Адмирал склонил голову и негромко поздоровался с Эладорой, словно галантно пропускал ее вперед на званом ужине.

Она присела на один из стульев, составленных в ряд у стены этой небольшой палаты. Чрезвычайный комитет состоял из восьми членов и пары писцов, поэтому уже дюжине людей было в этом помещении неудобно. Сегодня их около тридцати, и многие еще толпились в дверях. У Эладоры свело живот при мысли представить свой черновой доклад такой обширной аудитории. Рамигос на другой стороне зала погрузилась в разговор с одним из штабистов Вермейла и поддержки не предоставит. В проеме Эладора заметила недовольную рожу Перика – он негодовал, что его опять отстранили от совещания, но Келкин постучал молотком, дверь закрылась, и заседание началось.

– Объявляю, эмм, какое по счету?..

– Девяносто четвертое, – шепнула Эладора.

– …девяносто четвертое собрание чрезвычайного комитета открытым. Обойдемся без зачитывания повестки. Джаррит, начнем с вас.

Джаррит – элегантная, с проседью, представительница Маредона, крупнейшего предместья, – встала и завела примерно ту же самую речь, какую и на семидесяти последних собраниях. Она красноречиво доказывала, что непосредственный Кризис миновал, настало время созывать новый парламент и вернуть управление городом его гражданам.

Под которыми она подразумевала гильдию алхимиков и их состоятельных союзников. Джаррит – из махровых барыжников от и до. Не упоминая имени, Джаррит давала понять, что Келкин ниспроверг народовластие и шестисотлетние парламентские традиции. Эладора, все еще историк в глубине страдающей души, не удержалась от мысленных замечаний: это о временах, когда сие прогнившее учреждение стало сборищем королевских заложников; о пятидесятилетнем промежутке, когда Гвердон попал под господство чудовищных Черных Железных Богов; о парламенте праведных, где девять десятых мест заполняла церковь Хранителей?

Уселась Джаррит не раньше, чем вскочил новый выступающий. Еще один барыжник, Абвер, подверг чрезвычайный комитет критике за бездеятельность и равнодушие перед лицом нависшей над Гвердоном угрозы. Никто не знает, что делать с городом, который возник в конце Кризиса. Он переполнен преступниками и сектантами, городскому дозору недостает храбрости патрулировать чужеродные улицы, а комитет отказывается санкционировать создание новых сальников.

На это Эладора внутренне улыбнулась. Сальники – жестокие пугала, производимые гильдией алхимиков. В разгар Кризиса алхимики получили разрешение хватать подозреваемых на улицах и перетапливать их в сальных чанах для создания армии страхолюдин, чтобы в итоге подчинить себе городскую стражу. Не соверши Келкин ничего другого, Эладора была б ему предана только за то, что он приструнил этих свечек-убийц с лютыми ухмылками. И явно не только она питает подобные чувства – если хоть в одном и сойдется весь Гвердон, это в том, что сальники – настоящие чудовища.

Вот только половина города считает, что эти чудовища оправданны – надо же как-то держать в узде вторую половину.

Председатель бесстрастно слушал выступление. Примерно на середине он откинулся в кресле и щелкнул пальцами Эладоре. Она разворошила ранец и подала ему то, что сумела отыскать от пятого раздела. Он пролистал, сделал пару поправок, потом взял красную папку Вермейла и раскрыл, разместив на зеленом сукне стола рядом с пятым разделом. Стало интересно – нарочно ли адмирал выбрал красный цвет. Выглядела она лужей свежей крови, в которую Келкин обмакнул пальцы. Пока он просматривал материалы папки, Эладора попыталась заглянуть ему через плечо. Выцепить такие слова, как «сальники», «плавучие тюрьмы», «принудительное обеззараживание», «стелющийся газ».

– Есть еще что-нибудь, прежде чем мы приступим к новым вопросам? – спросил Келкин, когда речь Абвера кончилась. Он положил руку на красную папку. – Нет?

Над совещательной палатой повисла тишина. Головы прильнули ближе. Рамигос неподвижна, лицо не прочесть. Вермейл затаил дыхание. Барыжники облизали губы. Священники Хранителей обмахивались – в колючих рясах в летнюю жару неуютно.

– У меня нет новых вопросов, – проговорил Эффро Келкин.

Поднялся гвалт. Все прочие члены комитета, их советники и подручные загомонили разом. Эладора в замешательстве поглядела на Вермейла, гадая, что затеял Келкин. Он что, просто дразнит соперников по комитету, болтая перед ними Вермейлом с его папкой, а потом отказывается голосовать по докладной адмирала? Или он собирался вынести вопрос на голосование, но в последний момент передумал, возможно, уловив какие-то тончайшие перемены здесь, в зале? Или – встревожилась Эладора – это признак пошатнувшегося здоровья? Председателю за семьдесят, и в Кризис его тяжело ранили. Городу не выжить без направляющей его твердой руки.

Вот он ударил молотком, призывая к порядку.

– Есть старый вопрос, – произнес Келкин. – Ходатайство Джаррит о созыве парламента и проведении всеобщих выборов. По-моему, на прошлом заседании я перенес голосование по этому ходатайству.

Он точно над ними издевается. То ходатайство выдвигалось пять месяцев назад; с тех пор он переносил его не меньше полсотни раз.

– Я поддерживаю ходатайство, – говорит Келкин. – Давайте проголосуем по предложению провести в городе и поселениях всеобщие выборы в новый парламент.

Мертвая тишина. Джаррит нерешительно подняла руку. Выбора ей не оставили.

– За. – Опрос двинулся по кругу.

Еще два «за» – очередь Абвера. Он оглядел союзников по совету, с нажимом пошептался с помощником и, запинаясь, заговорил:

– Сама… цель нашего собрания, состоит в том… э-э, чтобы в первую очередь разобраться… В конце концов, созыв парламента и проведение выборов продлится недели. Нельзя же… я имею в виду, не согласится ли председатель, что будет существенным упущением со стороны комитета оставлять город в таком положении, отягощая ситуацию затяжными выборами?

– Город пережил десять месяцев после Кризиса. Мне кажется, шесть недель мы еще побарахтаемся. Каков ваш голос, сэр?

Абвер уставился на Келкина с недоверием. Программа Келкина целиком построена на законе и правопорядке, на упрочнении стабильности. А теперь он не только облил флогистоновым маслом всю свою платформу, но еще и вручил барыжникам спички.

– Я голосую «за». Если председатель отказывается сосредоточить наш чрезвычайный совет на действительно чрезвычайном деле, давайте как можно скорей вернемся к парламентской форме. Пусть выскажется народ.

Следующим голосует Огилви, заместитель Келкина по промышленно-либеральной партии. Огилви точно так же ошарашен призывом Келкина голосовать. С видом, будто сейчас выблюет живую рыбину, он поднял руку.

– За, – безжизненно выдавил он.

Последний – молодой патрос, глава церкви Хранителей. Его лицо совершенно невозмутимо, глаза опущены в благоговейной молитве, но со своего стула Эладора видела, как нервно он теребит на пальце золотой молитвенный перстень. Церковь Хранителей была прежде государственной религией Гвердона. Около трехсот лет Хранители хранили и богов, и порядок, повелевая подавляющим большинством в парламенте. С той поры их могущество пришло в упадок. На заре своей карьеры Келкин нанес им сокрушитльный удар, когда провел «Акт о вольном городе», разрешивший открывать в Гвердоне храмы иноземных вероисповеданий.

Но после взлета власти алхимиков и их барыжников между промлибами и Хранителями сложился неустойчивый союз. Десять минут назад Эладора назвала бы Ашура одним из самых преданных сторонников Келкина в комитете, но теперь все подвисло в сомнениях. Наконец церковник поднял голову. Эладору поразило, каким взволнованным он казался.

– Господин председатель, это ошибка, и город раскается в вашем решении. Мы ждали от вас непоколебимости, а вы нас предали. От имени святейшей церкви Хранителей я голосую против.

Келкин оставил прежнего союзника без внимания.

– Председатель голосует «за». Предложение принято. Все остальные дела приостанавливаются до созыва сто пятьдесят третьего избранного парламента. Комитет соберется вновь лишь в случае особых обстоятельств. До тех пор председатель благодарит всех вас за службу.