Значит, сегодня у нее все-таки была с собой сумка.

Когда Юлия замечает это, она так резко останавливается, как будто врезалась во что-то на полном ходу. Несколько секунд она не двигается, просто стоит посреди тротуара, парализованная, лихорадочно соображая. Затем во рту пересыхает, и ее сердце начинает биться чаще. Звезды посреди дня, бесцветное мерцание на сером небе.

Она прокручивает в памяти, как нажимает кнопку остановки, как встает и намеренно не смотрит на Эдгара – нужно отвести взгляд хотя бы куда-нибудь, только не на него. Она пытается избежать разочарования в его глазах, а потом покидает автобус.

Без сумки.

– О нет, – произносит она на удивление спокойно. И снова, еще тише:

– Нет.

Затем она разворачивается и бежит обратно к остановке. И пока она бежит, отдельные предложения проносятся в голове. Это ее слова. Жесткие и честные. Они оставляют раны, как пули.

Когда Юлия добегает до угла улицы, она уже задыхается. У нее шов на боку, кожа на нем пульсирует, капля пота стекает по виску, а ощущение щекотки заставляет напрячься. Юлия держится за бок и смотрит на пустую автобусную остановку. Она выглядит как безмолвный символ опоздания.

Конечно, уже поздно. Она сама видела, как автобус уехал. Это было всего несколько минут назад. Следом в голове сразу же возникает вопрос, а сможет ли она догнать его, если побежит назад и возьмет велосипед? Но что-то в ее голове упрямо говорит «нет». Ей следовало сразу же поехать на нем. Почему она об этом не подумала? Если бы ей не пришлось переезжать, у нее не закончилась бы лицензия на скутер. Она бы догнала автобус на нем. Только вот этого бы не случилось, потому что, если бы это случилось, она никогда бы не оказалась в этом проклятом автобусе. Потому что тогда ее жизнь сложилась бы иначе, а именно как прежде. Она в своей старой квартире, которая была гораздо более уютной, среди друзей, которые в то время казались намного больше похожими на друзей. Но потом она думает об Эдгаре. О том, что она едва знает его. И как сильно любит сейчас. Если бы она не переехала сюда, она бы ничего не написала о нем, потому что он не сыграл бы роли в ее жизни. Он бы остался чужим. Лицом в толпе. Теперь, когда он ей нравится, это неуместно. С другой стороны, она не может знать наверняка.

Эдгар. Может, он заметил сумку. Может, он взял ее с собой. Юлия представляет, как он проходит мимо выхода. Как он стоит в ожидании открытия дверей и замечает сумку. На сиденье у окна. Где он должен был сидеть. Где бы он ни сидел, они бы могли пойти домой вместе. Тогда Эдгар сказал бы: «Юлия, подожди, твоя сумка!»

И тогда она не оставила бы ее. Но они не пошли домой вместе, потому что иначе ей пришлось бы с ним разговаривать. А она не могла с ним разговаривать. Ни с ним, ни с кем-либо другим. Особенно не об этом.

Юлия отгоняет эту мысль и продолжает думать над старой. Если Эдгар видел сумку, он точно забрал ее, она в этом уверена. А если он забрал ее с собой, он точно заглянет внутрь. Вопрос в том, что он будет делать после? Когда заглянет внутрь. Откроет ли ноутбук? Нет, не станет. Только не Эдгар. Но что, если он это сделает? Тогда он увидит записи. Каждое написанное ею слово.

Юлия ненадолго закрывает глаза.

Она не вышла из WordРress[3]. Она тогда подумала об этом, но оставила страничку открытой, потому что Леонард вернулся в комнату из душа. Он посмотрел через ее плечо, и она быстро нажала на какой-то другой пост, а затем просто закрыла крышку ноутбука. Несколько недель назад вся эта ситуация не стала бы такой проблематичной. Ноутбук запросил бы пароль при следующем открытии. Но это так ее раздражало, что она отключила эту функцию. Не просто продлила длительность работы без пароля, нет, она полностью отключила вход по паролю. Как будто втайне хотела, чтобы кто-нибудь прочитал ее мысли. Юлии стало интересно, что бы она сделала, будь у нее ноутбук Эдгара. Она не смогла бы открыть его. Ей было бы любопытно, но нет. Эдгар тоже не захочет. Нет, он этого не сделает.

И все же в душе остается небольшое сомнение. Как капельки тумана, которые оседают на оконном стекле после дождя. В конце концов, она говорит себе, что ноутбук, скорее всего, уже разряжен. Или, может быть, она просто на это надеется.

Юлия все еще стоит на углу и смотрит на автобусную остановку через дорогу. Как будто это неправда, как будто все вокруг нее замедлилось, как в кино. Но это правда. Она начинает надеяться, что Эдгар не заметил сумку. Что сумка просто исчезнет. Что ее можно будет найти в бюро находок МТТС[4].

Но она не думает, что он не заметил пропажу. Эдгар не из тех, кто упускает что-то из виду. Он определенно заметил ее. И если он заметил, то он взял сумку с собой – но пока это не значит, что он будет читать ее записи.

Юлия цепляется за эту мысль. Надеется на нее.

А затем идет домой.

ВИНСЕНТ:

Я вообще ее не знаю. Никогда с ней не разговаривал. Я замечал только ее огромную грудь.

ЯНИНА:

Не могу поверить, что она это написала. Я имею в виду, что решилась публиковать не только свои секреты, но и чужие. Я действительно не думала, что она из таких людей.

МОМО:

Она этого заслуживает. Я думаю, что все так считают. Теперь она наконец знает, что значит быть лузером. Она мне никогда особо не нравилась – это не секрет. И нет, мне ее не жалко.

ЛИНДА:

Мне ее очень жаль. Что странно, потому что она мне никогда не нравилась. Но это было похоже на дневник. Разве у нас нет права хотя бы записывать свои мысли в чертов дневник, не беспокоясь о том, что кто-то их прочитает?

ЭДГАР:

Все так или иначе думают, что это был я.

Когда Юлия возвращается – в квартире темно. Две с половиной пустые комнаты и записка на кухонном столе. Буква «Ю» в правом верхнем углу означает, что она предназначена для нее. Она берет листочек и читает: йогурт, творог, хлеб, яйца, мясное ассорти. Ее мать дважды подчеркнула слово «мясное ассорти», потому что Юлия часто забывала его купить. Она и ее мать знают, что забывает она об этом специально. Что Юлия отказывается покупать мертвых животных. Но ее брат и сестра любят мясо, даже если они даже не знают, что едят.

Юлия стоит и смотрит на записку. И момент кажется ей до странности абсурдным. Как будто ее жизнь – это машина, мчащаяся в пропасть с головокружительной скоростью, и ей следует отправиться в Lidl[5]. Купить мясную нарезку, которую ее маленькие брат и сестра могут затем положить ломтиками на хлеб. Липкий мусор, за который мама платит деньги. Это отвратительно.

Юлия стоит возле стола еще несколько секунд. Как будто замороженная. Только быстрое тиканье часов заполняет тишину. Она берет двадцать евро, которые ее мать положила под список покупок, и кладет их в карман, затем снимает пустой шоппер с крючка для одежды в коридоре. Она сглатывает при виде сумки. В ее горле застрял комок гнева и страха перед тем, что может случиться. Может, все будет не так уж плохо. Может, ее мысли и секреты просто останутся на синем сиденье автобуса, пока он не доедет до конечной. И тогда водитель найдет ее вещи. Пожилой мужчина, которого совершенно не волнует, как вы видите мир, потому что он беспокоится о себе. Настоящие заботы. Может, так оно и есть, или Эдгар все-таки читает ее записи прямо сейчас. Такие мысли часто смущали ее, пока она писала. Каждая запись – это поток вырванных из контекста слов.