— Зиме скоро наступит конец, — бормочет кто-то рядом. Вайдвен поворачивает голову, отвлекаясь от созерцания видимой ему одному свечи-бога, и меряет взглядом шагающего чуть позади Ласточки воина. Тот бурчит себе под нос что-то про весну, будто не замечая летней жары, только-только ослабившей раскаленные тиски полудня. А потом Вайдвен видит у него в руках четки, и ему все становится ясно.
Дурацкие эотасианские молитвы. Похожи одна на другую как капли воды, все и не упомнишь, и в каждой — уйма туманных иносказаний. Если бы кто-то спросил, как выглядит «новый рассвет и возрождение нового дня», завоевательный поход точно не был бы первым ответом Вайдвена.
И все же, поля вокруг Долины Милосердия — золотые моря зреющей пшеницы, невиданные в Редсерасе богатства; на одном из привалов Вайдвен не выдержал, зашел в поле — присмотреться поближе к грядущему урожаю. И не сдержал горькой усмешки: герцог Эвар не желал принимать северных беженцев, ссылаясь на недостаток еды… видимо, дирвудская знать ничем не лучше аэдирской, хоть и молятся здесь не Воэдике, а Магран. Хватит всем дирвудского зерна, и югу, и северу. Когда закончится эта война, в Божественном Королевстве забудут про голод.
Над сияющим золотистым морем проносится гулкий оклик рога, спугнув лакомившихся на поле птиц. Вайдвен забывает обо всем, услышав его: это редсерасский рог, и его пение может значить только одно.
Длинная змея растянувшегося войска замирает, съеживается, сбрасывает старую чешую, обнажая взамен сверкающую под солнцем сталь. Неуязвимая кавалерия выстраивается впереди, закрывая собой пехоту; Кавенхем, уже облаченный в тяжелую броню, отдает всадникам приказы. Вайдвен, чуть тронув каблуками бока Ласточки, присоединяется к эрлам, слушающим доклад вернувшегося разведчика.
Две тысячи солдат, среди которых, возможно, есть маги. Знамена с гербом Унградра — в синюю и серебряную клетку с красным соколом поверх. Эрл Колдуотера оставил на милость Божественного Короля Холодное Утро и Долину Милосердия, чтобы успеть собрать силы и встретить войско Редсераса почти у самой границы своих владений. Вайдвен слушает отрывистый рассказ разведчика о диспозиции солдат эрла, но не может не замечать, как хмурятся Лартимор и Сайкем. Впрочем, они позволяют воину закончить, прежде чем отослать его прочь.
— У Унградра не может быть только две тысячи мечей, — озвучивает Сайкем вслух то, что осталось неочевидным для эотасианского пророка. — Даже если учитывать пять сотен сейна Велта, должна оставаться еще по меньшей мере тысяча. Зачем ему делить армию? Он выставляет две трети своих сил на убой.
— Возможно, он отослал часть своих людей на помощь Норвичу, — не слишком уверенно отзывается Лартимор. — Что бы ни уготовили нам боги, нам придется справляться с этим самим. Бой придется принять, если только мы не хотим, чтобы две тысячи Унградра ударили нам в спину.
Взгляды эрлов с безмолвным вопросом обращаются к Божественному Королю, ожидая приказа. Вайдвен пожимает плечами. Неясная тревога военачальников передается и ему, но даже если гребни дирвудских холмов скрыли от разведчика еще одну тысячу солдат, Лартимор прав: им придется принять бой. Счастье, что Унградр довольно знает о чести, чтобы дать противнику шанс достойно вступить в битву, а не нападать ночью, как гланфатанские дикари.
— Вы лучше меня знаете, что делать, — говорит Вайдвен. — Если вам нужно благословение Эотаса — считайте, что вы его получили.
Солнечные лучи, протянувшиеся к эрлам, подтверждают его слова. Кавенхем кивает:
— Кавалерия ждет только приказа, ваша светлость. Что бы ни ждало нас по ту сторону холма, мы будем готовы.
По ту сторону холма их ждут две тысячи солдат Унградра, в точности по словам разведчика. Всюду — знамена с красным соколом, но выше всех прочих поднят другой — огромный зеленый флаг с головой витдира. Герб Дирвуда, свободного палатината.
Унградр подготовился к встрече на славу; Вайдвен смотрит на вкопанные в землю ряды рогаток, на высокие пики пехотинцев — за пять миль разглядишь, армия похожа на ощетинившегося ежа. Обычную конницу они бы остановили, а боевых коней Редсераса в тяжелой броне — одним богам ведомо…
— Маги помогут с рогатками, — будто прочитав его мысли, говорит Сайкем. — Но вот что подготовили для нас дирвудские заклинатели, я предположить не берусь. Наши маги утверждают, что на поле нет никаких колдовских ловушек.
Он качает головой.
— Дирвудцы горды, но не безумны. Выставлять две тысячи против четырех и кавалерии на ровном поле — безумие, как бы хорошо ни были подготовлены их солдаты по сравнению с нашими. Либо Унградр в отчаянии, либо… вы уверены, что вам не нужна броня, ваша светлость?
— Если я такую броню надену, я на Ласточке не удержусь, — честно говорит Вайдвен. Свою Ласточку, не расстававшуюся с ним с самого начала похода, Вайдвен справедливо считал самой замечательной лошадью во всей Эоре, но о своих навыках конной езды рассуждал куда более трезво. Любой уроженец Редсераса с детства умеет ездить на лошадях, вот только обычно это делают без лишней сотни фунтов железа и вдали от двух тысяч дирвудцев, мечтающих насадить тебя на десять пик разом.
— Не будет же Эотас спасать вас вечно, — все-таки напоследок позволяет себе толику богохульства молодой эрл. Вайдвен, усмехнувшись, провожает его взглядом. Из Сайкема эотасианец немногим лучше, чем из самого Божественного Короля — и как только стал эрлом?..
Не удержавшись, он окликает самого Эотаса, но ответа не следует. Послеполуденный свет все так же чисто льется на позолоченное солнцем поле, словно не здесь считанные минуты спустя запоют рога и зазвенит сталь, отсчитывая новые души Привратнику. Вайдвен глядит, как Кавенхем выстраивает кавалерию, заставляя шеренги конников вытянуться вширь почти вдвое: должно быть, не доверяет магам, боится, что дирвудцы приберегли пару огненных подарков, оттого и отступает от обычного плотного строя. Может, и не зря боится… но маги почуяли бы, последние редсерасские маги-аэдирцы, у них ведь остались и свои счеты к свободному Дирвуду — с самой Войны Непокорности. Вайдвен поднимает снова взгляд на дирвудский флаг, лениво реющий над ставкой Унградра — на противоположном холме. Удобно оттуда будет лучникам поливать наступающих, но сколько стрел успеют они выпустить, если маги уберут с пути рогатки?
От Несломленных осталось две сотни. От Стальной Звезды — чуть больше сотни. Лартимор выстраивает Несломленных в первые ряды, перемешав их с простыми солдатами: для любого другого воина первая шеренга — неизбежная встреча с Гхауном, но в честном бою, без магии, стальные латы Несломленных порой спасали даже от пуль.
Вайдвену тоже пора заняться делом. Он обращается к Эотасу уже всерьез — к той части Эотаса, что всегда с ним, как негаснущая солнечная корона, и эта часть бога отзывается ему без промедления. На несколько долгих мгновений Вайдвену кажется, что северный холм охвачен пожаром, но нет, это лишь сияние душ живых… отблески пламени, вскормившего людей Дирвудского палатината и научившего их тому, что не под силу богу зари. Их и правда две тысячи, нет никаких сюрпризов… никакого подкрепления, притаившегося по ту сторону склона… всего лишь две тысячи смертных душ, пылающих тем же самым огнем, которым пылала Долина Милосердия до того, как сгорела дотла. Вайдвен чувствует их страх. Их ненависть. Их уверенность. Их гнев, их праведный гнев, раскаленный докрасна этим кровавым летом. Их жажду мести: они хотят убить его, растерзать, подвергнуть самым жестоким пыткам, разорвать его душу в клочья и скормить ненасытному чреву Магран за всё, что посмел сотворить дерзкий безумец на их родной земле.
Но все же Вайдвен обращается к ним. Так, чтобы они услышали.
— РАССВЕТ ГРЯДЕТ. ЗАРЯ УЖЕ СИЯЕТ НАД КОЛДУОТЕРОМ, И СКОРО ЕЕ СВЕТ ДОСТИГНЕТ ВСЕХ УГОЛКОВ ДИРВУДА. ЕЕ ЛУЧИ СОЖГУТ КАЖДОГО, КТО ВСТАНЕТ НА ПУТИ НОВОГО РАССВЕТА, НО Я ДАРУЮ ПОЩАДУ ВСЕМ, КТО ПРИМЕТ МОЮ МИЛОСТЬ ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.
Холодное Утро, шепчут солнечные лучи. Над ним не поднимался черный как смоль дым, от которого несет сгоревшей плотью так, что невозможно дышать и нутро выворачивается наизнанку. Над ним совсем иначе сияет взошедшее солнце нового дня, и лучи его милостивы.
