Тумасшат нахмурился, поиграл желваками.

- Насчет меня и товарищей ты знаешь, что думаем, то и скажем. А эти, – кивнул он у копошащихся у ручья людей, - и сами передумали. Ты думаешь, у них хватит духу отбиваться от канцев? Да они как увидят, что вас бьют, сами сбегут. И не смотри, что среди них мужчины, которые когда-то готовы были и с тобой биться. Они тогда думали, что ты слабее их. А тут они видят, что ты силен, пусть и не так, как канцы. Так бы они при них и остались, а теперь-то им куда деваться? Да уж… как только дело заходит о собственной душонке, человек хоть мать готов продать, - не пояснив, что именно он имел в виду, пробормотал он.

- Кстати, я что-то вспомнил… а та семья старосты, которого мы повесили, они здесь?

- Здесь, куда им идти. Неужто хочешь пойти извиниться?

- Нет. Просто детей немного жалко. Такого человека в отцы я бы никого не пожелал, но дети… нехорошо получается, что отца отнял. Нет, ты не подумай… мне наши сорок убитых куда дороже, и я многое бы дал, чтобы их вернуть, но я вспоминаю про этих детей и думаю о том, что как оно бывает. Вроде ты и маленький человек, живешь, никого не трогаешь, а жизнь вдруг врывается и отбирает у тебя что-то ценное, хотя, казалось бы, ты здесь причем? А с другой стороны, оказывается, как много от нас зависит, пусть даже нам так не кажется. И каждый на самом деле может распоряжаться жизнью других, причем настолько, что поначалу даже и не догадаешься.

- Это ты к чему говоришь? – удивленно поднял густые брови валайм.

- А ты к чему про душонку и про мать сказал?

- Я так… - пожал тот плечами, - о жизни в общем.

- Вот и я про нее же, - вздохнул Ритемус. – Как там Реналур? Я к нему только на утреннем привале подходил.

- Скверные у него дела. Так и не понятно, задета печень или нет. Говорят, больница ему нужна, да только где взять-то ее?

- До ближайшей, если повезет, девяносто километров. Можем к канцам обратиться, к ним ближе. Но у них методы лечения для нас неприемлемые.

Сзади раздались тихие шаги, а затем и женское покашливание, призванное привлечь внимание. Ритемус обернулся и увидел женщину, облаченную в серое поношенное платье, по возрасту его сверстница. Этакая типичная жена-домохозяйка в богатом доме, маленькая, но крепкая и с волевым лицом. Это была жена старосты Шенйака.

- Господин Ритемус, не так ли? – как можно нейтральнее спросила она.

- Именно. Чем обязан? – насторожено ответил тот.

- А вы не очень-то приветливы. Хотела посмотреть вблизи на того, по чьему приказу мужа убили.

- Хотите плюнуть мне в лицо или дать пощечину? – машинально поправил он головной убор, - Хотя вы не слишком-то скорбите, я вижу?

- Верно, почти не скорблю. В последние годы он и так испортился, а как возрожденцы пришли, задумал при них карьеру сделать. Выслужиться. И тогда совсем совесть потерял.

Ритемус промолчал, ожидая развития событий.

- Не скажу, что я вам благодарна за то, что вы его… то есть, не вы, - внезапно она замялась, - то есть… так и должно было случиться. За себя и детей я не беспокоюсь, война когда-нибудь кончится, мужа найду, а если нет, то прокормлю. А убить его должен был кто-нибудь, рано или поздно, от него много людей пострадало. Но всем страшно было, что канцы придут и из-за него накажут всю деревню.

Она снова замолчала. У нее на уме явно была целая речь, но из-за волнения она потеряла нить, и теперь искала, как продолжить или закончить разговор.

- И что же, люди вашей деревни не в обиде на нас? – решил помочь ей Ритемус.

- После того, что начали возрожденцы на следующий день, ваши… действия – всего лишь детские шалости, хотя из-за вас Петарус и схлестнулся с канцами. Вы… ведь нарочно спровоцировали нас? Знали, что найдутся те, кто поверит вашей бумажке, - ее голос дрогнул, - Мы поначалу сами из-за нее едва не передрались…

- Это я знаю, - сказал Ритемус, - Можете не пересказывать.

Быть может, он сделал неверный выбор, не дав ей выговориться, но он устал – и от перехода, и от этой истории.

После того как партизаны ушли, все вышли читать оставленную записку, и многие ей поверили, потому что в соседней деревне канцы уже поживились добром, избрав в качестве повода сотрудничество деревенских жителей с республиканцами. Голоса, что это были партизаны, ведь они были одеты как попало, и среди них было много валаймов, остались неуслышанными.

В Шенйаке решили, что у них произошло тоже самое, и дело чуть не дошло до драки. После пререканий стороны решили дождаться утра, которое принесло одни несчастья. Проезжавший недалеко отряд националистов заметил повешенного старосту и завернул в деревню. Взвинченный ночным ожиданием Петарус, пожилых лет абориген, первым вышел разбираться. Один из «серых» отрицал обвинения в ночной краже, но Петарус решил, что тот врет, и перешел на крик. Возрожденцы такого не потерпели и окружили его. Петарус выхватил было припасенный за пазухой обрез в качестве дополнительного аргумента (видимо, рассудив, что пусть он сможет сделать только один выстрел, но кого-нибудь заберет с собой, и убитым никому быть не захочется), но не успел. Его застрелили, а поселенцы после непродолжительного шока огнестрельным и холодным оружием перебили уступающую в численности группу националистов (рассказчики не были едины в указании истинного количества врагов). Затем последовало очередное впадение в ступор от осознания того, что они нажили себе врагов, и женой старосты и другими, кто успел быстрее прочих прийти в себя, было принято решение уходить. Ближе к вечеру они покинули деревню, а на следующее утро снова встретили партизан.

- Рано или поздно они бы и с вами разобрались. Скоро зима, есть будет нечего, а западнее Каралиса наши отряды действуют и нарушают снабжение. А есть что-то надо. Значит… - он сделал выразительную паузу, - …Я надеюсь, логическую цепочку вы за меня закончите.

Женщина молча кивнула.

- Имущество мы вам частично вернули, а остальное разделили на всех, потому что идти на всем вместе, а в нынешних условиях частная собственность распространяется только на предметы личной гигиены, и то не всегда. Если мы вернемся, то постараюсь, чтобы вам было возвращено то, что вам принадлежит. Я об этом всем говорил.

- «Если»? – с тревогой спросила она, наверняка раскаиваясь, что находится здесь.

- Идет война. Мы, - посмотрел он Тумасшата, и тот сделал неопределенное движение головой вроде неуверенного кивка, - все приложим усилия, чтобы все вернулись домой, но… не все от нас зависит. Поэтому давайте не будем загадывать на будущее, а делать то, что нужно сейчас. Разве вы утром до нашего прихода хотя бы подозревали, что покинете дом на многие недели, а то и месяцы?

Женщина помотала головой.

- Значит, вы меня понимаете. Поэтому идите и не думайте о лишнем. Делайте то, что требуется делать сейчас.

- Хорошо, - выдавила он из себя, уставившись куда-то стеклянным взором, и попрощалась.

- Вот любишь ты людям головы забивать сложными речами, - проворчал Тумасшат, когда женщина ушла, - Начнешь по делу, а закончишь неизвестно где. Прямо как в газетах.

- Я сказал правду, - парировал Ритемус. – Ни слова лжи. Зачем лгать, если можно говорить правду? Особенно, если употреблять ее в удобных количествах.

- И так вся наша жизнь.

- Да, снова жизнь, - ответил Ритемус, и замолчав, вновь прислушался к лесу.

Ближе к утру подоспели заморозки. На этот раз наступление холода не повлекло жертв – все были предупреждены, а тех, кто умалчивал отсутствие теплой одежды или же просто случайно сбросил ее во сне, расталкивали часовые и выдавали шинели, собранные некогда с убитых. И все же в это утро одного человека недосчитались – Реналура. Он умер от открывшегося кровотечения. Ритемуса разбудили, когда санитары уже ничего не могли сделать, а пастор исповедовал умирающего. Минор-легионис сидел неподалеку, но слышал лишь всхлипывающий шелест Реналура и бормотание пастора. Когда пастор разрешил подойти, Ритемус несколько секунд смотрел на бледного командира роты, пока тот не сказал: