- Здравствуй, Рилейн, - вежливо отвечает колеблющаяся пустота.

- Здравствуй, - выдыхает Рилейн в ответ почти изумленно.

На самом деле, он ожидал чего угодно, кроме этого.

Пустота изучает его с тем же отстраненным равнодушием, едва замаскированным скучающей вежливостью. Будто оценивая, стоит ли сожрать его прямо сейчас – или немного помедлить приличия ради.

Пауза становится неприятно долгой.

- Бесконечно увлекательная беседа. Прошу, продолжай. Удиви меня.

- Ты – анимус… анимус лорда Шеогората?

- Если ты желаешь попросить об аудиенции, я боюсь, придется немного подождать. Лорд временно отсутствует.

- Я хотел попросить его о помощи.

- О помощи? Ну и ну. Ты спустился в руины Шеота, нарушив строжайший запрет Джиггалага, в одиночку добрался до тронного зала, не попытался в ужасе сбежать, как любое здравомыслящее существо – и всё это для того, чтобы попросить принца Безумия о помощи?

- В целом, да. Ты… ты не мог бы, ну, - Рилейн неловко кашлянул, - принять какой-нибудь облик?

- О, - сказала пустота, обретая плоть, - разумеется. Мои извинения. Я постоянно забываю об ограниченных возможностях восприятия смертных. Приятно познакомиться, Рилейн. Ты можешь называть меня Хаскиллом.

Глядя на непримечательного человека в костюме придворного слуги, Рилейн отчего-то вдруг отчаянно захотел оказаться перед огромным огнедышащим драконом. Договариваться с драконом ему было бы спокойнее.

- Может… может, вы могли бы мне помочь? Мы можем заключить сделку…

- Возможно, - мирно соглашается Хаскилл. В расцвеченной причудливыми отблесками темноте тронного зала сложно разглядеть нечеловеческое в его глазах. - Но сделки меня сейчас мало интересуют. Вряд ли ты сможешь предложить мне то, чего я хочу, смертный. Видишь ли, Джиггалаг и его свора не могут меня уничтожить… но они решили, что если ослабят меня достаточно, то смогут запереть здесь на время всего Марша. У них даже отчасти получилось. Мне едва хватает энергии на воплощение, и я постоянно чувствую… как это называется у людей?.. ах да, - он тонко, почти деликатно улыбается, - голод.

Какое-то очень, очень, почти бесконечно долгое время Рилейн пытается не сделать ни единого шага назад. Отчего-то ему кажется, что его борьба со здравым смыслом позабавила бы существо напротив, если бы тому было не настолько всё равно.

- Мне надо совсем немного, - отчаянно говорит Рилейн, - совсем немного. Дело в том, что я исследую темпоральную математику…

Пауза кажется чудовищно беззвучной.

- Вы… вы ведь знакомы с темпоральной математикой?

Хаскилл с тем же безупречным вежливым равнодушием качает головой.

- Не имел удовольствия ознакомиться. Бессмысленные попытки смертных классифицировать и упорядочить части столь сомнительной и ненадежной концепции, как время, меня не интересуют. О нет, Рилейн, пожалуйста, не начинай рассказывать мне о темпоральной математике, иначе мне придется тебя съесть.

Невесомый воздух за спиной камердинера вздрагивает, сминая вековечный камень стены, как серую холстину. Те, кто не вернулся из запретных руин, проступают на ней чудовищным барельефом: сущность Хаоса поглотила их и переварила, пропустила сквозь жернова безумия личность и память – и запомнила оставшееся. Сколько таких невезучих авантюристов теперь – камердинер Хаскилл?

Которым из них станет очередной излишне самоуверенный научный исследователь?

- Мне не смог помочь никто из служителей лорда Джиггалага, - непослушным голосом выговаривает Рилейн, отворачиваясь от агонизирующего барельефа из слепленных воедино лиц. Человеческое воплощение Хаскилла тоже остается позади, но Рилейн не думает, что хочет обернуться снова. – Дай им сколь угодно сложную формулу, они разобьют ее на тысячи элементарных единиц и с абсолютной точностью докажут или опровергнут ее. Дай им тысячи элементарных единиц, и они не будут знать, что с ними делать.

Пустота за спиной беззвучно смеется. Причудливый светящийся цветок выдыхает Рилейну в лицо целое облако душистой пыльцы; он тонет в пьянящем дурмане, почти не чувствуя, как подкрадываются всё ближе янтарные ветви, царапаются сверкающими шипами, стискивая в колючих объятиях.

Хаскиллу достаточно укоризненного взгляда, чтобы хищные лозы виновато отстранились от неосторожного просителя. Рилейн расплачивается за почти ставший последним вдох только приступом кашля и запоздалого страха.

- Не обращай на них внимания, - почти что извиняющимся тоном с едва различимой насмешкой говорит Хаскилл, - они совсем одичали, безобразники. Так ты хочешь совершить что-то поистине немыслимое для слуг Порядка, Рилейн? Найти разгадку, которая так близко, что ее можно увидеть краешком глаза, зацепить кончиком пера – но не удержать в руках?

(Тебе всегда не хватает какой-то ничтожной малости.

Какого-то пустяка: вдоха в нужную минуту, молчания, солнечного блеска, скрипа пергамента в тишине. Это всё ты можешь собрать и сам, Рилейн. Самое важное – то, что превратит их в научный прорыв. Серые рыцари понятия не имеют, о чем речь. Они не поняли бы, даже если бы ты нашел подобному имя и назвал его: они не знают, что такое «вдохновение», или «озарение», или «творчество», или «искусство». Они не могут этого знать. Для них это бессмысленный набор литер.

Поэтому ты пришел к лорду Никогда-Здесь, надеясь на его безумную щедрость, поскольку тебе больше не на что надеяться. Тебе всё время не хватает чего-то, чему ты даже не знаешь названия, чтобы сделать этот единственный и самый нужный шаг вперед.

Я знаю, чего ты хочешь.)

- Но чего ты хочешь взамен? – сипло, почти неслышно спрашивает Рилейн. Хаскилл задумчиво смотрит на него, а затем поджимает губы; но, к почти незаметному облегчению просителя, скорее раздраженно, чем зло. Рилейн не хотел бы видеть его по-настоящему разозленным.

- Не в моих правилах давать милостыню смертным, но в этот раз я сделаю исключение. Когда человек сделает то, что не удавалось лучшим из избранных Джиггалага, и перетасует вечность согласно своим прихотям, я буду смеяться над Диусом весь ее остаток. Награда, достаточная для меня.

«Никогда не верь безумцам» - первая заповедь ведущих дела с Шеогоратом или его слугами. Рилейн молчит; Хаскилл равнодушно скрещивает руки на груди.

- Конечно, ты можешь отказаться. Может быть, я даже буду настолько щедр, что позволю тебе уйти… но я бы советовал тебе не испытывать мое терпение. Оно порядочно истощилось за сотни лет пребывания в этом отвратительно скучном месте. Не думаю, что ты можешь винить меня в этом.

Глупая была идея – спускаться сюда. Руины Дрожащего царства не зря были забыты сохранившими здравость ума.

- Еще одно условие, - говорит Рилейн, пытаясь не обращать внимания на хрустящие лозы, медленно сползающие на плечи камердинера. Хаскилл остается совершенно безразличен к янтарным шипам, пронизывающим плоть и ломающим кости с голодным влажным треском. – Я должен сохранить рассудок. Никакого безумия.

Хаскилл пожимает плечами, словно раздробленный лозой сустав, что уже не должен быть способен двигаться, ничуть ему не мешает.

- Не представляю, что в твоем понимании безумие или его отсутствие. Но не беспокойся, я не стану делать из тебя очарованную марионетку или что там смертные воображают о сделках с дэйдра. Удивительное высокомерие. Это может казаться невероятным для тебя, но не каждое существо в Обливионе мечтает иметь дела со смертными больше, чем нужно.

Отвратительная была идея. Ужасная, безнадежная, алогичная и попросту смертельно опасная была идея, спускаться сюда и просить помощи у лорда Безумия или его временного заместителя. Рыцари не зря истребляют тех, кого хоть раз коснулся чумной хаос Шеогората: он кажется непозволительно…

…простым выходом.

Но, с другой стороны, разве не это – основной постулат Джиггалага? Бритва-артефакт куда больше подошла бы ему, нежели Мерунесу.

Рилейн в последний раз смотрит на исковерканные образы мертвецов за спиной невзрачного человека в костюме придворного слуги. Константа хаоса глядит на него в ответ с крошечной толикой интереса в бездне скучающей вежливости, с равной вероятностью готовой обернуться пылающим штормом, сжигающим саму ткань Обливиона, и шелестом трав под теплым илиакским бризом.