- А что за сволочь мне в глаза светит? – раздраженно крикнул Ритемус.

- Восьмая рота, - услышав знакомый голос, ответили ему, - Враг в четырех кварталах отсюда. Командир там, прямо в пекле. С юга наши части подтянулись, половина «возрожденцев» смылась на северо-запад…

- К делу.

- Около нескольких сотен, может меньше. Заняли восточный вход в казармы, административный квартал со сквером. Видимость оттуда почти во все стороны отличная, как на ладони все видно.

- Посмотрим. Батальон, за мной!

Когда до позиций республиканских войск, взявших казармы и администрацию в осаду, остался квартал, от муравейника отделился Гаттарис, и запыхаясь, доложил, что все силы брошены на северную часть – к казармам подойти сложно, а на юге националисты все еще оказывали сопротивление. Мимо тем временем скрежетали колеса повозок, тащивших за собой пушки.

- Господин адъютант! – прервал его разговор вдруг возникший боец. – Враг снова прорвался к храму!

- А Альдерус где? – спросил Ритемус. Гаттарис лишь развел руками и сказал:

- Может, и в храме.

Все пространство перед храмом уже было устлано телами. Вчера редкий, но еще живой сквер обратился в поле обрубков – почти все деревья были повалены и расстреляны, разделив судьбу людей, лишь несколько сосен упрямо сопротивлялись повторному натиску оружия. Храм окружили и обстреливали со всех сторон силуэты. Секунду Ритемус колебался – так, быть может, это «возрожденцы» в храме? - но стрельба в его сторону отмела все размышления. Упав за трупы, он вслепую выстрелил пару раз из револьвера, поднялся, чтобы поднять людей в атаку, и свалился от пронзившей левую руку боли. Под жалобные крики «Адъютанта ранило!» его оттащили назад, позвали санитара. Боль прошла за считанные секунды из-за адреналина. Он прикоснулся правой рукой к краю кровоточащей раны и ощутил, как прикосновение отдалось болью. Рука двигалась – кость не была задета, может быть, незначительно. После скорой перебинтовки он снова поднялся, несмотря на все возражения, и побежал коротким перебежками вперед.

Сопротивление было сломлено быстро, и Ритемуса пока беспокоило лишь то, что он долго перезаряжал револьвер – пальцы не слишком хорошо его слушались, и оружие то и дело грозило выскользнуть из них. На помощь пришел Равелус с рассеченной около виска головой, подняв с пола выскользнувший патрон и вставив и его в камору.

Вход в храм предваряли развалившиеся на ступеньках трупы, будто заснувшие, не дождавшись милостыни, нищие. Все крыльцо было осквернено лужами крови, в которых чуть ли не плавали винтовки. Изнутри послышался скрежет передвигаемой мебели. Двери открылись – внутри стоял Альдерус, вокруг которого сновали солдаты, оттаскивая от окон убитых.

- Что в городе? – вместо приветствия спросил он.

- Я думал, ты знаешь, - не скрывая сарказма, ответил Ритемус, - Все так хорошо расписал в своем документе, и почти все живы. Одно плохо – нас забыл предупредить! – последние три слова он почти прокричал. Далеко за домами что-то несколько раз весомо ухнуло – заработала прямой наводкой артиллерия.

- Можно подумать, меня кто-то предупреждал? Одна радость – работы нам здесь больше нет, - сказал Альдерус, прислушиваясь к взрывам. – Сильно зацепило?

- Черт знает, вроде все работает, - руку он согнул в локте, ибо в таком положении она болела меньше всего.

Скоро один за другим приходили посыльные – в разных частях города «возрожденцы» сложили оружие, добровольно или с принуждением. Легионис со осоловевшим взглядом уставшего от приемов и балов монарха выслушивал по очереди каждого и звал следующего. Через шесть часов сопротивление националистов было сломлено полностью. Тех, кто нарушил новый приказ Канцлера, старались правдами и неправдами привлечь на свою сторону, но больше тысячи человек ушли к границе и на север, куда, как почему-то считалось, война пока не добралась.

А тем временем Альдерус собрал старших офицеров в храме, как когда-то после зачистки города перед перемирием. Когда кто-то вспомнил о Тарвеламаре и остальных бывших королевских военных, начав поливать их грязью, Альдерус отвел присутствующих в комнату, где на брезенте лежали накрытые трупы, а у стены стояли стулья с перерезанными веревками, пропитавшимися красным. Он подошел к краю и отвернул угол материи, обнажив мелово-белое лицо командующего гарнизоном Севелласа.

- Я не успел прийти на помощь, когда «возрожденцы» в первый раз осадили храм. Их разведка пронюхала, что он перешел к нам, мы узнали слишком поздно, - он помассировал ладони и сел на стул, исподлобья оглядывая всех. – Теперь к делу. Нужды объяснять, что это происходит по всей стране, нет. Снова война, господа. Связи нет со многими гарнизонами и городами – противник взял под контроль радиоточки прежде, чем приказ о контратаке был передан. Столица очищена от врагов, но взята в осаду.

Противник в полную силу использует психологические методы борьбы, компенсируя количественное меньшинство, обвиняя нас в том, что мы – единственные в ответе за то, что ввергли страну в кризис, и есть информация, что кое-где эти акции прошли успешно. Впрочем… принесите кто-нибудь карту! Не на пальцах же мне объяснять? – низко прорычал он.

Эти общие фразы и были наиболее подробным объяснением происходящему. Вся информация, известна Альдерусу, следовательно, была известна Люминасу. А больше Люминаса знать никто не мог. Может, он сознательно передал минимум информации, чтобы не ввергать изможденные умы в еще большую смуту? «Белых пятен», где обстановка была бы ясна, было огромное количество, и это вызывало некий трепет и ощущение предстающей безысходной борьбы на смерть, пусть, возможно, ситуация была еще обратимой в пользу Республики. На город теоретически могли напасть с любой стороны, а могло оказаться, что повсюду реют желто-черные флаги…

- И в связи с нашими успешными действиями и общей обстановкой мы должны двигаться к столице, установив контроль над населенными пунктами, пролегающими на пути нашего движения, - и, пресекая поднимающееся недоумение и ропот, поднял руку, - Есть предложения лучше? Может, дождемся, пока нас сзади не прихлопнут фалькенарцы? И посему мой приказ таков…

…Следующие десять часов пролетели словно секунда. Реквизиция провизии из всех складов, подсчет потерь и боеспособных частей, речь Альдеруса, лившаяся из всех рупоров и повторяя почти все сказанное в храме за исключением ненужных гражданским подробностей, построение на центральных улицах, смертельная усталость, новый исход гражданских в сторону границы, все слилось в один быстро крутящийся окуляр калейдоскопа, в карусель, о которой говорил Либертас, и лишь когда солнце стало спускаться вниз, был дан трехчасовой отдых.

В пятый или шестой раз Ритемусу пришлось проводить расстрелы. Сам участвовал единожды – еще тогда, будучи королевским подданным, и отдавать приказ «пли!» оказалось отнюдь не легче. Проведение показательного наказания было его собственной инициативой, хотя Альдерус намекнул, что проведение этого мероприятия лишним не будет. Цель его была та же самая, каковая оставалась на протяжении веков – устрашение слабых и удовлетворение пострадавших. Чтобы умерить пыл плененных националистов, запертых частью в полицейских участках, частью в пустых складах, и чтобы удовлетворить жажду отмщения республиканских солдат, готовых учинить самосуд за удар в спину. После согласования с Альдерусом Ритемус поручил Равелусу отправиться в места заключения и найти там уличенных в сквернословии против Вождя, РПА и армии и особом буйстве. Тот исполнять приказ не торопился: религиозная мораль иногда становилась препятствием перед поступающими приказами.

- Религия мало что говорит о помиловании предателей. Здесь им прощения нет.

- Но ведь все мы выполнили бы такой приказ? Они такие же, как мы. Свое наказание они уже получили.