Сколько раз ему потребуется играть в кости с бесконечностью, чтобы встретить Конарика?

Повезет ли ему вообще?

Он решил больше об этом не думать – до тех пор, пока еще может не думать об этом каждую секунду. Он играл в кости с бесконечностью, но в запасе у него была бесконечность попыток.

Когда-нибудь, сказал себе Силгвир, делая сколько-там-тысячно-первый шаг в сторону единственной звезды над Атморой.

Когда-нибудь.

***

- Джиллы волнуются.

Ханс жевал травинку. У Конарика всегда были дела, но обычно он находил время для божественных аудиенций.

- Я слышал гром твоей Короны в вечных снегах, - один из величайших военачальников эпохи людей и-всяких-других-эпох-которым-не-найти-названия оглянулся. Военный флот сооружали буквально из ничего, пригоняя корабли из верфей едва ли не на другом конце времени – но это их не слишком волновало. – Конечно, он слегка запоздал.

- Ага, - сказал Ханс. – Какой-то любитель драконов из Четвертой Эры очень вежливо попросил об одолжении, я попросту не мог отказать ему. Мне не жалко, да и гром уже утих, но сейчас мне кажется, что по Атморе бродит какой-то беспризорный кусок меня. Я имею в виду, он один из Соратников, он попадает под влияние джиллианского договора о неконфликтности, но, карстаагова задница, почему тогда он не здесь? Какая-то джилла вызвалась решить этот вопрос, но она гоняется за ним уже целую вечность, и остальные уже начинают намекать, что хорошо бы мне самому с этим разобраться.

- Слышал, у тебя та же проблема, - вставил хмурого вида редгард, стоявший рядом.

- Я не предусматривал это при заключении договора, - признался Конарик. Он не выглядел слишком расстроенным, впрочем. Когда нарушаешь все законы мироздания ради того, чтобы надрать задницы посягателям на твои сокровища, ожидаешь проблем посерьезней, чем один потерявшийся двойник.

Тем более, что на Атморе такие дела решались легко.

- Я съем его, - предложил Ханс. – Себя. Он-я правда какой-то странный.

- Думаю, мы можем позволить себе отлучиться ненадолго, - согласился Конарик. – Вот только оставлю сыновей присматривать за Соратниками…

«Йоррваскр», только что спущенный на воду, хищно рассекал ледяные волны, красуясь перед оставшимися на смотровой вышке двумя воинами. Редгард покачал головой и скрестил руки на груди.

- Вы, северяне, просто варвары, - неодобрительно заметил он. – «Я съем его»! Тебя что, растили на Акавире? Напоминаешь мне Тайбера, честное слово.

- Займись своим шехаем, - со вздохом посоветовал Ханс. – Вы, йокуданцы, все зануды, кроме того шутника-пирата. Мне говорили, что на родине Диагны было весело, но я не смог даже дочитать твои писания, потому что они нудные. В самом деле, Франдар, ну какой дурак попрется через пустыню в месяц Высокого Солнца?

***

У городской стены всегда жгли костры.

Атморская ночь – это вечность непроглядной тьмы и смертельного холода, прогнавшая даже снежных великанов к приморским землям под эгидой Маяка. Маяк не гас никогда. Его питали украденные секреты глубинных солнц, и Чтецы Китовьих Костей утверждали, что, когда он наконец погаснет, никому уже не будет до этого дела.

Но городская стена стояла на самой границе, отделяющей свет Маяка от вечной тьмы, и у этой черты всегда сияли негаснущие огни, позволяя смельчакам, рискнувшим пересечь снега, войти в город.

Торольф-страж сделал несколько шагов в темноту. Гул костров за спиной неуловимо стал глуше, и Торольф привычно принялся читать Слово Хвалы: боги еще не до конца покинули Атмору, и их сила могла уберечь от черного холода. Голос Эймунда, второго стража ворот, подхватил молитву, и та упруго заструилась в слепую мглу, отгоняя ее прочь.

Другой голос слабо откликнулся им по ту сторону вечности. Торольф щурился в темноту, пытаясь отыскать отчаянного снегоходца, боясь потерять его хоть на мгновение. Слишком многих забрало к себе безвременье, чтобы позволять путникам умирать в пустоте.

- …о твоем дыхании…

- О твоем дыхании, - торопливо повторял Торольф, чувствуя, как разгорается между ладонями слабый огонек – искра, способная разогнать время ровно настолько, чтобы позволить смертному выжить в снегах.

- …в битве… огне очага…

- Не в битве, но в огне очага…

- …разить врагов…

Торольф подхватил почти бесплотный человеческий силуэт, выпустил из ладони искру благословения, и та рассеялась сразу же в морозной мгле – но холод отступил прочь, и человек, что давно уже должен был умереть, жадно вдохнул вдруг ставший податливым воздух. Торольф с Эймундом уже тащили его к городской стене, к кострам, к свету Маяка, где время течет как следует и не требует хитрых уловок для выживания.

Когда отблеск пламени упал на его лицо, Торольф понял, что позволило безумному снегоходцу выжить.

- Я ищу дракона, - почти беззвучно прошептал жрец. Торольф бессильно покачал головой.

- Тут нет драконов, господин.

Жрец глубоко вздохнул, захрипев, как дырявые меха. Он был слишком близок к смерти; черная стужа почти убила его, и костров Кин было недостаточно, чтобы окончательно прогнать холод. Торольф оглянулся на Эймунда.

- Оставайся на воротах. Я отведу его к жрецу.

- Увидимся лет через двести, - ответил Эймунд. Ему было не привыкать. Для немертвых мертвецов несколько столетий не имели значения, разве что в кости придется играть без напарника, с самим собой.

Торольф с умирающим жрецом вошли в город, и ворота громыхнули, запираясь следом. Эймунд снова уставился в темноту, подбрасывая на ладони костяшки из мамонтовой кости. По крайней мере, он предпочитал думать, что они из мамонтовой кости. Могло статься и по-другому.

Прошло какое-то время, и темнота ожила вновь.

- Я думал, никогда сюда не доберусь, - сказала она и выпустила из ледяного чрева мальчишку, укутанного в меха с ног до головы. Лицо его было скрыто потрепанной повязкой, защищавшей от пепла, снега, песка и всего подобного, что могло встретиться на пути.

Но Эймунд видел его глаза, и глаза у него были не совсем человеческие.

- Стой где стоишь, - Эймунд обнажил меч. – Назови свое имя.

- С этим сложно, - сказал мальчишка. Его ничуть не испугал вооруженный мертвец почти в два раза выше его самого. – Послушай, мне нужно найти драконьего жреца. И ты отведешь меня к нему, потому что у меня есть вот эта штука.

Эймунд посмотрел на вещь в его руках и всерьез задумался над тем, что предписывают древние законы в таком случае: убить еретика или упасть на колени. Как городской страж, он привык сталкиваться с различными трудностями, но это было уже слишком.

***

Силгвир шел следом за драугром-стражем и щурился на неподвижно зависшую над городом, затерянным в снегах, яркую белую звезду. Она не была звездой, на самом деле. Во всяком случае, не такой звездой, какую можно увидеть над Тамриэлем: она горела гораздо ниже и гораздо ярче, и она совершенно точно не двигалась. Все искажения, что запутывали путников в темноте, были вызваны только атморскими аномалиями. Время и пространство здесь перепутались змеиным клубком, в котором не разобрался бы теперь и сам Ака.

Силгвир чувствовал, как звезда оживляет Время рядом с собой: у городских ворот оно едва-едва двигалось вперед, здесь же струилось горной рекой, чистое и неукротимое. В центре города, должно быть, десятилетия считались за один вдох за воротами.

Сам же город являл собой обычный атморский город-крепость, об которую могли бы обломать зубы даже орды аврорианцев. У дверей каждого дома висели эльфийские уши; раньше он бы не смог пройти по улице, не оглядываясь с испугом на каждый скрип, но теперь ему было почти все равно. Он убил бы любого, кто помешал бы ему сейчас, когда он уже добрался до проклятой звезды.

Драугр остановился у огромных ворот – не замка, нет; такими стенами ограждали гладиаторские арены. Перед входом на высокие пики были нанизаны два черепа; на земле рядом с ними были небрежно брошены тотем Малаката и золотой щит с поблекшим и едва различимым символом Тринимака; и тотем, и щит были измараны давно засохшей кровью.