Прежде чем миссис Маллет успела возразить, я подвел Конни к стойке. Единственный Библиотекарь посмотрела на ее читательский билет, а затем перевела взгляд на Конни.

– Вас зовут Клиффорд Кролик?

– Это билет моего мужа.

– Вот и нарушение! Код 4–20, – восторжествовала миссис Маллет. Оказалось, что она все-таки учила мои коды. – «Ненадлежащее использование библиотечной собственности».

– Я беру книгу своему мужу, – сказала Конни. – Посетители ведь имеют право брать книги для других, верно?

Она обращалась к Единственному Библиотекарю, и та подтвердила свое согласие, опустив печать на читательский билет, а затем на книгу. Потом она передала книгу обратно Конни[4].

– Десять секунд! – провозгласила миссис Тэтчер, и мы все поспешили к двери. Остальные члены нашего отряда уже ждали снаружи, и, как только дверь захлопнулась и щелкнул замок, миссис Тэтчер и надзиратели из Отдела по контролю сверили секундомеры. На них оставалось всего лишь три секунды.

– Отличная работа, – сказал я, стараясь добавить бодрости в нашу рутину, но рядом со мной уже никого не было, кроме Стэнли Болдуина и миссис Тэтчер. Остальные окружили наших зрителей, в особенности Нормана и Виктора Маллетов. Наверняка всем хотелось узнать, как Маллеты позволили крольчихе проскочить мимо них в библиотеку, и решить, что делать дальше. Я видел, как побагровела шея Нормана и как несколько горожан бросили в мою сторону неприязненные взгляды.

Я посмотрел по сторонам в поисках Конни и увидел, что она энергично скачет по улице в сторону Леминстер-роуд. В одной руке она держала библиотечную книгу, а другой прижимала к уху мобильный телефон.

Она меня так и не узнала.

– Откуда в нашем поселке взялась крольчиха? – спросила миссис Тэтчер, проследив за направлением моего взгляда.

– Не знаю.

– Что ж, Питер, сегодня Блиц удался, – сказала она, а затем, увидев направившихся к нам Виктора и Нормана Маллетов, заспешила прочь.

– А теперь, – надменно заговорил Норман, искренне веривший в свое моральное превосходство, несмотря на все доказательства обратного, – мы с тобой побеседуем о том, стоит ли пускать зайчиков в библиотеку.

Но он не успел выпустить пар. Ровно в ту же секунду мистер Битон негромко застонал и свалился с ног. Мы вызвали «Скорую», а Ллойд Джордж и миссис Тэтчер начали по очереди делать ему непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, но все было тщетно. Позже мы узнали, что у него случился сердечный приступ. Тогда мне в первый и в последний раз пригодился код 2–22: «Неизбежная смерть во время Библиотекарства».

– Говорил же я вам, что ему нехорошо, – сказал Стэнли Болдуин.

– Так мистер Битон просто взял и окочурился? – спросила Пиппа за завтраком в понедельник. Ее не было весь прошлый день и всю ночь, и я не слышал, когда она вернулась, но в этом не было ничего необычного. Я люблю ложиться пораньше, чтобы почитать, а ее спальня находилась на первом этаже. Да и вообще, она могла о себе позаботиться. Порой лучше не знать, ночуют дочери дома или нет. Ей было уже двадцать лет, но все равно. Лучше не знать.

– Ага, – сказал я. – Упал как кегля. Только ему, на минуточку, было восемьдесят восемь лет, так что это было вполне ожидаемо.

Я выглянул из окна кухни и посмотрел на стоявший по соседству Хемлок Тауэрс, где до прошлой субботы на протяжении многих лет проживал мистер Битон. Мы жили в здании, в котором когда-то находились конюшни этого старого дома, но, в отличие от самого Хемлок Тауэрс, их давно модернизировали, и жить здесь было гораздо приятнее.

– Интересно, кто туда теперь въедет? – задумчиво произнес я. Внушительное здание с башенками было жемчужиной обширной коллекции аккуратных домиков Муч Хемлока. Часть дома была возведена еще в четырнадцатом веке, и поговаривали, что сколы на фасаде были следами шальных мушкетных пуль времен Гражданской войны. Видимо, войска Парламента стреляли не намного точнее имперских штурмовиков из «Звездных войн».

– Кто-нибудь вроде мистера Битона, наверное, – сказала Пиппа. – С мешком денег, иммунитетом к холоду…

– …и с нездоровым подозрением к современному трубопроводу, – добавил я. – А еще с любовью к мышам и сырости из подвала.

Пиппа улыбнулась и передала мне тост с джемом, а потом налила себе еще одну чашку кофе.

– Я вчера была в гостях у Тоби, – сказала она.

– Понятно.

Мои взаимоотношения с Маллетами, и без того натянутые, стали намного сложнее с тех пор, как Тоби Маллет – младший сын Виктора – начал встречаться с Пиппой. Несмотря на его непростое семейство, Тоби был привлекательным и в целом благовоспитанным молодым человеком, но я так и не смог проникнуться к нему симпатией. На словах он придерживался довольно свободных взглядов, но мне казалось, что он притворяется ради Пиппы. Ведь я точно знал, что на самом деле его воззрения были близки к взглядам его отца. Когда в нашем поселке собрались ставить мюзикл «Звуки музыки», Тоби больше других просился на роль Рольфа. Всем он говорил, что просто хочет спеть «Шестнадцать, будет семнадцать» вместе с Пиппой, которая играла Лизль, но я, когда у меня бывало дурное настроение, думал, что ему просто хотелось вырядиться в нацистскую форму.

И все-таки, как бы я сам к нему ни относился, Пиппа могла спутаться и с кем похуже. Точнее, раньше она уже встречалась с ребятами намного хуже. Однако существовало Правило Общения с Дочерью № 7: не высказывать мнения о ее парнях, если тебя не спрашивают, а если спросили – перестрахуйся и скажи что-нибудь нейтральное.

– Они что-нибудь говорили о кончине мистера Битона? – спросил я.

– Тебя никто не винил, – ответила она. Маллеты часто использовали Пиппу, чтобы передавать мне через нее свои мнения. – Он как минимум пятнадцать раз участвовал в Блице и понимал, насколько опасным может быть Скоростное Библиотекарство.

– Надеюсь, все остальные думают так же.

– Кроме нас, мистера Битона никто особенно не любил, – заметила Пиппа. – Ты помнишь, как все возмущались, когда он заявил: «Бедные не такие уж и плохие люди»?

– Да, поэтому-то он мне и нравился, – сказал я, вспомнив ту историю и усмехнувшись.

– Мне тоже. Но через пару недель его уже забудут. В нашем поселке такого не прощают. Помнишь, когда бабуля Уоткинс склеила ласты? Готова поспорить: в церковь народ пришел лишь для того, чтобы лично убедиться, что она мертва.

Пиппа села за стол и отпила кофе.

– Зато Маллеты сказали пару ласковых слов о том, как ты, по их мнению, чересчур вежливо обошелся с той крольчихой, – прибавила она. – Причем я была рядом, так что они наверняка хотели, чтобы эти слова дошли до тебя.

– Да ну? – сказал я, ждавший чего-нибудь в этом духе.

– Ага. Они сказали что-то насчет того, что всегда терпели твои левацкие взгляды, но если ты начнешь мутить воду и вести себя «столь неоднозначно» по отношению ко всяким нежелательным личностям, то будь готов к последствиям.

Я отвернулся от окна и посмотрел на дочь.

– А ты сама как считаешь, я похож на левака?

Если честно, я сам считал себя центристом. Или просто никем. У меня не было времени на политику.

– По сравнению со всем остальным поселком, – с улыбкой сказала Пиппа, – я бы сказала, ты вообще почти марксист.

Муч Хемлок всегда был рассадником правых убеждений. Так уж сложилось исторически. Когда-то городок отличился тем, что осудил и сжег больше ведьм, чем любой другой город за всю историю Англии. Тридцать одну, причем все были оболганы, вплоть до зловещей ночи в 1568 году, когда они случайно сожгли настоящую. В течение сорока восьми часов после этого у ее обвинителей выскочили мерзкие черные пустулы, и все они умерли ужасной, мучительной смертью. Судьей тогда был Софония Маллет, но, к несчастью для эволюции, еще до своей смерти он успел породить нескольких детей, так что четыре века спустя на свет появились Виктор и Норман. Они старались сохранить семейные традиции, пусть даже пока им никто не разрешал сжигать ведьм.