Любой, кто выглянул бы из больницы Грейс-Харбор в тот дождливый понедельник, увидел бы край суровой красоты, где леса, горы, реки и могучий океан пересекались в великолепной перспективе. Покрытые деревьями холмы окружали пересечение трех рек, впадавших в близлежащий Тихий океан. В центре всего этого находился Абердин, крупнейший город округа Грейс-Харбор с населением 19 000 человек. К западу от Абердина располагался маленький Хокиам, где в крошечном бунгало жили родители Курта, Дон и Венди. А южнее, за рекой Чехалис, находился Космополис, откуда была родом семья его матери, Фраденбурги. В день, когда не было дождя, что было редкостью в регионе, где выпадало более 80 дюймов осадков в год, открывалась видимость на девять миль вперед до Монтесано, где вырос дед Курта, Лиланд Кобейн. Это был достаточно маленький мир, и Курт в конечном счете стал самым известным творением Абердина.
Из трехэтажной больницы открывался вид на шестую по загруженности рабочую гавань Западного побережья. В Чехалисе плавало так много бревен, что легко было представить, как с их помощью можно пересечь устье длиной в две мили. На востоке находился центр Абердина, где торговцы жаловались на то, что постоянный грохот грузовиков с древесиной отпугивает покупателей. Это был рабочий город, и его работа почти целиком зависела от превращения дугласовых пихт с окружающих холмов в предмет торговли. Абердин был домом для 37 различных целлюлозных, галечных или лесопильных заводов. Их дымовые трубы затмевали самое высокое здание города, имевшее всего семь этажей. Прямо вниз по холму от больницы находилась гигантская дымовая труба завода Районье – самая большая башня, которая простиралась на 150 футов к небу и извергала бесконечное божественное облако древесных отходов.
Хотя Абердин и гудел от движения, ко времени рождения Курта его экономика постепенно сокращалась. Округ был одним из немногих в штате с сокращающимся населением, поскольку безработные пытали счастья в других местах. Лесная промышленность начала страдать от последствий оффшорной конкуренции и чрезмерной вырубки леса. Ландшафт уже демонстрировал явные признаки такого чрезмерного потребления: за городом простирались полосы вырубленных лесов, напоминающие теперь только о первых поселенцах, которые «пытались все это вырубить», как гласит название местной исторической книги. Отсутствие работы повлекло за собой более тяжелые социальные последствия для общества в виде роста алкоголизма, насилия в семье и самоубийств. В 1967 году здесь было 27 таверн, а центр города включал в себя множество заброшенных зданий, некоторые из них стали публичными домами, пока их не закрыли в конце пятидесятых. Город был печально известен этими местами, и в 1952 году журнал Look назвал его «одной из горячих точек в борьбе Америки против греха».
Тем не менее городская деградация в центре Абердина была сопряжена с тесной социальной общностью, где соседи помогали соседям, родители участвовали в делах школ, а семейные связи оставались крепкими среди разнообразного иммигрантского населения. Количество церквей численно превосходило количество таверн. Это было тем самым местом, как и большинство маленьких городов Америки в середине шестидесятых, где у детей на велосипедах была полная свобода действий в их районах. Когда Курт вырастет, весь город станет его задним двором.
Как и любое рождение первенца, рождение Курта было знаменательным событием как для его родителей, так и для всей семьи. У Курта было шесть тетушек и дядюшек со стороны матери, два дядюшки со стороны отца, и он был первым внуком для обоих генеалогических древ. Это были довольно большие семьи. Когда его мать пошла печатать уведомления о рождении сына, она написала целых 50 до того, как связалась по телефону с близкими родственниками. 23 февраля в колонке о рождении в Aberdeen Daily World появилась заметка, поведавшая миру о появлении Курта: «Мистер и миссис Дональд Кобейн, 28301⁄2 Абердин-авеню, Хокиам, 20 февраля, в городской больнице, сын».
При рождении Курт весил семь фунтов и семь с половиной унций[8], а его волосы и цвет лица были темными. Через пять месяцев детские волосы Курта станут светлыми, как и цвет лица. Семья его отца имела французские и ирландские корни. Они эмигрировали из Скей-Таунленда в графстве Тирон, Ирландия, в 1875 году. Свой угловатый подбородок Курт унаследовал именно от них. От Фраденбургов по материнской линии – немцев, ирландцев и англичан – Курт унаследовал румяные щеки и светлые локоны. Но его наиболее отличительной чертой однозначно являются его невероятные голубые глаза. Даже медсестры в больнице не оставили без внимания их красоту.
Шли шестидесятые годы, во Вьетнаме бушевала война, но, если не брать во внимание редкие новости, Абердин больше походил на Америку 1950-х годов. В тот день, когда родился Курт, газета Aberdeen Daily World сопоставила громкую новость о победе американцев в городе Куангнгай с местными репортажами о размерах заготовки древесины и объявлениями из JCPenney[9], где в День рождения Вашингтона продавались фланелевые рубашки за 2,48 доллара. В тот день в Лос-Анджелесе «Кто боится Вирджинии Вулф?»[10] получил тринадцать номинаций на премию «Оскар», но в Абердине, в кинотеатре под открытым небом, показывали «Девочек на пляже».
21-летний отец Курта, Дон, работал механиком на станции Шеврон в Хокиаме. Дон был красив и атлетично сложен, но из-за своей стрижки «ежик» и очков в стиле Бадди Холли он казался немного странным. 19-летняя мать Курта, Венди, напротив, была классической красавицей, которая выглядела и одевалась практически как Марша Брейди[11]. Они познакомились еще в школе, где Венди носила прозвище «Бриз». В июне прошлого года, через несколько недель после окончания школы, Венди забеременела. Дон одолжил у отца седан и придумал предлог, чтобы съездить в Айдахо и пожениться без согласия родителей.
Когда родился Курт, молодожены жили в крошечном домике на заднем дворе другого дома в Хокиаме. Дон подолгу работал на станции техобслуживания, пока Венди заботилась о ребенке. Курт спал в белой плетеной люльке с ярко-желтым бантом наверху. С деньгами было туго, но через несколько недель после родов им удалось наскрести достаточно денег, чтобы покинуть свой крошечный дом и переехать в другой, побольше, по адресу Абердин-авеню, 2830. «Арендная плата, – вспоминал Дон, – была больше всего на пять долларов в месяц, но в те времена пять долларов были большими деньгами».
Если в доме и случались разногласия, то все они начинались из-за денег. Хотя Дон и был назначен бригадиром в «Шеврон» в начале 1968 года, его зарплата составляла всего 6000 долларов в год. Большинство их соседей и друзей работали в лесной промышленности, где работа была физически тяжелой (одно исследование описывало эту профессию как «более смертоносную, чем война»), но взамен они получали довольно высокую зарплату.
Кобейны изо всех сил старались уложиться в бюджет, но когда дело касалось Курта, они тщательно следили за тем, чтобы он был хорошо одет, и даже делали профессиональные фотографии. На одной из серий фотографий этого времени Курт одет в белую рубашку, черный галстук и серый костюм, будто маленький лорд Фаунтлерой[12] – он еще по-младенчески пухлый и круглолицый, толстощекий. На другом снимке – на нем сочетающиеся между собой синий жилет, пиджачок и шляпа, которая больше подходит Филиппу Марлоу[13], чем полуторагодовалому мальчику.
В мае 1968 года, когда Курту было пятнадцать месяцев, четырнадцатилетняя сестра Венди Мари написала статью о племяннике для своего доклада по домоводству. «Большую часть времени о нем заботится его мама, – писала Мари. – Она показывает свою привязанность, обнимая его, расхваливая, когда он этого заслуживает, и принимая участие во многих его действиях. Когда Курт видит своего отца, он улыбается, и ему нравится, когда отец держит его на руках. Он заведомо добивается того, что хочет, сперва вопя что есть мочи, а затем плача, если первый способ не работает». Мари записала, что любимой игрой Курта была «ку-ку», его первый зуб появился в восемь месяцев, а первая дюжина слов была: «Коко, мама, папа, мяч, тост, бай-бай, хай, малыш, я, любовь, хот-дог и киса».
