Вайдвен не понимает, почему в душе Кэтис так быстро разрастается черный, как глаза Чучела, отчаянный страх. И почему так ярко в нем пляшет крохотный огонек надежды, до последнего не желающий сдаваться под напором тьмы.
Всего на одно мгновение Эотас вспоминает другую душу, в которой наблюдал нечто схожее совсем недавно, кажется, всего один рассвет назад, и Вайдвен вздрагивает, вглядевшись в осколок божественной памяти. Следующие его слова слышит только Кэтис: прочим они ни к чему.
— КАЖДЫЙ ДОСТОИН ИСКУПЛЕНИЯ. — Солнечные лучи заслоняют ее от теней, небесным золотом сверкая в ее рыжих волосах. — Даже такие, как мы.
Кэтис выглядит так, будто хочет рассмеяться над дурной шуткой, но почему-то у нее не получается.
— Разве мое искупление может покрыть мою вину?
Смех зари переливается золотыми искрами; ее лучи сплетаются в солнечный венок на голове Кэтис. Вайдвен знает, почему Эотас смеется, и не может не улыбнуться сам.
— РАЗВЕ ОТ МОЕГО ОТВЕТА ЗАВИСИТ ТВОЕ РЕШЕНИЕ?
Вот! бессловесно провозглашают танцующие вокруг лучи света; вот, смотри на них, на людей, из душ которых соткали самую мою суть. Две тысячи лет как мы делим один и тот же огонь. Смотри на них внимательно, Вайдвен! Они видят не преступление в нашем походе, не жертвоприношение, не кровавую жатву. Они видят искупление своих грехов.
И ты откажешь им в искуплении?
И ты посмеешь?
У Кэтис нет оружия, его отобрали при аресте; Вайдвен даже не может принять ее присягу как полагается. Так не пойдет. Впрочем, за почти полгода правления он успел запомнить пару схожих деталей из многочисленных кодексов чести, которыми хвалились рыцарские ордены Редсераса: с мечом, конечно, всё выглядит намного лучше, но дар короля способен заменить традиционное благословение.
Вайдвен надеется, что Кэтис не огорчится, что теперь ей придется носить обыкновенный лиловый плащ, каких полным-полно в Редсерасе, чтобы демонстрировать свою принадлежность к королевской армии. У него просто нет под рукой ничего другого.
— ВЕДИ МОИХ ЛЮДЕЙ В ПОХОД ПРОТИВ ЛОЖНОЙ ВЕРЫ, — говорит Вайдвен, — И ЗАЩИЩАЙ ИХ ТАК ЖЕ, КАК ЗАЩИЩАЛА ДО ЭТОГО ДНЯ. Я ВВЕРЯЮ ТЕБЕ СВОЙ СВЕТ.
Солнечный венок на голове Кэтис вспыхивает ярко-ярко и рассыпается золотыми искрами, медленно тающими в сиянии дня. Пока она поднимается с колен, недоверчиво комкая в руках теплую ткань, Вайдвен оборачивается к страже.
— Верните ей все, что ей принадлежало. Все ее прошлые преступления прощены.
Кэтис хочет сказать что-то еще. Хочет спросить — что же это, Эотас теперь выдает прощения в долг; хочет пообещать, что Вайдвен не найдет союзника преданней; хочет отблагодарить его за щедрый дар — вовсе не простой плащ, выкрашенный дешевой ворласовой краской, а куда более ценный, тот, который зачастую способны даровать лишь боги. Сияние Эотаса останавливает ее — свет уже знает все слова, что она только пытается собрать воедино, свет уже нашел свое отражение в ее душе. И поэтому Кэтис только низко кланяется и уходит, напоследок дерзко кольнув взглядом ошеломленного охранника.
— Мой король! — наконец обретает голос командир стражи, но замолкает, едва солнечные лучи касаются его самого.
— СЮДА ПРИДУТ ЛЮДИ ОТ ГРАНИЦЫ ДИРВУДА, — говорит Вайдвен словами зари, — В ИХ НАМЕРЕНИЯХ НЕТ ЗЛА. ВСТРЕТЬТЕ ИХ КАК ДРУЗЕЙ. ЕСЛИ ЛЮБОЙ ИЗ НИХ ПОЖЕЛАЕТ ВИДЕТЬ МЕНЯ, ИХ ЖЕЛАНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ИСПОЛНЕНО.
Академии Несломленных предоставляют едва ли три сотни людей. Послушников Стальной Звезды прибывает почти двести. Название монашеского ордена кажется Вайдвену немного странным, пока он не понимает, что ребята назвались монахами в основном для того, чтобы избежать аэдирских податей, а служение богу в их исполнении сводится к искусному проламыванию черепов сторонников зла освященными кистенями. Помимо Стальной Звезды, приходят и Сестры Лунного Серпа. Их отправляют помогать целителям, и Вайдвен никак не может взять в толк, на кой им сдались настоящие серпы, которые они всюду с собой таскают. Это потом уже одна из Сестер спрашивает его, доволен ли Гхаун душами, что отправляют ему верные служительницы, и тогда Вайдвен медленно начинает понимать, что серпами Сестры срезают вовсе не ворлас. Его молчание послушница истолковывает как дурной знак и клятвенно обещает, что как только армия выступит в Дирвуд, урожай станет куда богаче, и вот тогда-то Гхаун насытится впрок.
В этом Вайдвен не сомневается. Летом над Дирвудом будут пылать сплошь красные закаты, потому что Хель до краев будет залит кровью. К середине тарприма редсерасская армия насчитывает четыре тысячи воинов; воинами Вайдвен называет всех, кто когда-либо учился владеть оружием, не деля их на монахов, рыцарей и наемников.
Оставшиеся семь тысяч — ремесленники и крестьяне.
Скоро инесту, Летний восход. Время, когда детей посвящают во взрослую жизнь. Вайдвен из собственного обряда посвящения помнит мало: как на рассвете пробубнил вслед за Тиршем невразумительную молитву, перепутав половину слов, как зажег свечу (та не погасла, и на том спасибо), и должен был в наказание за недостаточное почтение к богам остаться без крохи хлеба на весь день, но в честь праздника отец просто сказал ему, что Вайдвен теперь должен отвечать за свои поступки сам. Наверное, в этом году многие встретят Летний восход уже у Белого Перехода. А вслед за восходом очень быстро встретят закат.
Недаром его армию будут сопровождать Сестры Лунного Серпа… говорят, они чуют смерть не хуже кошек.
— Эотас, — тихо зовет Вайдвен. Огонек откликается ему, вспыхивает вопросительно. — Обещай, что проведешь их в новую жизнь. Получше старой.
Не тревожься, спокойно и ясно говорит Эотас. Или Гхаун. Может быть, Гхаун — Эотас не любит говорить о закатах. Темнота далеко не так страшна, когда встречаешь ее не в одиночестве.
Вайдвен ничего не отвечает на это. За свою жизнь он уже успел оставить одного человека встречать темноту в одиночестве.
Он не знает, сожалеет ли.
Люди всегда видят только одну сторону: день или ночь. На самом деле это не совсем так.
— И как же?
Представь бесконечную тьму. Представь в ней звезду, огромную, такую, что могла бы вместить тысячу тысяч подобных Эоре миров. Эта звезда всегда рядом с Эорой. И тьма всегда разделяет их.
— Это твоя звезда?
Нас иногда называют одним именем, но она никогда не была моей. Это звезда человечества.
Это ли он должен ответить тем, кто приходит к солнечному трону и задает один и тот же вопрос?
В Дирвуде нет огнедышащих гор и почти перевелись драконы, и всё же он до краев наполнен сияющим пламенем. Эотас и Магран — боги его земель, в их огне ковались серпы, клинки и люди. Пришедшие из-за Белого Перехода несут в себе этот огонь, до того горячий и яркий, что Вайдвен безошибочно может отличить их от своих солдат по одному только отблеску душ.
Вайдвен ничего не понимает. Почему редсерасцы приходят по зову своего короля, допустим, он еще может разобраться. Редсерас кое-что задолжал своему богу. Но дирвудцы?..
Они задают этот вопрос одновременно. Все трое. Почему, спрашивает Вайдвен, будто искупление может иметь какую-то другую цену по ту сторону гор. Почему, спрашивает Эотас, словно ему отчего-то так важно услышать ответ вопреки всему, что он видит в человечьих душах. Почему, спрашивает молодой дирвудец, прошагавший ради одного этого вопроса половину своей и половину чужой страны.
«Потому что Эотас и Магран сотканы из одного огня».
«Потому что этот огонь — это звезда человечества, и не было никогда у смертных иного света».
«Потому что даже когда ты знаешь наверняка, что в обоих мирах — и жизни, и смерти — не найдется платы, способной покрыть цену твоего искупления, разве это остановит тебя?»
— Я… я не знаю, — неловко говорит дирвудец. Его взлохмаченные соломенные волосы в лучах божественного сияния кажутся еще светлее, точно белый мед. — Я просто должен поступить правильно.
Рассвет вспыхивает горячо и ярко, заставляя пришедшего задохнуться уже готовым вырваться новым вопросом.
