На память милой «Крестной» от Игоря. Москва. 14 (месяц оторван) 1914 г. Белый мох на домах и заборах, Непробудная скука вокруг… Все привечу слова без разбора, Лишь бы глух был незначащий звук. На серебряном небе вороны За окошком поспешно летят, Черных пятен полет по наклонной Каждый раз провожает мой взгляд. Мягкий звук развернулся над ухом… Вы простите мой голос больной… Засыпаю, но к вашим услугам Час и день остальной. Игорь Терентьев По глади мягкого сукна Ты со свечой вошла и стала На черном зеркале окна За золотое покрывало. Не ждать конца, не ждать начала Было легко, когда, бледна, На черном зеркале окна Ты, обрученная, молчала. И Терентьев Под тяжестью мечты и утомленья Нерезвым шагом жизнь перехожу… Но будет день холодный вдохновенья, – Хмельную боль в размеры я вложу. И станет кровь моя тверда, как камень, И будет жить таинственный рубин, Нетленно в нем мой мимолетный пламень Засветится тебе из тьмы глубин. И ты возьмешь сверкающий осколок И бережно положишь на ладонь… Он озарит наш брачный полог, Прожжет тебя мой каменный огонь. И. Терентьев Скука Должно быть, скучно той девице, Что в белом платье на пригорке Едва заметно шевелится… Глаза у скуки дальнозорки, – Я вижу нежные оборки У незнакомой той девицы, Что в белом платье на пригорке Едва заметно шевелится. * * * Кого не умилит «Нюкеино» занятье: Грустить, записывая грустные в тетрадку Стихи о меланхолии, о старом платье, О ревности, о нем: все по порядку. И тонкие стихи, где живы «разговоры», Но непонятны личные местоименья, К себе нередко привлекают тем не менее Судьи бездушного приветливые взоры. А я, упрямствуя, весь долгий день небритый И заспанный, в позиции Наполеона Сижу, улавливая легкий жизни ритм, Ищу стихов, смотрю в окно, жду почтальона. Или бредя сквозь сумрак городских окраин, Тех дней утерянную призываю вечность, Когда веселый ум, затейливый хозяин, Певучую души удерживал беспечность. Бежать, бежать, но где же разыщу я денег И как избавиться от университета… В окне коробится и шелестит, как веник, Несносный тополь, «Пупсика» запели где-то. О месяц праздности моей не дожит, И я приятную не потерял надежду О том, что со стихом Нюкей положит В свою тетрадь мое своих творений между. Игорь Пряник–сердце, пряник сладкий Подарили вы, шутя. Сердца этого загадки Не могу постигнуть я. Пряник-сердце, друг медовый, Твой надолго <так!> пахнет мед, Запах этот в грусти новой Сердце снова не поймет. И. Терентьев * * * Ноет колокол лазурный, В вышине и стон, и хрип, У подножья пыльной урны Крепко серый лист прилип. Здесь, на кладбище, и дома, Как сова, летит за мной Лихорадочная дрема, Ослепленная весной. Зол и счастлив блеск природы, Тяжело пасхальный гул Бьется в радужные своды, А за ними – Бог уснул. И. Терентьев * * * Ветер улицу метет, Ходят неврастеники, Под заборами плетет Дворник веники… Дворник улицу метет, Ходят неврастеники, Под заборами плетет Ветер веники. Игорь В п е р в ы е: Скрещения судеб: Literarische und kulturelle Beziehungen zwischen Russland und der Westen: A Festschrift for Fedor B. Poljakov / Ed. by Lazar Fleishman, Stefan Michael Newerkla, and Michael Wachtel. [Berlin:] Peter Lang, [2019]. S. 299–308
КОНСТАНТИН БОЛЬШАКОВ И ВОЙНА Среди писателей, связанных с русским футуризмом, Константин Аристархович Большаков – один из самых загадочных. До сих пор идут споры, принадлежит ли ему книга стихов и прозы «Мозаика»233. Постоянно приходится опровергать существование книги «Королева Мод», якобы вышедшей в 1916 году234. Непонятно, он ли скрывался под псевдонимом Антон Лотов235. Но даже на этом фоне одна из самых загадочных страниц его биографии – это военное время. Внешняя канва, какой он хотел ее видеть, прописана им самим, но слишком много в ней неясного. Прежде всего обращает на себя внимание, что отмеченная в разных автобиографических документах воинская служба отнюдь не мешала ему достаточно активно писать и публиковаться. Две книги стихов в 1916 году, участие в «Пете» и «Втором сборнике Центрифуги», даже в женском журнале, в 1918 – активное сотрудничество в газете «Жизнь», подготовка еще одного сборника стихов «Ангел всех скорбящих» – все это входит в некоторое противоречие с тем образом, который рисуется из автобиографических документов. А если спроецировать на судьбу реального писателя подробно описанную в последнем его романе «Маршал сто пятого дня» жизнь главного героя, тоже вполне успешного беллетриста, то число загадок еще больше вырастет. вернутьсяВпервые, сколько мы знаем, приписана Большакову в широко известном справочнике: Писатели современной эпохи: Био-библиографический словарь русских писателей ХХ века / Под ред. Б.П. Козьмина. М., 1928. Т. 1 (факсимильное воспроизведение – М., 1992). С. 52. Утверждение повторено в таких авторитетных изданиях, как: Тарасенков Ан. Русские поэты ХХ века. 1900–1955: Библиография. М., 1966. С. 67; Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь. М., 1989. Т. 1. С. 308 (статья Ю.М. Гельперина); Русские поэты ХХ века: Материалы для библиографии / Сост. Л.М. Турчинский. М., 2007 и мн. др. Полностью книга (совместно с сочинениями В.Я. Брюсова и П. Лоти) перепечатана в сборнике: Рараю. М., 1993. Часть стихов воспроизведена в кн.: Большаков Константин. Маршал сто пятого дня. Часть I. Построение фаланги. М., 2008. С. 329–333. Ср., однако, последние разыскания в кн.: Турчинский Лев. Русская поэзия ХХ века: Материалы для библиографии. М., 2013. С. 16. Там автором «Мозаики» назван Константин Н. Большаков. вернутьсяЭта книга фигурирует в большинстве справочников, указанных в примеч. 1, однако ни одного экземпляра ее, сколько нам известно, никому отыскать не удалось. Покойный Ю.М. Гельперин нам говорил, что видел ее в библиотеке Государственного музея В.В. Маяковского, однако наши собственные разыскания там завершились неудачей. Н.И. Харджиев нам рассказал, что такая книга была готова к печати, однако в свет не вышла. вернутьсяСм., напр.: Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: В 2 т. М., 1997. Т. 1. С. 48–49. Речь идет о сборнике Антона Лотова «Рекорд», изданном в 1913 г. тиражом 40 экземпляров, причем «ни один из них до настоящего времени не обнаружен» (Там же. С. 77; там же см. указание на то, что А. Крученых и В. Каменский полагали, что под псевдонимом Антон Лотов скрывался И.М. Зданевич). Это утверждение было не раз повторено со ссылкой на авторитет Харджиева. См., напр.: Kruus Rein. Еще раз о русском футуризме и кино // Russian Literature. 1992. Vol. XXXI. № 3. С. 333–352; Бирюков Сергей. Нетрадиционная традиция // Новое литературное обозрение. 1993. № 3. С. 232. Со ссылкой на эту статью сборник включен в дезидерату Российской национальной библиотеки. Автор новейшей монографии по истории русского авангарда А.В. Крусанов склоняется к мнению, что это псевдоним Зданевича (см.: Крусанов А.В. Русский авангард 1907–1932: Исторический обзор: В 3 т. М., 2010. Т. 1, кн. 1. С. 510–511, 722–723). Ср. также: Зданевич Илья. Футуризм и всёчество. М., 2014. Т. 2. С. 289–291. |
