Нервы Кадана и Бури сдали. Барабаны застучали отход. Радуясь, что до них так и не дошла очередь, монголы повернули к лагерю.

Кроваво солёный вкус последнего поцелуя жёг губы облаченного в княжеские доспехи Вольки.

Юноша знал, что не сможет пережить ночь и встретить новое солнце без улыбки любимой.

– Она ошиблась. Мы снова устояли. Не смотря на пожары и обстрел камнемётов. – мысль обожгла сознание каленым прутом. Слеза заволокла глаза.

– Так долго я не выдержу, я не хочу ждать до завтра.

Юноша отбросил тяжелый щит, и снял кольчугу. Солнце играло на его белой коже. Было немного зябко. Волька вынул из рук павшего рядом мясника топор. Он был тяжеловат для левой руки. Но зато раны, нанесённые этим лезвием, были ужасны. Княжеский меч взметнулся к небу.

– Урааааааа!!! – Мальчишка устремился на отступающих монголов.

– Аааааааа!!! – почти три сотни голосов последних защитников Козельска слились в этом крике.

Не ожидавшие атаки монголы падали словно колосья под серпом жнеца. Среди них началась давка и сумятица. Обагрённые кровью, голые по пояс, урусы собирали урожай. Кадыгей сын Кадана устремил свою дружину на встречу русской ярости. Но пал под ударом. Лезвие глубоко засело в черепе и топор выскользнул из рук Вольки.

Один за одним полыхали требушеты.

Оставляя за собой лишь горы трупов и кровь, русские лавиной неслись к монгольскому стану.

Мир сузился до радиуса, описываемого лезвием княжеского меча. Волька разил врагов не оглядываясь. Он не видел, да и не мог видеть, как тает русский кулак, вклинившийся в массу монгольского войска. Княжеский меч переломился, и обломок оборвав жизнь очередного врага, вырвался из рук. Волька нагнулся за монгольским копьем, но удар в затылок свалил его с ног. Золоченый княжеский шишак слетел. И ветер ласково трепал слипшиеся от крови русые волосы юноши. Руки скрутили и связали. Волька попробовал встать, но жесткий удар сбил его с ног.

Восторженные крики монголов вдруг стихли.

Захватчики расступились. К скрюченному Вольке кто-то подъехал на коне.

Русич попробовал поднять голову, но не смог.

Кто-то из сопровождавших всадника произнёс:

– Великий Бату хан спрашивает, чего ты ищешь князь Василий? И чего хочешь?

Злоба клокотала внутри вчерашнего мальчонки. Но Волька молчал, стиснув зубы.

–Твой титул не спасёт тебя ни от смерти, ни от пыток. Как не спас твоего деда.

Юноша снова попытался встать, и снова не удачно.

– Я выбью из тебя крики и мольбы о пощаде, – прокричал кто-то из окружения Батыя и с размаху ударил Волку ногой по рёбрам.

Русич перевернулся от удара, а на губах выступила кровь. Он вспомнил вкус крови Варьки и собравшись с силами встал во весь рост превозмогая боль.

Батый подъехал к нему и наклонился, пытаясь заглянуть в глаза.

Волька плюнул в лицо полководцу, перемешанная с кровью слюна заляпала щеку и небесно-голубой воротник.

Батый в ярости спрыгнул с коня.

–Ты захлебнешься кровью, проклятая русская свинья.

Вольку начали бить. Били сильно и профессионально. Причиняя не терпимую боль. Хрустели кости, выворачивались суставы, но Волька молчал. Наконец кто-то с силой мокнул голову мальчика в чан с кровью.

Сопротивляться сил уже не осталось совсем…

И вдруг тяжесть и боль исчезли, а тело освободилось от пут и боли. Волька выпрямился. Где-то там внизу монголы измывались над его телом, а тут ярким светом сияла радуга.

Звонкий родной голос шепнул в ухо.

– Ты чего так долго то? Я успела соскучиться. Пойдём я тебе все покажу.

Девушка протянула руку и улыбнулась.

От неё веяло счастьем и спокойствием.

– Пойдём.

Волька не заставил себя просить дважды. Он летел окрылённый странным чувством, пьянящим словно крепкое вино. Он был околдован сиянием голубых глаз дочери пекаря.

Монголы вытащили безжизненное тело Вольки. Израненное и искалеченное лицо русского мальчишки улыбалось. И эту счастливую улыбку уже было не стереть.

Ведь истинно счастливый не тот, кто живет долго. А тот, кто живет каждый день.

А смерть? Ну на то она и смерть, что б разок с ней встретиться. Она ведь не злая. Пусть и не добрая, но точно не злая. Всего лишь дежурный, что собирает листки финальной контрольной, или скорее самостоятельной работы на тему: " Как я сделал этот мир лучше". А уж что мы нацарапаем на этом листке, своими корявыми закорючками зависит от нас самих. Кто-то уповает на Бога и пользуется святыми писаниями, как шпаргалкой. И сдаёт работу без тени страха и сомнения. А кто-то, уповая на себя, бездарно тратит отведённое ему время на похоть и порок, забывая о самом экзаменационном задании. И при этом дико боится сдать испачканный кляксами неудач и промахов лист. Страшась не только результата экзамена, но и самого дежурного, его собирающего.

Семь недель Козельск гордо стоял супротив монгольской Орды. Мелкий городишко с небольшой дружиной, костью застрял в горле завоевателей. Окончательно сорвав планы по молниеносному захвату Русской Земли.

Потом так же застрянет у шляхтичей Смоленск. Наполеон споткнётся у Бородино. Гитлеровцы увязнут под Севастополем и обломаются под Сталинградом. Доблесть русского воина, идущая сквозь столетия, – дар, живущий в крови и нынешнего поколения. А сможем ли мы быть достойны его? Готовы ли мы жить каждым днём, любить всем сердцем, без условий и договоров, способны ли мы на самопожертвование ради близких? Решать нам самим. И только нам.

И задуем ли мы этот уголёк, разменяв богатство души, ради славы и звона монет или раздуем пламя, обогреющее обледенелые и зачерствелые сердца. Тоже только наш Выбор. Но главное, что нужно запомнить из всех уроков, преподнесенных историей:

«Враг всегда остаётся Врагом. Нельзя делить с ним хлеб и звать его в дом.»

Пламя костра завораживающие танцевало на толстых поленьях. Прогоревшие угли пылали жаром. Кто-то доедал походную кашу, скребя ложкой по дну котелка. Кто-то шаркал оселком по покрытому зазубринами широкому лезвию топора. Кто-то латал порванную в утренней стычке кольчугу. Кто-то что-то стругал: просто так, без умысла и планов, пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей. Завтра бой. Страшный и кровопролитный. Многие сложат голову на этом холме у неширокого пролива, разделяющего два материка. Тишина пробуждала страх в душах самых смелых воинов. И каждый пытался побороть ее по-своему, стараясь отвлечься от недобрых мыслей, как вдруг сильный, но не грубый голос у соседнего костра затянул:

–В бой скорей! Печатай шаг! Нам не нужен древний маг!

Ложка легла на дно котелка. Оселок остановил свое движение по и без того острому, как бритва, лезвию. И пара голосов залихватски подхватила:

–Грубой силой и секирой мы себе прорубим путь!

Нож, грызущий древесину, вернулся в ножны, а дыра в кольчуге оставлена в покое.

–Мы растопчем ваши рати,

сокрушим отрядов строй.

Нам шаман нальет отвару,

будем биться до упаду.

Песня гремела над станом, отгоняя страх и неизвестность, наполняя сердца отвагой и храбростью.

–Эльфов стрелы – нипочем,

 жги, коли, руби мечом!

И вот уже вся Орда в один голос пела:

–Древний лес узнает силу,

всё затянем подобно илу.

 Живоглот – наш злой воитель,

 рода орочьго предводитель,

 нас ведет всегда вперед.

 Скоро будет ваш черед!

 Хохот и смех разлетелись по лагерю, страх отступил.

–Песни горланят, это хорошо, – сказал орк, оглядевшись вокруг и, не обнаружив ничего подозрительного, одернул кожаный полог шатра. Коровья шкура с шумом запечатала вход. Жаркий костер, согревающий и освещающий пристанище вождя, послушно дернулся вслед мановению кожи, покрытой древними письменами и орнаментом, написанными кровью поверженных врагов и принесенных в жертву невольников. Этот орнамент пылал всеми цветами, предостерегая хозяина о присутствии недруга или адского отродья.