Графиня глубоко вздохнула и зажмурилась, стараясь унять неистово колотящееся сердце. Через пять минут ее лицо вновь закрывала привычная маска: высокоаристократическое, уксусно-лимонно-кислое выражение. Она (как всегда) жеманно, одними лишь кончиками пальцев, попыталась ухватить крошечный серебряный колокольчик в форме лилии, но волнение графини было все еще так велико, что она (ах, ах!) не смогла удержать его.

Быстро озирнувшись по сторонам — нет ли поблизости очередного обожателя или придворной дамы (слуги были не в счет — при них графиня почти не притворялась), резко наклонилась, схватила колокольчик и, с силой, невероятной для столь эфирного существа, затрясла.

Сбежались слуги и служанки, выслушали свою госпожу и — в мгновение ока рассыпались по замку, спеша выполнить полученные приказы. Буквально через час они (все до единого) вновь стояли перед хозяйкой. Их отчет не занял много времени: все было выполнено, причем, как всегда — наилучшим образом. Ее малый двор оповещен и собран, конь ее драгоценного жениха, несмотря на его (коня, а не рыцаря) яростное сопротивление, взнуздан; провиант для его господина приготовлен, трубы герольдов начищены (аж до зеркального блеска), дорога от замка до городских ворот усыпана цветами (разумеется, желтыми и лиловыми), и взволнованные горожане с платочками в руках уже толпятся по обеим ее сторонам.

— Да, чуть не забыла! — личная служанка графини, хитро блеснув раскосыми глазками, хлопнула себя по лбу и, с виноватым видом, протянула хозяйке небольшой, туго набитый мешочек, полный серебряных и медных монет (разумеется, самого малого достоинства) — непременный атрибут каждого празднества.

Щедрость иногда просто необходима и (как ни странно это звучит) — даже полезна. Деньги — удивительная вещь. Их нежный звон способен, если потребуется заглушить самую громкую, гневную речь и сломить почти любое сопротивление. Так, считала прекрасная графиня Марта у’Ксус-Вини, а она была очень (оч-чень!) умна.

Оставался пустяк. Самая малость. Известить обо всем жениха. Рыцарь в это время тихо страдал в своей комнате и, в надежде кое-как скрасить невеселый досуг, пытался читать «Сумеречные беседы» — написанный тяжелым, неповоротливым языком, полный зубодробительных терминов и мрачных, пугающих подробностей, знаменитый трактат святого Бонфуция о потусторонних силах. Сидя у зарешеченного окна, Эгберт уныло разглядывал иллюстрации. Как и текст, они не отличались жизнерадостностью.

Внезапно дверь распахнулась. Во всю ширь и с оглушительным треском. И мощная струя свежего воздуха ворвалась в «узилище». Следом за ней вбежал юный слуга: грудь его раздувалась, будто кузнечные мехи. Не переставая кланяться, мальчишка скороговоркой выпалил свои «нижайшие заверения в преданности» и любезное приглашении госпожи.

Его слова не обрадовали Эгберта. (Хотя сердце — вот загадка! — почему-то радостно екнуло). Рыцарь со вздохом отложил книгу в сторону, медленно поднялся и направился к кровати, про себя удивляясь: отчего это мальчишка не рвется ему помочь? Ведь из-за сложного покроя облачиться в свадебный наряд без посторонней помощи было весьма затруднительно, а то и вовсе невозможно. Двигался Эгберт с резвостью осужденного, и слуга успел напомнить ему, почтительно придержав за локоть:

— Все давно ждут Вас, господин! Пожалуйста, следуйте за мной. А это, — он небрежно кивнул в сторону разложенной одежды, — это ни к чему.

Когда Эгберт Филипп, сиятельный барон Бельвердэйский, подошел к высоким, пятиметровым дверям зала (створки эбенового дерева украшала замысловатая, малопонятная резьба), к нему, неизвестно откуда, метнулась маленькая черная кошка. Она ласково потерлась о его ноги, жмурясь и громко мурлыча, а затем — исчезла так же быстро, как и появилась. Будто сгинула. И сердце Эгберта снова екнуло. И снова (о, чудо!) радостно.

Надо ли описывать последующий прием? Тем более, что подобных описаний полным-полно в любом рыцарском романе, к чему повторяться? Пожалуй, стоит лишь добавить, что из-за каприза свое сиятельной невесты, Эгберт отправился на поиски дракона, и свадьбу до возвращения рыцаря (к его величайшему, огромнейшему, непередаваемому счастью) решили отложить.

Междуглавие

Раскрыть тайну герцога Одерхунда оказалось для Эрлиха нелегкой, если не сказать — и вовсе непосильной — задачей. Какой же страшной, какой же чудовищной должна быть тайна, если всякий, при одном лишь упоминании о ней, замирал и пятился, а потом, опомнившись, стремглав убегал — подальше от сумасшедшего, отважившегося на подобный риск. Прочь, прочь, прочь!

Все окрестные — и замковые, и бездомные, пробавлявшиеся страхом случайных путников и не брезговавшие пуганием зверья и домашней скотины, — словом, все, какие ни есть, привидения — и те вздрагивали и тряслись при звуке этого имени. «О-дер-хунд…ууу-ууу-ууууу! Нет-нет-нет! Уууууууууу!!!» И сколько не пытался Эрлих, сколько не старался — добиться ответа, связного и толкового, все объясняющего ответа, ему так и не удалось. Увы.

Лишь одно из потусторонних отродий, похожее на сиреневый туман, с белесыми и серебристыми вкраплениями по краям, очего-то не задрожало, не рассыпалось, не завыло дурным голосом при упоминании злосчастного имени. Говорят, при жизни оно было женщиной — и женщиной прекрасной, потому и восхитилось красотой рыцаря,??восхитилось и вознамерилось помочь предмету своего восхищения.

— Ищи ответ в Долине Неземной Любви! Ищи и ничего не бойся! — дружелюбно провыло оно и рассыпалось синими искрами.

Последние слова были чудовищно оскорбительны, но Эрлих вовремя опомнился: негоже благородному рыцарю изливать свой гнев на ту, что и так наказана высшими силами. Ибо нет ничего ужасней для дамы и красавицы, как не иметь возможности показать себя во всей красе и несказанной прелести. О подобной участи можно лишь сокрушаться. Сокрушаться и уповать на божье снисхождение.

…И велев слуге пополнить дорожные запасы, барон Эрлих присоединился к группе паломников. Цели у всех и у каждого были разные, а вот путь один. Все они направлялись туда, где, с трех сторон окаймленная цепью гор, лежала Долина Неземной Любви. Покрытая сумраком тайн и овеянная ароматом легенд. Там мог очутиться кто угодно, а мог и не попасть никто. Никто из людей, невзирая на чины, ранги и сословия, невзирая на пол и состояние ума, никто, никто из смертных не мог даже подозревать, ЧТО или КТО ожидали его (ее) там, в заветной Долине. О ней рассуждали, размышляли и постоянно грезили (как во сне, так и наяву) очень и очень многие. Но почему-то до сих пор узреть ее воочию не удавалось никому. То есть — никому из смертных. О чем и предупредил рыцаря старый монах, сопровождавший паломников.

— Знаю, святой отец! — сверкнул глазами Эрлих в сторону нищенской (заплата на заплате) рясы и невольно скривился. — Знаю!

Он отвел взгляд от непрошеного советчика и, на всякий случай, трижды истово перекрестился. Путь предстоял неблизкий, и запастись небесным покровительством было самое время.

«Роман о заклятых

любовниках»,

глава сто

двадцатая

Главища девятая

Эгберт мерно покачивался в седле, жуя травинку — спешить ему было некуда. Его «ненагляднейшая и драгоценнейшая» невеста теперь могла и подождать. Успеется, с горечью подумал рыцарь. Ох, ты, господи… Спаси и пронеси!

Все происходящее напоминало ему не рыцарский роман, суровый и величественный, а, скорей, пародию на него. За свои неполные двадцать пять лет Эгберт успел перечитать и переслушать изрядное их количество. Но почему-то сильнее других (надо сказать, не менее запутанных и сложных) в его память въелся (впился, присосался — что угодно! — но не просто хорошо запомнился, о, не-е-ет!) роман «Заклятые любовники». И невольно вспоминался несчастному Эгберту при всяком удобном и неудобном случае.