От троицы соборов на Священном холме прокатился колокольный бой. Восемь часов. Она стряхнула с себя задумчивость, выругалась и поспешила к платяному шкафу, привычно стягивая пропитанную улицей одежду. Своя внешность в зеркале принесла раздражение. Выбрала платье – чистое, умеренно льстивое для фигуры и, довеском, вполне современное – позлить мать. Наспех натянула его, присела навести макияж. Мать приглашала на ужин к девяти, поэтому следовало торопиться.
От скрипа половицы она подпрыгнула, пудра рассыпалась по столику. Она ее тщательно стерла, пристально вслушиваясь. Половица ведь скрипнула этажом выше? Не в соседней же комнате? Дверь заперта. Никто не войдет. «А вот Мирен смог бы», – подумала она и стерла заодно и эту мысль.
Прошла неделя, как пришло первое приглашение, через день после приема в хайитянском посольстве. Тот вызов Эладора парировала запиской, где говорилось, что она, к сожалению, занята предвыборными делами и предлагает пообедать днем позже. Мать контратаковала новым письмом, указав на то, что следующий день, праздник Святого Шторма, для Хранителей свят, и, разумеется, никому из набожных и в голову не придет назначать на такой день встречу за ужином. Так они фехтовали почтальоном взад-вперед, и Эладора уже понадеялась, что все закончится как три предыдущих раза, когда Сильва Даттин наведывалась в город. Противоборство обязательств и обмен уколами взаимных условий будут длиться, пока не настанет пора Сильве ехать домой, и обеим не придется тратить друг на друга время. Не придется убеждаться в том, что по вопросам церкви, государства и всего прочего мать с дочерью стоят на диаметрально противоположных позициях. Увы, нет – последний выпад Эладоры достиг цели: приглашение в дорогущий ресторан принято, и она сама не знала – победа ли это или чудовищная ошибка. Снарядившись к бою, Эладора понеслась вниз по лестнице – предварительно проверив охранные чары на входной двери, – а затем поспешилаеще ниже, в городскую подземку.
В ожидании поезда она всматривалась в непроглядный зев туннеля, и в голову лезло, как червепальцы дедушки набрасывали черный амулет ей на грудь.
Не впервые она задумалась – что же было известно Сильве Даттин о богохульных, вероотступнических трудах своего отца?
Выбранный матерью ресторан располагался в Серране – одном из богатейших районов Гвердона, хотя звезда его потускнела за недавние десятилетия. Его сердцем был королевский увеселительный дворец, хоть тот и стоял заброшенным три сотни лет, после бегства королевской семьи от Черного Железного культа. Того самого культа, который возродил Эладорин дедуля.
Прибыв, Эладора смутила портье, непредумышленно спросив столик, зарезервированный для Таев, вместо записанного на имя Даттин. В настоящем Таев помнили в основном по их мистической гибели – загадочному убийству в одну ночь пятнадцатилетней давности, поэтому растерянность официанта объяснима. Эладора поправила имя и с пунцовыми щеками вошла за прислужником в лабиринт обитых деревом коридоров. На стенах красовались картины и реликвии старого дворца Колючек.
– Госпожа Даттин в розовой комнате, – объявил слуга. – Вино уже подали, но если предпочитаете определенный сорт – прошу, назовите, и вам его предоставят. – Он открыл дверь, и донесшийся оттуда звук Эладора смогла определить не иначе как «гогот».
Там сидела мать, а с ней, к удивлению Эладоры, – Мхари Воллер. У обеих дам в руках почти пустые бокалы; Сильва утирала слезы веселья.
– Эладора! Заходи, моя радость! – позвала Воллер и вытрясла со дна бутылки несколько капель в третий бокал. Пустой бутылкой она махнула официанту, который принял ее и исчез как призрак.
Усаживаясь, Эладора опасливо глядела на мать. С последней встречи та постарела на пять лет. Волосы потускнели, глаза чересчур яркие, горячечные. В ее голосе теперь сильная хрипотца. Мхари Воллер, должно быть, лет на тридцать старше Сильвы Даттин, но выглядит более молодо.
– Я н-н-не знала, что к нам присоединится леди Воллер, – проговорила Эладора. Собственно, на столе стоял четвертый прибор, подразумевая еще одного неизвестного гостя.
– Прости меня, – сказала Воллер. – Я несколько дней пыталась пересечься с милой Сильви, и это, быть может, последний мой шанс. В общем-то, мы все занятые люди, особенно со всей этой суматохой. – Ее вилка описала в воздухе круг, который вместил в себя парламент, город в целом, выборы и общую напряженность в мире.
– И нам, наверное, будет неплохо иметь при себе арбитра. А то и свидетеля. – Сильва наколола дольку грейпфрута и поднесла ко рту, роняя капли.
– Но только… м-мне бы хотелось обсудить, э-э, п-пару личных вопросов. – Эладора закусила губу. Она заикалась сильнее, когда волновалась или чувствовала себя по-детски, а в кресле напротив матери ее как будто унесло назад во времени. Безупречная маска старшей советницы Эффро Келкина, аспирантки в университете, радикальной антиклерикалки, убежденной, что боги лишь прогнившие волшебные конструкции безо всякого морального авторитета, развалилась, и теперь она робкая, плаксивая девочка, с глазами на мокром месте от того, что ее не любят ни боги, ни мама.
– Мхари – старая подруга семьи. Она знает тебя с колыбели. И ей открыты все наши секреты. – Сильва вздохнула. – Спрашивай.
Первый очевидный вопрос – зачем ты это устроила? Эладора ждала манерный ужин, где они с Сильвой отыграют роли матери с дочкой, она пообещает чаще писать и не согласится с маминым пожеланием выйти замуж за какого-нибудь благочинного помещика из Вельдакра. Где вопросы про Джермаса Тая, Карильон и тому подобное наткнулись бы на обвинения в том, что Эладора – безбожная потаскуха, сошедшая со стези духовной добродетели. Тут же нечто совершенно иное.
Явилось привидение официанта. Эладора позволила наполнить свой бокал до каемки и, к неодобрению Сильвы, отпила половину одним глотком. Тем не менее Воллер потянулась через стол и чокнулась с Эладорой.
– Мы тебе уже заказали, милая, – сообщила она. – Ждать нам некогда. Надеюсь, ты не в обиде.
Еда в списке Эладоры на последнем месте. Мысли вернулись в кабинеты для дознаний на Мысу Королевы. После Кризиса ее допрашивали неделями. Снова и снова разные люди задавали одни и те же вопросы. Теперь ее черед побыть следователем.
– Ты все эти годы знала, что Джермас Тай жив?
– Мой отец пятнадцать лет как умер, – сказала Сильва. – Та тварь, что сожрала его и… отпечатала личность, – не была им.
– Ты знала про этого Ползущего?
Сильва пожала плечами:
– Нет. Я знала, что Джермас намеревался… пережить свою смерть, но посчитала это всего лишь бредом умирающего. Порой он так путано изъяснялся.
– Ты знала о его экспериментах? О его поклонении Черным Железным Богам? О Карильон?
– Да. Вся семья знала, в той или иной степени. Я даже… – Сильва осеклась, а потом подтянула рукав платья, открывая предплечье, испещренное сотней застарелых ожогов, язвочек, шрамов. – Его одержимость всех нас сбила с толку, а когда зло в отце осознала я, то сбежала. Я искупила грех – и уберегла от него тебя. О, дед бы любил тебя, дитя, достанься ты ему на воспитание. Самонадеянный, он бы обрек твою душу проклятью и заставил случаться с дьяволами из бездны! Почему, ты думаешь, я покинула дом? Вышла за твоего отца, переехала на этот дурацкий хутор в Вельдакре? Да чтобы убраться от него подальше!
– Но ты возвращалась. Привозила с собой меня. – Они несколько раз посещали особняк Таев, когда Эладора была маленькой, до того, как святые Хранителей под покровом ночи напали и поубивали всю семью. – И это Келкин донес на него церкви, а не ты! – Эладора старалась выговаривать ровно, однако последние слова прозвучали отчаянным обвинением.
– Я… поддалась слабости, – запнувшись, призналась Сильва. – Отцу твоему не хватало мозгов вести бизнес, а деньги нужны… и я до конца не понимала, что происходило тогда. Вначале со стариком не все было плохо. И… – Сильва замолкла, и Мхари пришла на выручку.
