Тон не понравился, и очарование резко испарилось, а он вдруг схватил меня обеими руками за горло и водрался так сильно в мое тело, что я ощутила толчок его головки маткой и выгнулась от болезненного ощущения.

– Сука…которая больше не посмеет сбежать от своего хозяина!

Руки сжались на моем горле сильнее.

– Говори! – зарычал, исказив лицо мне прямо в губы. – Говори!

– Сука, – прохрипела я, и он задвигался еще быстрее, так быстро, что я вся задергалась от толчков и вдруг резко кончила, выкрикивая под его напором. – Твоя сука!

– Даааа, бл***ь!

Я с такой силой стиснула его член мышцами влагалища, что он закричал, взвыл, исторгаясь в меня со всей мощью, впиваясь губами в мой рот и ослабевая схватку на моем горле.

Снова опустился поцелуями вниз, припал к моей промежности и, всосав в свой рот мой клитор, сильно и быстро заработал языком, продолжая держать меня за горло.

Я кончила через несколько минут интенсивных ласк, забилась в его руках потрясенная силой своей отдачи и возбуждения. Ненавидя себя за это и в то же время ощущая счастливо опустошенной. А он вдруг завладел моим ртом, отдавая наш общий вкус моим губам.

– Запомни, девочка, ты – только моя сука. И если ты еще раз попытаешься сбежать, я сниму с тебя кожу и посажу на цепь во дворе, как собаку!

Он говорил ласково и вкрадчиво, но по его глазам я видела и четко понимала – он не шутит. И это не аллегория.

Секунды, минуты, часы. Длиной в вечность и неизвестность. Я ждала. Это самое невыносимое – ждать. Нет, именно его я могла ждать бесконечно долго. Но сейчас я ждала НАС. Будем ли МЫ еще или НАС уже нет?

(с) Ульяна Соболева. Паутина

В Израиле мы пробыли еще несколько дней. Волшебных и совершенно необыкновенных. Я ожидала, что мы поедем обратно в тот дом, но Римузин*1 с новым водителем вез нас в совершенно другое место. С кабиной нас разделяла звуконепроницаемая черная перегородка. Вместительный салон, похожий скорее на комнату, чем на салон авто. Мини-бар, широкие кресла из черной мягкой кожи, черный ворсистый ковер на полу и совершенно затонированные стекла.

– Куда мы едем?

Спросила я, прислонившись к нему всем телом в машине, склонив голову на плечо и чувствуя, как он напрягся, когда я погладила его запястье большим пальцем, и отнял руку. Я уже заметила, что его напрягало любое проявление ласки с моей стороны. Как будто она ему неожиданно неприятна или даже пугает и отвращает. Но иногда сложно удержаться, особенно когда тебя сжирают эмоции. А меня рядом с ним раздирало от этих эмоций. Каким-то непостижимым образом этот человек пробрался в мои мозги и заразил меня тем самым пресловутым Стокгольмским синдромом. С одной лишь разницей в том, что это я сама добровольно пришла к нему и продала всю себя с потрохами.

– Какая разница. Тебе важно, куда мы на самом деле едем?

Действительно. Какая разница. Для меня это ничего не изменит. В новую будку для его суки, или в гостиницу, или еще куда-то. Он ясно дал мне понять, что права голоса мне никто не давал. И все мои выбрыки не привели ни к чему хорошему. Меня вдруг посетила мысль, что теперь будет намного хуже, что это будет не его дом, а не знаю, усадьба Синей бороды или людоедская будка… а что, если меня везут в лес и там…там закопают живьем. Он ведь говорил, что мое наказание еще даже не начиналось, что на самом деле он только играется.

– Помнишь, я говорил тебе, что многие люди пострадали из-за твоих выходок, Марина?

Судорожно сглотнула и посмотрела ему в глаза. Как же можно одновременно так восхищаться им, сжиматься от судорог удовольствия от понимания, что вот этот мужчина касается моего тела, и в тот же момент смертельно его бояться. «Там, где страх, места нет любви» так, кажется, поется в знаменитой песне «Агаты Кристи». Оказывается, место этой дурацкой, непонятной и совершенно абсурдной дрянной любви есть всегда и везде. Она может быть смешана со страхом, с ненавистью, с болью. Да с чем угодно. Ростки этого бурьяна прорастают везде, где только можно.

– Помню.

– Очень многие. Люди, которых я уважал и ценил.

Не знаю, куда он клонил, но меня пугал его тон и не нравилось, что машина свернула на проселочную дорогу в сторону леса.

– Куда мы едем, Петр? – дрожащим голосом переспросила я.

– Тебе страшно?

Кивнула и стиснула руки в кулаки.

– Правильно, так и должно быть. Я очень хотел бы, чтоб тебе было страшно.

– Зачем тебе это? – тихо спросила я. – Зачем ты постоянно мучаешь меня?

– Наверное, потому что мне это доставляет удовольствие? – совершенно невозмутимо переспросил он и приоткрыл окно. – Люблю лесной воздух. Особенно в хвойном лесу. Когда я был ребенком, я мечтал сходить в хвойный лес, собрать шишек и сделать из них поделки для своей матери.

– И…ты их делал?

– Нет. Тогда нет.

Сказал, как отрезал, и снова посмотрел на меня.

– Как ты думаешь, зачем мы едем в лес?

Мне становилось все страшнее, а выражение его лица нравилось все меньше. Казалось, все его черты заострились, а губы нервно подёргиваются. Как будто он что-то предвкушает. И мне вдруг четко и ясно становится понятно, что меня здесь ждет нечто ужасное. Скорее всего, мучительная смерть.

– Не надо.

Как-то очень жалобно пропищала я, а он рассмеялся. Его явно забавлял мой искренний ужас. У меня странное ощущение, что в этот раз будет хуже, чем в пустыне, что там все только начиналось, и теперь он входит во вкус, и я на втором уровне игры этого сумасшедшего маньяка, в которого меня так угораздило. Он так профессионально и утонченно подминает меня под себя, давит ментально, что я понимаю, насколько ничтожны все мои попытки сопротивляться.

И это тот человек, который берет мое тело, который ласкает меня, который выдирает из меня бешеные оргазмы, он же смотрит на меня взглядом палача, и я знаю, что наказание последует непременно. И он к нему готовился. Тщательно, продуманно. Никто и ничего мне не простил. Все эти дни, когда был ласков со мной, он не переставал помнить о том, что придумал для меня новые пытки.

– Не нервничай, Марина. Рано начала нервничать. Расслабься, отдохни в дороге. Может, ты хочешь пить? Или достать для тебя шоколадку?

Похоже на вопрос «нет ли у вас последнего желания». И я вдруг понимаю, что оно есть. И это желание, чтобы он меня поцеловал, прижал к себе. Успокоил меня теплом своего тела, и я поверила, что это не поездка на тот свет вместе с самим дьяволом на пару.

– Хочу…

Ответила несмело.

– И чего же ты хочешь?

– Твои губы.

Приподнял одну бровь, затем протянул руку и взял мое лицо за подбородок, всматриваясь мне в глаза своими страшными, светло-синими глазами. Там штиль….но обычно затишье всегда бывает перед самым страшным ураганом. И меня слегка потряхивает от страха.

– Так возьми их сама, если хочешь.

Взгляд тяжелый из-под широких век. Я подалась вперед и коснулась губами его губ. Безответно. Он даже не пошевелился. Я обняла своим ртом сначала верхнюю, затем нижнюю. Провела по ним языком. Айсберг оставался совершенно равнодушным, и меня заражало его холодом.

И я больше не хочу никуда ехать. Я хочу, чтобы это наказание свершилось здесь и сейчас. Пусть заставит напряжение лопнуть, а не сводит с ума ожиданием. Но нет, он ведь смакует мой ужас, он ловит, считывает, сжирает его с моего лица, и я вижу искорки удовольствия в его глазах и в спрятанной в чувственном влажном рте улыбке.

У меня в голове мелькает вдруг мысль о его жене. С ней он так же жесток, с ней он так же играет в эти ужасные психологические игры и мучает ее…Скорее всего, нет. Скорее всего, с ней он нежный и любящий супруг. Он заботится о ней, называет ласковыми словами, дарит подарки по праздникам и никогда не вывозит в лес умирающую от ужаса.

Машина останавливается в густоте почти непроходимых хвойных зарослей.

– Как же ты вся трясешься. Тебе холодно?