Сознание будто поделилось на две части. Одна часть ратовала за то, чтобы поверить Либертасу и считать его другом. Другая напирала на то, что это отличный способ внушить Ритемусу, что борьба бесполезна. И раз Таремир активно служит канцам, то почему бы и Либертасу не переметнуться на сторону врага? Тот факт, что ранее они хорошо относились к нему, вовсе не гарантирует того, что это будет вечно. Хитры серые, хитры… Но неужели они считают Ритемуса таким идиотом? Нет, конечно, нет. Ведь вероятнее всего, в здешних местах он единственный лидер сопротивления, а для начала достаточно заронить семя сомнения. А потом добить его еще чем-нибудь. Честная битва – это хорошо, но психологическую войну еще никто отменял.

В следующие дни отряд вел лишь подрывную деятельность – минировали дороги, ограбили слабо вооруженный конвой, из чего Ритемус сделал вывод, что канцы больше не считали его опасной угрозой. Из окрестных деревень присоединялись люди, которым уже нечего было терять, кроме собственных жизней, а сам легионис наращивал разведывательную сеть в окрестных деревнях. Люди охотно сотрудничали с ним, как сотрудничали с наступавшими некогда республиканскими войсками, и ждали их возвращения. Казалось, все снова возвращалось на круги своя. Единственное, что омрачало радость относительного покоя – провиант. Количество людей росло, а еды – стремительно сокращалось. Это значило, что отряду либо нужно обретаться вокруг оживленных путей сообщения, либо как можно быстрее идти к спасению на север по глухому лесу.

В ближайших деревнях посланцы Ритемуса предлагали на выбор инструменты, одежду, винтовку, драгоценности, масло для обмена на хлеб и мясо, но местных крестьян уже обобрали до нитки националисты, оставив от одной до семи коров или шерстяных быков в зависимости от величины поселения и размера стада, как это декларировалось в указе Канцлера. Само собой, эти положения едва ли выполнялись, потому что население прятало все съестное от всех, и Ритемус вовсе не был разозлен на них, ведь как командир батальона он знал, сколько продовольствия потребляется за сутки, даже если ограничить пайки.

Впрочем, не меньшей напастью были попытки гражданских рассказать минор-легионису о всех личных бедах, а заодно узнать, что их ждет. Каждый считал своей обязанностью подойти к Ритемусу и что-нибудь сказать, будь то благодарность или вопрос о завтрашнем дне, несмотря на то, что сам командир, как и всегда, хотя бы раз в сутки публично освещал насущные вопросы. На третий день подобные игры в «хождение на поклон королю» ему надоели, и он попросил не беспокоить его по малозначительным вопросам и обращаться лишь в крайних случаях, или же назначать делегатов, которые бы представляли группы заинтересованных. В особенности это касалось здешних арлакерийцев. Если минатанцы жаловались по простоте душевной, мол, «мы им ничего не сделали, а они пришли, и нас обворовали», то представители титульной нации чуть ли не перечисляли список оставленного, а порою и задавали вопрос о последующей компенсации Арлакерийской республикой утерянного имущества, а также предъявляли претензии с общей формулировкой «А зачем вы начали эту чертову войну?». Под конец третьего дня Ритемус уже устал и часто отвечал следующим образом:

- Если вы так недовольны, что смогли сохранить только жизнь, может, вернетесь обратно и заберете, что нужно? Только дальше без нас выпутываться будете.

Гражданские были недовольны и за его спиной ворчали, но желающих отделиться не нашлось. На четвертый день Ритемус после совещания с командирами выступил с небольшой речью:

- Я хотел бы обратиться в первую очередь к тем, кто недавно присоединился к нам. Нам всем приходится тяжело. Три сотни человек, которые уже более полугода находятся под моим командованием, прошли через многое. У нас часто не бывало достаточно еды, воды, мы преодолевали большие расстояния, но никто из нас не роптал. Вы же, пусть и притесненные националистами, жили в своих домах и имели те удобства, о которых мы можем только мечтать. Так что в пору нам жаловаться, не находите? Война пришла и в ваши края, и вы наконец почувствовали ее воздействие. И нет, не обвиняйте нас в ее развязывании, если не знаете, как все было. Я едва не погиб в Севелласе, когда канцы подло ударили нам в спину. Вместо того чтобы уладить дело миром, они отбросили страну на два года обратно. Если бы не они, война бы закончилась пленением короля. А нам с вами теперь все расхлебывать. Поэтому я прошу вас оставить прежние заботы и начать жить настоящим. Забудьте про свои дома и хозяйства - их теперь для вас нет. А есть здесь и сейчас. И сейчас мы идем на север, где вы попадете в лагерь временного пребывания для беженцев, а мы перегруппируемся и вновь придем сюда.

- Господин Ритемус, а что же с остальными? – раздался голос из толпы гражданских. - С людьми, которые все еще остаются на этой земле под гнетом канцев?

- Мы придем за ними позднее.

- Но ведь они погибнут!

- Я знаю. Но если погибнем мы, то они обречены. Я уже думал об этом. И мой ответ - «нет». Мы сами давно не получали распоряжений от командования, и нам нужно узнать, какие у нас задачи стоят ныне. Если мы останемся здесь, и через посланцев дадим знать, что ждем людей из деревень, то об этом узнают и канцы. Если бы наши силы были равны, я бы дал приказ остаться. Но мой отряд потерял много людей и еще один такой бой его доконает. К сожалению, националисты – не минатанцы. Минатанцы были пришельцами, а канцы прекрасно ориентируются здесь и у них есть поддержка. Мы вернемся. Сначала отведем вас, чтобы вас канцы не достали, а потом вернемся.

В ответ ему было только одобрительное молчание. Больше в этот вечер ему не задавали неудобных вопросов, и он пользовался заслуженным отдыхом у костра, слушая воспоминания своих старших по возрасту собратьев. Ему ничего говорить не требовалось, он уже много на сегодня сказал. Он просто слушал и молчал, и слушал больше звуки природы, а не речи. Затем он предупредил, что пойдет отдохнет, и, кинув на сухую листву шинель и подложив под голову вещмешок, устремил взгляд наверх, на гаснущее небо.

До Рателана оставались многие километры, но что радовало, так это то, что число их уже стало меньше двух сотен. То есть они могут покрыть это расстояние в восьми-десятидневный срок, если не будут подолгу останавливаться. Погода и рельеф пока позволяют. Все-таки не пограничный хребет с двух – трехкилометровыми пиками. Неприятности доставляла мошка, тучами кружащаяся вокруг головы и норовящая залететь в глаза, но это было мелочью. Зато местность была красивой – густой лес, как он есть. Стенами стоят высокие и статные деревья, дарящие ощущение защищенности от внешних угроз. В кронах шелестит напавший с юга ветер. Рядом журчит ручей, взявшийся невесть откуда, видимо, приток подземной реки. А еще – надежда на то, что этот бой станет последним на их пути за линию фронта. Наверное, такое же чувство он испытывал года два назад. Почти так же все было – носится ребятня, прося у партизан посмотреть на винтовку, их родители занимаются мытьем посуды и вещей в ручье, или собирают ягоды. А теперь еще и грибы находят, видимо, здесь недавно шли дожди.

- Отдыхаешь? – спросил Тумасшат. На костре его не было, он возился с детьми, что-то им рассказывая.

- Да. Нанянчился?

- Да уж, - тяжело выдохнул пожилой валайм, - Словно марш-бросок сделал. Всего замучили. «А чего, а почему»? Ну ты и сам знаешь. И вот я думаю, что у нас все прямо как в старые добрые времена.

- Не так уж и старые…

- Да уж, будто пара недель прошла…

- Только снега не хватает.

- Будет тебе снег. Не далее, как через месяц. А первые заморозки через несколько дней будут, если погода не врет.

- Значит, правильно торопимся. Ты как считаешь, правильно я поступил? Себя-то я правым считаю, а как на самом деле народ считает? Мало ли, чтоб не бунтовали мне.