса я не застал. Он уже ушел от нас в Тенишевское училище. А вы тоже заканчивали университет? Странно.

— Что именно я заканчивал, это неважно. Скажите-ка лучше, как вы умудрились не попасть в армию? — поинтересовался я, не обнаружив в документах записи о пребывании Аввакума Исааковича ни в царской, ни в белой армиях. — По возрасту вас уже давно бы должны мобилизовать.