Первым в город въехал захваченный еще летом английский танк, , отремонтированный, освоенный и зачем-то взятый с собой в наступление.

Танк въезжал в сопровождении полуэскадрона кавалеристов во главе с Хаджи-Муратом, а уже следом двигалась пехота.

Двигались осторожно, занимая в первую очередь главные улицы, а уже потом растекаясь на небольшие группы, проверявшие на всякий случай все переулки, осматривая подозрительные места, готовясь столкнуться с сопротивлением, но, к вящему удивлению, вначале увидели красные флаги, а потом толпу, выстроившуюся вдоль Троицкого проспекта, по которому как раз и двигался единственный танк.

В результате, вместо захвата города с боем, получился торжественный и абсолютно незапланированный вход Красной армии.

В те дни, когда солдаты ловили собственных офицеров, а городские обыватели вывешивали красные флаги, я занимался совсем другими делами. Когда стало понятно, что боевых действий не будет, подпольный комитет партии, не заморачиваясь на смену названия и прочие внешние атрибуты, озаботился другой проблемой, возможно, более важной — как решать продовольственный вопрос? С приходом Красной армии едоков прибудет, это понятно. Пока подтянутся тылы, возобновят движение по железной дороге, пройдет время. И сможет ли центральная часть России, сама нуждающаяся в хлебе, помочь Архангельску? Вопрос этот уже поднят, радио «Таймыра» отправило соответствующий запрос, из Центра пообещали, но когда это будет? Нам же понадобится кормить почти сорок тысяч горожан, десять, а то и двенадцать красноармейцев и еще некое количество военнопленных. Если по минимуму — шестьдесят тысяч, по максимуму — семьдесят.

К своему удивлению и радости среди кораблей, оставленных в порту, обнаружился не просто клад, а настоящий Клондайк. Шведский пароход «Хальмарк», зафрахтованный во время экспедиции Вилькицкого по Северному морскому пути в Сибирь, к Колчаку, и которому положено давным-давно отираться в гавани Стокгольма, почему-то нашелся в Соломбале, затерявшись между ржавыми баржами, предназначавшимися на слом и переплавку. По скромным подсчетам, в трюме находилось около ста тысяч пудов зерна и столько же муки. Еще отыскали пятьсот пудов сыра и сколько-то там мяса. Мясо, увы, для употребления в пищу не годилось — протухло и очень скверно воняло. Но именно благодаря мерзкому запаху пароход и был обнаружен. Мальчишки, промышлявшие всякой-всячиной, пошли на запах, перепугались, решив, что на пароходе лежат разлагавшиеся мертвецы, сообщили взрослым, а там все и завертелось.

Мне стало интересно — как же так получилось, что груз, уже официально распределенный среди горожан и благополучно съеденный (по отчетам), оказался на заброшенном причале? Что это — глупость или желание кого-то из членов Северного правительства «нагреть руки» на голоде и горе? Скорее всего, последнее. Хлеб во все времена служил самой лучшей валютой, посильнее золота. Что-то мне это напоминало. Да, именно это. Ситуацию накануне февральской революции, когда рядом с Петроградом стояли заполненные зерном эшелоны, а голодные домохозяйки и рабочие сутками стояли в очередях за хлебом, пока у кого-то не лопнуло терпение. Но в семнадцатом это была точно рассчитанная акция, направленная на формирование недовольства и начало революции. А здесь? Может, в правительстве Миллера у нас, у красных, имелся тайный «доброжелатель», поставивший своей целью скорейшее свержение белых? Не думаю. Скорее всего, имелся шкурник, да не один, собиравшийся нагреть собственный карман. Но коли хлеб так и остался в трюме, у него это не получилось. А ведь этот хлеб позволил бы Архангельску продержаться если не месяц, то хотя бы недели две, а за это время все могло измениться.

Впрочем, а что изменилось бы за две недели или за месяц? Ровным счетом ничего. Северное правительство только продлило бы собственную агонию, а падение белого режима могло стать куда болезненнее.

Теперь стояла задача взять под охрану бесценный груз «Хальмарка», разгрузить его и распределить между предприятиями и районами города, а потом наладить раздачу хлеба горожанам.

К счастью, у руководителя подполья, того самого Михаила Артемьевича, с которым мы были знакомы, имелся опыт распределения продовольствия еще с прежних времен, да и у остальных товарищей тоже.

Вход Красной армии в город прошел как-то мимом меня. Ну вошли и вошли, и замечательно. Пусть теперь берут под охрану стратегически важные объекты, устанавливают правительство, производят аресты. Вспомнит обо мне Москва, и хорошо, а нет, тоже ничего. Покамест архангельское подполье задействовало меня не как сотрудника ВЧК, а как члена партии. Мне пришлось участвовать в бесконечных заседаниях, о чем-то спорить, доказывать, самому стоять в охране драгоценного парохода и даже побыть в роли грузчика, потому что для разгрузки зерна задействовали самых надежных товарищей, включая всех членов подполья во главе с Михаилом Артемовичем. Вот, сегодня в кои-то веки удалось выкроить время для сна, так и то какая-то сволочь разбудила.

В дверь забарабанили властно и сильно. Похоже, вначале стучали кулаком, а теперь прикладами.

— Открывай, бля! — донеслось из-за двери. — Щас дверь гранатой высадим, на хер!

Будь я один, попытался бы немного повоевать, а со мной женщина. Если в дело пойдут гранаты, ни дому, ни Галинке несдобровать. К тому же в городе уже Красная армия, а вести боевые действия со своими в мои планы не входило.

Отстранив Галину, рванувшуюся открывать дверь, и со вздохом убрав браунинг, я отодвинул засов и увидел на крыльце конопатого курносого парня с наганом, нацеленным мне прямо в грудь, а за ним двух солдат с винтовками. Судя по красным звездам на папахах — свои.

— Аксенов? — поинтересовался курносый, поигрывая оружием.

— Допустим, — кивнул я. — А вы по какому поводу?

— Когда надо будет — узнаешь. Живо собирайся, сучара, — ткнул меня наганом в грудь красноармеец. — Дернешься, пристрелю, бля. Надевай шинелку, а не то прямо так пойдешь, в гимнастерке.

— Граждане, что здесь такое происходит? — попыталась вмешаться Галина, но ее вопрос наткнулся на хамство курносого:

— А ты заткнись, подстилка белогвардейская. Подожди, твоя очередь еще наступит! А станешь вякать, так и тебя шмальну, старая кочерыжка. — Повернувшись ко мне, парень рявкнул: — Мне тебя долго ждать-то, гнида?

Я с трудом поборол желание сравнять нос парня с его наглой мордой, но наган и две винтовки заставили меня покамест не дергаться и не спорить. К тому же, если честно, я был полностью обескуражен. В совершеннейшей растерянности я вдел руки в рукава шинели, нахлобучил шапку и пошел.

Кажется, нечто подобное у меня уже было. Дежавю, блин. Но в прошлый раз меня вели более вежливо, без демонстрации намерений. Сейчас же все по канонам старого фильма — впереди командир с наганом, а сзади в спину (мою, между прочим) упираются два штыка.

Идти по архангельским улицам с таким эскортом отчего-то стыдно. Наверное, потому что меня вели свои. Вот если бы белые, то нормально. Кажется, мелькнул кто-то знакомый. Нет, наверное, показалось.

Курносый время от времени озирался и приговаривал:

— Что, гнида белогвардейская, страшно? Ничо, щас мы тебя в расход пустим, недолго тебе боятся.

Я просто шел, ничего не отвечая, не пытаясь орать — мол, это какая-то несправедливость, задержали меня неправильно! А смысл? Если меня не расстреляют сразу, узнаю, зачем меня арестовали и за что. Теоретически, повод арестовать разведчика есть всегда. Например, меня можно смело арестовывать за то, что позволил уйти резиденту английской разведки. Еще повод: если предположить, что адреса и фамилии, данные паном Зуевым, при тщательной проверке оказались туфтой, и инкриминировать Аксенову, то есть мне, преступную небрежность, а при желании можно отыскать и сговор с врагом.

Самое забавное, что браунинг так и лежал в моем кармане, потому что ни командир, ни его бойцы не догадались меня обыскать. Они что, тупые? Или настолько наглые и самоуверенные, что не ожидают сопротивления? Странно. Стало быть, эти парни не из ЧК и не из военной разведки товарища Аралова. Коллеги меня бы точно обыскали. Скорее всего, здесь просто красноармейцы, которым поручено выполнить задержание. При желании могу положить на февральский снег всех троих, им ни штыки помогут, ни револьвер. Но положить-то я их положу, а что дальше? Уходить в леса, подаваться в белые партизаны? Так тут вам не Крым, не Кавказ, где организованное сопротивление продлится еще года два. В тайге или в тундре долго не партизанствуют, климат не тот, и поддержки местного населения не будет. Нет уж, пойдем до конца, куда поведут.