– Как там старший Эревешич?

Теревант пожал плечами:

– Такой же упрямый. Все надеется на Обережение. – Это высшая из посмертных каст. Смерть матери произошла неожиданно; к отцовой же Теревант готовится много лет. Она – неизменная деталь его мысленного пейзажа, прочна и привычна, как особняк, тускло маячивший за деревьями.

В прочих чувствах такой уверенности нет. Он бередит эмоции, расчесывает присохшую к сердцу корку.

– Полагаю, Ольтик здесь?

– Нет, он по-прежнему в Гвердоне. Завтра в ночь я поеду обратно. – Она потерла пальцем печать на бежевом конверте, словно не решаясь его вручить. – И ты тоже. – Она протянула письмо. – Мне предписано откомандировать Тереванта из дома Эревешич, бывшего лейтенанта Девятого стрелкового.

Отпрысков Дома оберегаемых, такого как Эревешичи, обычно не назначают в полк наподобие Девятого, но там были его товарищи, а от «бывшего» сделалось больно.

– Как получилось, что бумагу приносишь ты? – спросил он с волнением. С удивлением. Опасением. Стыдом – ей известно, что он наворотил. Вспышкой злости на Ольтика, за то, что его тут нет. С ворохом безымянных эмоций. Письмо выпущено военным ведомством. А Лис из Бюро, гражданской службы. Их обязанности должны строго разграничиваться. Она наживет себе неприятностей, доставляя такие письма.

Она пожала плечами:

– Я догадывалась, что так все и будет. Оказалась по делам в Старом Хайте. И захотела тебя приободрить знакомой рожей.

Три полуправды, ноль искренности в сумме, но сейчас его беспокоит не это. Он вскрыл печать и взялся за письмо. Пробежал описание боя при Эскалинде, схватки с войсками Ишмиры. Как Облачная Роженица проявилась посреди битвы и выхватывала солдат, зашвыривала их в небо, рвала на куски, и кровь лилась сверху, как дождь. Как вместо моря растянулось нечто, похожее на жидкое стекло, которое одновременно и жгло и резало.

Ему приказали доставить на берег пушки. Он выполнил приказ, прорвался к храму, вклинился прямо в божью пасть. В сухих строках письма читалось изложение действий кого-то далекого и давно умершего. Он не помнит, как отдавал команды, не помнит тот сумасшедший бросок к храму.

Он растратил жизни своих бойцов в честь дурацкого похода за подвигом? Он вызвал гнев вражеских богов на себя и вывел выживших из бушующей бури? Теревант не знал этого сам, а раз не знал даже он, то какого черта могла нарешать кучка дохлых генералов, сидючи в Хайте?

Двести хайитянских солдат высадились на Эскалиндском взморье. Назад уплыли только семьдесят два. И только дюжина из них жива поныне.

– Ты храбро дрался, – негромко сказала Лиссада.

– Тут мнения расходятся. – Не приведено никаких оправдательных доводов. Никаких поблажек от комиссии по разбору. Нет никакой причины его щадить, но он дочитал до конца. И у него отвисла челюсть.

– Значит, меня не разжалуют?

Она не ответила, только многозначительно улыбнулась.

Он процитировал новый приказ:

– «Сим вы временно прикрепляетесь к подразделению дипломатической охраны с поручением проверки стражи, приписанной к посольству в Гвердоне». Ольтик влез, не иначе? Он попросил комиссию меня оправдать. Это вот так он не допустил, чтобы младший братик его опять опозорил? Он вытащит меня в Гвердон и будет за мной присматривать. Пекло, Лис, я не ребенок. Я сам могу устоять перед трудностями. – Он вложил в голос столько справедливого укора, сколько смог наскрести, но прозвучала в итоге обида. Истина известна всем: там, где Теревант с трудом пытается устоять, Ольтик шагает вперед. Но удержаться от восторга и облегчения он тоже не мог – его все-таки восстановили. Он предпочел бы справиться с этим сам, вместо вмешательства Ольтика, но главное – ему не отказано в возможности себя проявить.

– Повелевает Корона, а не твой брат, – сказала Лис.

– Но без его участия не обошлось? – продолжал он допытываться. «На этот раз все будет совсем по-другому».

– Я не знаю.

– Я-то думал, вы в Бюро всеведущи, – угрюмо пробурчал он.

– Ага, так и есть. – Она рассмеялась, и у него против воли поднялось настроение. – Вот я, например, ознакомилась с твоей поэзией. Потянула за струнки в отделе Благонадежности.

– Твою погибель! – чертыхнулся он. Годами ранее он подавал заявление в Бюро и получил отказ. Он пошел туда вслед за Лис. Отринул место второго наследника дома Эревешич ради того, чтобы гоняться за ней по ониксовым коридорам Бюро – и первая же дверь захлопнулась у него перед носом. После такого бесчестья дома было делать нечего – он сбежал за море, на одну из далеких имперских факторий в Паравосе. Несколько месяцев прожил в сообществе диссидентов, квасил с поэтами, лицедеями и бунтарями, публиковал под псевдонимом ужасные вирши – неплохая развлекуха, на месяц-другой. По крайней мере, там никто не ровнял его на Ольтика и не требовал достижений.

А затем войска Праведного Царства Ишмиры заняли их поселок, и он был вынужден бежать. А когда добрался до Хайта, то напился в хлам и записался в армию.

– Стихи натурально дурные, – сказала Лис. – Отвратительные.

– Некоторые были о тебе.

Она обхватила ладонью лоб, будто падает в обморок.

– Ой, как же я этого не разглядела в твоих художественных приемах? Постой, ведь разглядела – все равно дурные они. – Смягчая удар, сверкнула улыбка. – Ну что, готов служить Короне?

– Глядеть, как солдаты тянут носок во дворе гвердонского посольства? Думаю, с этим я справлюсь. – Он – хайитянин; он выполнит долг. Сопротивление чаяниям близких ничего, кроме горя, не принесло. Отчего б на этот раз не пойти правильным путем? Оправдать родовое имя.

– Дела обстоят чуточку сложнее. Попозже я введу тебя в курс. – Она вручила ему другой конверт. Билеты на поезд. – Едем завтра вечером в спальном вагоне. – Она помедлила, потом сжала его плечо. – Есть еще кое-что, и для этого требуешься именно ты.

– Что же?

– Ольтику нужен меч.

В спальне стоит духота. Ранний полдень, и за этими плотными шторами наверняка сияет солнце, но здесь полыхает пламенем жаровня. Запах горящей хвои не заглушает вонь. Отец Тереванта – старший Эревешич – сидит у огня, на коленях обнаженный фамильный меч. Он водит пальцами по стали клинка, выкованной заклятиями, очерчивает руны, родовой герб. Общается с оружием.

На его коленях также сложенное письмо; та же бумага, та же печать, как и на адресованном Тереванту. Корона повелевает, Корона обязывает.

В углу сидел молодой некромант. Жара в покоях вынудила его распахнуть свою толстую мантию; на лице поблескивал пот.

– Я хочу уйти, – каркнул Эревешич. – Хочу уйти. Я многое сделал, ведь так? Достаточно совершил. Но меня не пускают. – Запястья старика в сотне царапин и белесых шрамов. – Я хочу уйти.

– Да, я знаю. Но… Ольтику нужен семейный меч, отец, а вы так гордитесь Ольтиком. Вы сами об этом мне говорили. Очень, очень часто.

– Тогда почему он не приехал сам? Он бы велел им пустить меня. Я все еще старший в роду или нет? Они должны меня слушаться!

– Забудьте про меч, отец. – Пронянчившись со стариком многие месяцы, Теревант подрастерял терпение. – У меня приказ. Послушайте, я по-прежнему офицер.

– Ты офицер. Ты офицер. Идиот. В Бюро не бывает офицеров.

– Я не вступал в Бюро. Прошли годы. Я пошел в армию, как вам хотелось. – «На пять лет позже. Бежал от стыда к стыду новому». – Меня посылают на юг, в Гвердон. Завтра вечером я уезжаю.

– Замечательно. Идите, все вы. Бросьте меня одного. Только бросьте меня с мечом.

Теревант выпрямился.

– Если вы собирались стать оберегаемым, вас уже должны были взять. Нет стыда в том, чтобы быть молителем.

Все так говорят. И никто в это не верит. Низшая, всеобщая посмертная каста молителей – для низкородных, простых людей. Честолюбивые в борьбе стремятся стать ценными для Хайта настолько, чтобы получить право сохранения после жизни в качестве неусыпных; и лишь члены немногих знатных родов, таких как Эревешичи, могут надеяться на Обережение в семейной раке.